Deux Ex Machina/Slow (СИ)

Доминик лишь улыбался. Вторая крайность его болезни – недолговременная мыслительная активность, которая даже выходила наружу. Он даже не спрашивал, откуда мистер Беллами это знает. Его эрудицию не стоило даже пытаться постичь. Знания Беллами были на удивление обширны и объемны.

Это не помешало Доминику усадить его за стол и проследить, чтобы он съел всё до последней ложки, а после напоить его кофе.

– Можно я покурю?

Доминик сделал вид, что задумался, но рассмеялся, когда мистер Беллами пихнул его локтем в бедро. Он стоял рядом, внезапно не в силах удержаться, и положил руку на его горячую голову, играясь пальцами со спутанными волосами.

– Сейчас мы вас оденем. Можем даже прогуляться. Сегодня тепло.

Да, подходящий к концу март радовал погодой.

После прогулки мистер Беллами стал выглядеть ещё лучше, и на его обычно бледном лице взыграл румянец. Доминик не уставал удивляться, сколь многое о человеке можно узнать всего за пару дней, когда он болен.

Мистер Беллами поразительно много разговаривал. Доминик получал ответ на любой свой вопрос. Даже если спрашивал о том, какой у мистера Беллами любимый цвет. Обычно на такие вопросы он не отвечал. Слишком уж осторожный. А за жалкие полчаса Доминик узнал о нём больше, чем за всё время знакомства.

Не то чтобы им сильно были нужны слова. При таком раскладе им было комфортно обоим, что Доминик с удовольствием замалчивал. Ему не нужно было благодарностей мистера Беллами, не нужно было лишних слов – Мэттью был доволен, и это было заметно. Вот и всё, что нужно.

Но уже ближе к вечеру мистер Беллами огорошил его другим признанием.

– Я собираюсь на работу в понедельник.

– То есть завтра.

– То есть да.

Доминик закусил губу и уже более спокойно сказал:

– Если вы начали говорить разборчиво, это ещё недостаточно, чтобы снова гробиться на работе.

В тот раз Беллами упирался дольше, а после и вовсе замолчал.

– Я закрою все двери и окна, а ключи съем. Придётся подождать до следующего утра.

Мистер Беллами не сдержал улыбку.

– Не нужно таких экстремальных мер. Обещайте, что если у меня будет нормальная температура с утра…

– Она с утра всегда нормальная, – Доминик остался непреклонен. – Идёмте, я наполнил ванну.

В мытье мистера Беллами было что-то ещё более странное и новое, и такое интимное. Доминик едва поборол желание залезть в горячую воду с ним, но умолчал это, пометив в голове как-нибудь на будущее обязательно провернуть такое дело. Мистер Беллами чуть не вырубился снова, когда Доминик массировал его голову и плечи гелем. Он вздыхал так сексуально, что было тяжело признать себя едва способным сдерживаться. Доминик был так доволен своими действиями по оздоровлению мистера Беллами, что, даже получая критику своих кулинарных творений, был удовлетворён происходящим.

От этого ему становилось лишь спокойнее. Мистер Беллами подмечал потенциал в его готовке, потому и критиковал – Доминик постарается сделать лучше в следующий раз.

Больной мистер Беллами и вовсе не был похож на мистера Беллами обычного – Доминик просто привык его так называть. Просто потому, что как бы он не капризничал, он не терял своего авторитета ни на йоту. А в таком случае лишь казался более человечной версией себя. Слабым и потому ещё более привлекательным.

Было видно, что мистер Беллами мог бы и сам одеться, побриться, заварить чаю, но он нагло, с обычным каменным выражением лица наслаждался тем, как Доминик всё делает за него. Доминик скучал по его твёрдой спине, на которой было так удобно спать. Он просто боялся, что утром не добудится до него, если придавит его своей горячей и не самой лёгкой тушей.

Мистер Беллами с самого утра позвонил МакСтивену, вроде как всё уладилось. Он едва встал в шесть, чтобы сделать это, так что ясно было, что никуда он не сможет пойти и никого ничему научить. Другое дело, что пришлось бы неделю не ездить к студентам в школы, это его больше волновало. Опять же, обо всём этом он не умалчивал, а говорил открыто.

Доминик наслаждался его компанией больше, чем когда-либо (не в обиду другим замечательным воспоминаниям). И все проблемы имели лишь одно решение – им нужно было научиться уступать друг другу.

Когда Доминик понял это, он чуть не выронил сигарету. Сжал её покрепче, прислонившись спиной к входной двери, и улыбнулся. Душа рвалась из груди, солнце сопротивлялось облакам. Доминик вынес Пусиандра в своём пуловере, сел с ним на качели. Свежий воздух хорошо на него подействовал, как и на мистера Беллами, и Доминик решил вечером устроить совместную прогулку. А пока что на часах уже значилась цифра восемь, и ему нужно было ехать в академию. Он позвонил Хелен, попросил заменить себя на вечер и обещал всё-всё потом рассказать.

Восхищённый Луи уже всем распространился про Доминика и его загадочного кавалера, с которым он не то чтобы встречался, но и по воле случая жил вместе. Доминик не видел в этом никакой опасности. Эта подробность выскользнула наружу без его ведома, да и в такие круги, где люди даже не удивились бы, прознав, что мистер Беллами старше его на десять лет и вообще работает в университете.

Обо всём этом Доминик думал, пока крутил педали, предвкушая ещё полчаса холодной поездки. Ветер только в положении стоя и не двигаясь казался освежающим – со скоростью десять километров в час он был ледяным.

Но Доминику даже в голову не пришло бы жаловаться. Он был доволен всем: собой, погодой, кружкой кофе, которую он выпил с утра, папкой с разработками под мышкой.

Какой же я всё-таки красавчик.

И в этом был весь Доминик Ховард.

*

Доминик не помнил, когда именно это произошло. Только горечь обиды и едкое презрение. Вот когда Доминик Ховард решил, что он обязательно станет учителем.

Об этом он напоминал себе каждый раз, когда Дуглас кидался в регистратор бумажками, чавкал жвачкой и раскачивался на стуле, наушники в ушах. Дуглас был умным малым, но безумцем в своей отчаянной бестактности. Он стремился не подчиняться никому. Ничего ведь не сделаешь – тем более Дуглас имел на то основания, и Доминик прекрасно знал каково, когда твой отец мудак, – так что оставалось просто не трогать его.

Что же до выбора профессии, так он ударил в ответ – был и в его небольшой потёртой школе учитель, который зарядил его гордости между воображаемых ног. Такого Доминик простить не мог. Человеку, который был старше его, который имел право прикрываться своим возрастом, как щитом, и с таким прикрытием творить что ему вздумается. Чем более опытным становился Доминик, чем больше приобретал профессиональных знаний, тем выше и крепче взвивался огромный надувной фак, который он мечтал подарить мистеру Стивенсону с самого первого, так горячо ожидаемого урока французского языка.

Этому человеку было плевать на всё. Он был ужасным учителем и даже хуже знал язык, чем основы методики его преподавания, но носил на лице маску горделивого величия. Иногда Доминик думал о том, что может именно из-за него он и сдал GCSE по французскому на высший балл, его ошибки решил исправить, доказать себе, что тот мелочный гаденький человек был неправ.