Между Явью и Навью (СИ)

- Не успокоится, кто бы успокоился, - соглашается Яков, поднимая на мавку взгляд. - Неглупая ты девка, Оксана. Хоть в столицу тебя забирай помощницей.

- Да ну вас, барин, - отмахивается мавка, как в воду нырнув вглубь зеркала и исчезнув.

Куда она от своей запруды.

========== Часть 7 ==========

По пути к Николаю Гуро заглядывает еще и к Бинху. Не то чтобы его сильно интересовал досуг начальника местной полиции, просто Яков хочет убедиться, что тот не собирается сбежать подальше от проблемной губернии. Но тот только перебирает бумаги, какие-то сжигая. Думает, видно, что нового следователя пришлют, с такими-то делами - у Гоголя полномочий немного, а опыта в дознании и того меньше. Якову, впрочем, совершенно нет дела до темных делишек, проворачиваемых Бинхом - есть они и хорошо. На государевой службе все-таки человек, зря что ли.

Яким, наплевав на все возможные приличия вроде позднего часа и ночи воскресенья, греет воду, наполняя длинную деревянную бадью, пока Николай остекленевшим взглядом буравит окно, за которым ничего, кроме черноты. С заботливым слугой Яков совершенно солидарен - помыться и отогреться писарю бы не помешало. Судя по запыленному виду Николай как минимум повторил путь Гуро до окончания конских следов - вот молодец мальчик! - а потом еще заполнил кучу бумаг - все пальцы в чернилах.

Без жалости не взглянешь

- Помочь, барин? - басит Яким, выводя Николая из состояния то ли транса, то ли дрёмы - тот вздрагивает, поморщившись, словно громкий звук ему неприятен.

- Нет, Яким. Спать иди. Спасибо, - рубит коротко, заторможено, с большим трудом отводя глаза от приковавшей его взгляд черноты за окном.

- Но…

- Иди, Яким, - как может жестче повторяет Николай, упрямо тряхнув головой. - Я в порядке, сам справлюсь.

Яким, может, так не считает, но и не спорит, только ворчит достаточно громко и отчетливо, уходя к себе. Николай даже слегка улыбается, прислушиваясь к его ворчанию, а когда оно становится совсем неразличимым, совсем сутулится, опуская плечи и закрывая лицо ладонями.

Яков дает ему минуту, чтобы отдышался или мысли привел в порядок, но Гоголь, кажется, начинает склоняться к тихой беззвучной истерике, так что бес присаживается напротив на корточки, мягко обхватывая запястья писаря и отводя в сторону.

- Совсем вы без меня раскисли, Николай Васильевич, - мягко, шутливо усмехается Яков. - Вода стынет, душа моя. Не дело это.

- Устал я, Яков Петрович, - Николай неслышно шевелит губами, почти не поднимая дрожащих ресниц. - Устал смертельно.

- Я знаю, хороший мой, - Яков, коротко погладив писаря по щеке, зарывается в спутанные, покрытые пылью волосы, большим пальцем помассировав висок. Николай совсем смеживает веки и улыбается. - Потерпи еще немного, ты сможешь. А сейчас в воду иди, не тяни, остынет.

- Да как же я при вас-то?.. - растеряно спрашивает Гоголь, оглянувшись на деревянную бадью, от которой поднимается пар.

- Обещаю не смотреть, - Гуро весело фыркает и, пружинисто поднявшись на ноги, демонстративно отворачивается, прислушиваясь к шороху снимаемой с тела ткани, и не шевелясь, пока не услышит тихий плеск воды и едва слышный блаженный стон.

Тогда только подходит, придвинув стул к изголовью ванны, и садится, разглядывая вмиг помолодевшее - точнее, начавшее наконец-то выглядеть на свой возраст - лицо Николая.

- Рассказать вам про девушку эту? Ну, убитую…

- Не надо, - Яков зачерпывает горячую воду и аккуратно льет на макушку Николая, отчего тот смешливо фыркает. - Сам все видел, да и на девицу уже взглянул. Отдохните, лучше. Подумайте о чем-нибудь хорошем.

- Мне здесь нравится, Яков Петрович, - неожиданно признается Николай, и тут же мотает головой, что глупость сморозил. - То есть, нравилось бы, если б не убийства все эти. Красиво здесь.

