Заместитель (ЛП)

— С каких пор ты консультируешься со мной по вопросам бизнеса? Если хочешь сказать что-то другое, говори.

— Ты же любишь терроризировать меня и жалеть тех, кого безжалостный банкир вроде меня сделал вдовами и сиротами, — бросил он, переводя ссору на новый уровень.

Мои политические убеждения кажутся ему смешными?

— Кажется, кое-кто сильно расстроился, услышав правду о своем бизнесе от людей, которым нечего терять…

— Гунтрам, у тебя есть ровно три минуты, чтобы перебраться в мою постель, и лучше бы тебе это сделать, если не хочешь, чтобы я тащил тебя туда волоком

Черт меня побери, если я пойду! Не собираюсь всё это терпеть!

Я вскочил с кровати и пошел в гостиную, где он прикладывался к коньяку.

— Иди в постель, Гунтрам, поговорим завтра, — сказал он, не глядя на меня.

— В какую из них? — с вызовом спросил я.

— Тебе было сказано, в какую.

Вот кем ты меня на самом деле считаешь! Одним из твоих рабов. Я развернулся, пошел в главную спальню и залез под одеяло. Через несколько часов и через несколько бокалов коньяка Конрад вернулся в комнату и разделся, бросив одежду кучкой на полу. Он устроился на другой стороне кровати и повернулся ко мне спиной. Я сделал то же самое.

Суббота, шестнадцатое

Я проснулся, когда солнце уже ярко сияло над нашими головами. Конрад обвился вокруг меня. Я попытался высвободиться, но это оказалось невозможным. Его хватка стала еще более удушающей. Похоже, меня выбрали плюшевым медвежонком.

— Конрад, пожалуйста, подвинься. — Он только захрапел в ответ. — Уже очень поздно, и я хочу встать, — настаивал я. Ноль реакции. Тогда я пихнул его локтем под ребра. Он подскочил, как на пружинах, и его правая рука молниеносно сжала мне горло, душа. Очень быстро он осознал, что это я, и отпустил мою шею.

— Проклятье, Гунтрам! Что с тобой сегодня? — заорал он.

— Ты всегда душишь своих партнеров по постели? Ты ненормальный! — я закашлялся, восстанавливая дыхание.

— Как ты, котенок? Прости меня. Больше так не делай, пожалуйста, — смущенно и обеспокоенно сказал Конрад. Он попытался осмотреть мою шею, но я отпихнул его. — Пожалуйста, не сердись. Я не хотел.

— Конечно, не хотел. У тебя всегда всё как-то само собой выходит.

— Я думал, что напился, но ты до сих пор такой же злющий, как и вчера. Я летел к тебе, двенадцать часов. Терпел сначала семерых идиотов, потом сотню левых демонстрантов, потерял целое рабочее утро, и все это — для того, чтобы быть с тобой, но ты упорно ищешь ссоры с тех пор, как мы приехали в отель. Если тебе не понравился дом, так и скажи.

— Дом прекрасен. Проблема — в тебе.

— Только не заводи опять свои ревнивые инсинуации, — простонал он. — Мне показать свое расписание, чтобы ты поверил, что я ничего плохого не делал эти две недели?

— Ради Бога, Конрад! Ты хочешь прекратить наши отношения, но у тебя не хватает смелости сказать мне это в лицо! — истерически воскликнул я.

— ЧТО?! С чего ты это взял?!

— Всё совершенно очевидно. Можно было бы понять и раньше. Я получил в подарок на Новый год прекрасный дом, и сейчас его обновили. Это фантастически щедрый прощальный подарок, — иронически сказал я.

— Я переделал дом, потому что он выглядел, как дешевый отель для молодежи. Не думал же ты, что я буду спать в такой убогой обстановке. Ни за что!

— И ты не собираешься расстаться со мной?

— НЕТ!

— Но почему тогда ты вчера спрашивал меня о том, чтобы свернуть бизнес в Аргентине?

— Потому что не хочу с тобой ссориться! Я очень разочарован умонастроениями в этой стране и хочу закончить здесь дела, как только мы получим некоторую прибыль. Я намерен оставить только дом — твой дом — чтобы приезжать на каникулы. Ты уже жаловался от имени ленивого персонала, что они недовольны мною, когда на самом деле они ушли сами по себе.

Мне стало стыдно за собственное поведение. Он не собирался бросать меня и великодушно отпустил меня сюда, а я затеял ссору. Я пристыжено опустил взгляд, не смея глянуть ему в глаза. Он взял мое лицо в ладони и заставил меня посмотреть на него.