- Молоды вы, Николай Васильевич. Вам бы, с вашим поэтическим складом, по полям гулять, а не трупы протоколировать, - Яков поднимается, чтобы снять камзол и повесить на спинку стула, и все время, что у него это отнимает, Николай за ним внимательно следит, словно опасается, что Гуро исчезнет.

- Не исчезну, - обещает Яков, вновь садясь и всерьез принимаясь за волосы Николая. Мыло приятно пахнет миндалем, смывая грязь с длинных черных прядей.

Николай почти не дышит, отдаваясь во власть чужим рукам, почти не шевелится, только пальцы судорожно впиваются в край бадьи, выдавая, какое острое удовольствие доставляют ему эти прикосновения.

- Вы, Николай Васильевич, давеча в церкви о чем просили? - словно невзначай спрашивает Яков, убедившись, что его невольный подопечный совсем разомлел в горячей воде, приятном запахе и ласке.

- Не хочу я никаким Тёмным быть, - честно признается Николай и густо краснеет, то ли от признания, то ли от того, что Яков касается пальцами его шеи, погладив.

- Почему? - кончики пальцев буквально покалывает от желания прикоснуться еще раз и откровеннее, нежнее, слаще.

А вслед - губами, укусами и лаской, чтобы метался Николай на постели в томном, тягучем безумии.

- Дурно ведь это, - неуверенно объясняет Гоголь.

- Душа моя, граница между Тьмой и Светом это не то же самое, что граница между добром и злом. Не вводите себя в заблуждение и не мучайте понапрасну.

- Мне ведь все равно никуда от этого не деться, да? - Николай огорченно мотает головой и, нащупав кусок мыла, начинает тщательно стирать с ладоней следы чернил. Въевшаяся в кожу краска отходит плохо.

- Никуда, - подтверждает Яков, легко скользнув пальцами вдоль острого хребта позвоночника, когда Николай выпрямляется, усердно отдраивая руки.

- И от вас никуда не деться, Яков Петрович?

Яков лица его не видит, но почти уверен, что Николай улыбается, тем более, что он замирает, дожидаясь ответа и не уклоняется от замерших между крыльями лопаток пальцев.

- Отчего же. От меня вы всегда вольны, как вы выразились “деться”, Николай Васильевич. Я вас в полон не брал. А что, хотите?

Николай молча мотает головой и краснеют у него даже плечи. Мыло, выскользнув из мокрых рук, падает на дно бадьи, заставляя Гоголя вздрогнуть и отвлечься от каких-то захвативших его мыслей. Яков чуть улыбается, почти догадываясь, что это были за мысли и о чем.

Получасом позже, когда вода вовсе остывает, вымытый до скрипа Николай, торопливо вытеревшись, так же торопливо накидывает на себя ночную рубаху, а Яков, изображая почтение к юношеской скромности, все это время прикрывает глаза и даже не думает подглядывать - зачем? Немного терпения и все это будет его.

- На полу босым не стойте, - ворчливо укоряет Яков, и раньше, чем Николай сообразит, как исправить оплошность - пол-то действительно холодный, вмиг остужает, даром что ли столько воды горячей извел, усаживает Гоголя на постель, становясь напротив, и делая еще полшага вперед, когда Николай без подсказки разводит ноги, подпуская.

Взгляд правда не поднимает, смотрит на пол, сминая простынь в пальцах, нервничает, чего ждать не знает. Однако мягкий румянец на скулах, подрагивающие ресницы и поверхностное сбитое дыхание его выдает - под слоем волнения бурлит, не находя выхода, опасливое, но такое сладостное желание. Яков дает мальчику прижаться щекой к протянутой ладони.

- Не думай ни о чем, душа моя, - советует Яков, заметив, что между бровей вновь залегает хмурая складка. - Посмотри на меня.

Николай слушается почти сразу, почти без раздумий, поднимая на Якова светлые свои глаза, и тянется вверх, к его губам, предлагая и прося.

Яков и не думает отказывать, целует, обняв за затылок, ласкает податливый влажный рот, всем телом ощущая тихие стоны, срывающиеся с мягких губ. Николай очаровывает своей неопытностью, незнанием и совершенно чудесным прилежанием. Целовать Якова напористо, как женщину, не смеет, но отвечает хоть и робко, но хорошо, сладко.

Сноровисто расстегивает чужую рубашку, скользнув ладонями по горячей коже, и выгибается навстречу до тихого стона, замутненно глядя на Якова, когда тот отстраняется.