— У меня и в мыслях не было оскорбить тебя, не взяв с собой на этот ужин. Я просто хотел защитить тебя от неловких моментов, — он нежно поцеловал меня в губы.

— Прости, Конрад. Я — полный идиот. Не знаю, почему мне это пришло в голову, — промямлил я. Ну, возможно, две недели постоянных разговоров о том, что я всего лишь игрушка старого извращенца, не прошли для меня даром. Мария очень упорная женщина, но я ему не скажу об этом. Это только прибавит ей проблем.

— Такое впечатление, что здесь что-то не то в воде, или воздух отравлен, Maus. Почему каждый раз, когда ты попадаешь сюда, у тебя возникают какие-то бредовые идеи? В прошлом году, приехав в Буэнос-Айрес, ты нормально вел себя со мной неделю, а потом все непонятно почему изменилось, и мы едва не разрушили всё, что у нас было, — пожаловался он, усиливая у меня чувство вины.

— Не знаю, — прошептал я, пряча лицо у него на груди и царапаясь о пуговицы его пижамы. Он крепче обнял меня.

— Я начинаю верить, что тут что-то нечисто. Правда. Я бывал в проблемных местах, имел дело с неуступчивыми властями, но здесь творится что-то невообразимое. Словно всех охватило коллективное помешательство. Вчера всего пятьдесят человек несколько часов держали в заложниках сотни людей, и полиция беспокоилась лишь о том, чтобы не дай Бог кто-то из нас не побеспокоил бы нарушающих закон демонстрантов. Потом эта сенаторша вещала на публику, что ее сын ходил в школу с моим протеже, и вы двое — лучшие друзья и собираетесь встретиться.

Я неверяще фыркнул.

— Я не настолько сумасшедший, чтобы с ним встречаться, — отмел я эту идею. Это не может быть правдой. Она презирает меня с самого первого дня, и венецианская заваруха только усилила ее ненависть. Я вспоминаю о том, что она сделала, каждое утро — когда пью пригоршню разноцветных таблеток. — Пожалуйста, поедем домой, — умоляюще сказал я.

— Гунтрам, всё не так уж плохо. Мы уедем дней через пять-шесть. Тебе еще надо встретиться со школьными друзьями. Многие из них писали тебе, и ты до сих пор обмениваешься с ними и-мейлами. А как же тот священник, которому ты помогал? Ты должен повидаться с ним. У тебя еще есть сосед, которому я благодарен за то, что он подкармливал тебя все эти годы, — перечислял Конрад. Он благодарен Жоржу? Ладно, такой возможностью нельзя не воспользоваться. — Ну же, Maus, — утешал он меня.

— Ты забыл упомянуть фан-клуб Звездных войн.

— Собираешься притащить домой очередную дрянь? Сходите туда с Хольгерсеном.

Я засмеялся. Похоже, он до сих пор не признает ценность подлинного искусства.

— Может, позавтракаем?

— Почему ты не накидываешься на меня?

Обычно он ведет себя не так. По идее, сейчас нам полагается страстно заняться любовью.

— Потому что если мы начнем, мы не управимся до заката. Но вечером ты будешь моим, — он горячо поцеловал меня, его язык приласкал мои губы, просясь внутрь. Я игриво приоткрыл рот, впуская его. Он так увлекся поцелуем, что не заметил, что я заставил его лечь на постель. Я устроился сверху, не прерывая поцелуя. Вот теперь ты не сбежишь, Конрад. Ты сейчас там, где должен быть.

Моя победа была недолгой. Он внезапно дернулся, и я потерял равновесие. Менее чем за секунду Конрад оказался сверху, припечатав меня своим телом и крепко прижав руки к матрасу.

— Strolch! (Плут). Это у тебя не пройдет. Ну-ка вставай. Сейчас же, — сказал он полуигриво, полустрого.

— Я не могу. Ты лежишь на мне, — сказал я, собрав остатки достоинства.

Он издал сухой смешок и, снова пробормотав «Strolch» , отпустил меня. Забудь про это слово, оно мне не нравится. Он отправился в душ, а я посмотрел на часы. 12:30! Мы так долго спали? Я вылез из постели и воспользовался другой ванной комнатой.

Одевшись, я попросил дворецкого накрыть нам завтрак (извини, Конрад, никаких атак на нашу говядину до вечера) и пошел в столовую, обнаружив там Конрада, читающего Argentinisches Tageblatt,* мелкую местную газету на немецком языке.