Табия (СИ)

— Ну, он не всегда раскисает просто так. Иногда по делу, — осторожно замечает Гарри.

— Согласен. Когда действительно досталось — можно и поныть. Но когда это нытьё по любому поводу… — Марк запихивает в рот огромный кусок мяса.

— Да, помню на третьем курсе, когда его на него гиппогрифф напал…

— Угу, угу, — торопливо кивает Марк, отчаянно чавкая и размахивая рукой в знак согласия. — Вы тогда только эту сцену пятиминутную увидели на уроке, а нам ещё неделю пришлось слушать его причитания. Как баба, честное слово!

— Папенькин сынок, — усмехается Гарри, поглядывая на Люциуса и Нарциссу Малфой.

— Знаешь, эфенди, можно хоть десять раз быть папенькиным сынком, но с такими запросами, как у него…

— Ладно, это его дело, — Гарри пожимает плечами и отпивает вина, желая дипломатично закончить этот разговор за глаза, но Марк не унимается:

— Он вообще какой-то странный в последнее время, тебе не кажется? Ходит, в пол смотрит, всё время думает о чём-то. Даже в твой адрес выделываться перестал. А улыбается, только когда вы за снитчем гоняетесь.

— Не знаю, не замечал.

— А, — крякает Марк, раздражённо взмахнув рукой. — Ты вообще мало что и мало кого замечаешь вокруг себя. Ну, кроме Лорда, конечно.

— Вот только об этом давай не будем.

— И Панси тоже какая-то странная, — продолжает Марк, глядя в тарелку. — С тех пор как на тебя напали, она всё время около него вьётся. Тед даже подозревает… — Нотт резко поднимает на Марка тяжёлый взгляд, но он всё равно договаривает: — Подозревает, что у них уже настоящий роман.

— Почему настоящий? — спрашивает Гарри.

— Ну, как… Они же были обручены, после школы должны были пожениться. А потом вся эта заваруха случилась, и не до соблюдения обрядов стало. И они решили не жениться, потому что с детства были только друзьями. Зачем портить дружбу?

— Я не знал, что их обручили, — хмыкает Гарри, на ходу зачем-то прикидывая, что это то же самое, как если бы его самого обручили с Гермионой.

— Ага, им тогда года по два было, да, Тед?

Нотт мрачно кивает.

— Да уж, — тянет Гарри, качая головой. — Вот за что я не люблю все эти чистокровные древние роды, так это за идиотизм, за все эти нелепые следования традициям. Ладно, чистота крови и всё такое — это я ещё могу с трудом, но хоть как-то понять. А выбирать ребёнку с пелёнок будущего супруга, чтобы потом заставить их пожениться без любви — это вообще ни в какие рамки. Мы живём почти в двадцать первом веке. А эти их устои…

— Ммм! — громко мычит Марк, прожёвывая очередной кусок, быстро вытирает руку о брючину и протягивает её Гарри. — Позволь пожать твою мужественную руку! Ты здесь единственный, кто со мной в этом согласен.

Гарри улыбается и тоже протягивает руку. Но не успевает рукопожатие состояться, как двери зала резко распахиваются, с оглушительным грохотом вдарив по стенам. В зал врывается Панси, запыхавшаяся, зарёванная, прижимающая ладони к мокрому лицу. Половина Пожирателей вскакивает.

Теодор, опрокинув стул, бросается к ней, Гарри следом. Тед пытается отнять её руки от лица, но безуспешно, и в итоге он просто прижимает рыдающую Панси к себе.

— Что такое? Что случилось? — сыплются отовсюду недоумённые вопросы.

Сквозь всхлипы и подвывания, едва слышится слабый голос Панси, приглушённый мантией Нотта:

— Драко…

Резкая ледяная волна ударяет Гарри в голову. Не давая себе времени на бесполезные раздумья, он срывается с места и пулей вылетает из зала. Он несётся по коридору, слыша за собой топот ног нескольких человек, взбегает по лестнице на четвёртый этаж, сворачивает в Восточное крыло и замирает перед распахнутой настежь дверью Драко. Уже смутно догадываясь, что сейчас увидит, но не желая верить, он осторожно переступает порог и оглядывается. В комнате царит зловещий мрак, здесь так тихо, что Гарри слышит собственное сбившееся после бега дыхание. Дверь в ванную комнату чуть приоткрыта, за ней виден свет. Мелко подрагивая от страха и напряжения, Гарри делает несколько шагов к ванной и толкает дверь.

Красное. Оно на светлом кафельном полу, на белоснежной рубашке Драко и на его бледной коже. Безумный контраст режет глаза. Гарри застывает, чувствуя яркий металлический запах, которым пропах окружающий воздух.

Драко сидит, прислонившись к бортику ванны, совсем как в тот день, когда Гарри помогал ему здесь раздеться. Его глаза открыты, но неподвижны. Они словно смотрят сквозь стену. Рядом валяется палочка, запястья Драко измазаны кровью, а под ними растеклись две неровные лужи уже загустевшей крови.

Гарри оторопело смотрит в мёртвое лицо, не в силах пошевелиться. Он видел немало смертей за последние два года, но не таких, не так и не своих товарищей.

Часы в гостиной отбивают полночь, перенося в следующий год и Гарри, и обитателей поместья, и дикую картину, от которой он всё никак не может оторваться.

На третьем ударе ему в спину врезается Марк, и это выводит из ступора.

— Вот же твою… — начинает Марк и осекается.

Опустив голову, Гарри быстро выскакивает из ванной. В комнате уже столпилось столько народу, что ему приходится продираться сквозь них, чтобы попасть наконец в коридор и глотнуть воздуха, не пропахшего смертью.

Гарри отходит как можно дальше от комнаты и прислоняется к подоконнику. Во рту до сих пор стоит металлический привкус. Словно сквозь сон он наблюдает, как Пожирателей расталкивает Люциус Малфой, за ним следом, вцепившись в его руку и тихо плача, медленно идёт Нарцисса. Потом за стеной раздаётся сдавленный вскрик, и Нарцисса вылетает в коридор, прижимая руки ко рту. Когда за ней появляется Люциус, его лицо не выражает абсолютно ничего, взгляд неподвижен, спина неестественно прямая. Нарцисса, сгорбившись, утыкается лицом ему в плечо, и он поглаживает её по спине ровными механическими движениями, но смотрит куда-то сквозь неё.

Как в тумане мелькают лица Панси, Марка, Нотта, Беллатрикс, Снейпа и ещё многие-многие другие. Повсюду слышны голоса: тревожные, любопытные, сдавленные. Гарри выходит из оцепенения, лишь когда на этаже появляется Риддл. Он спрашивает что-то у Эйвери и подходит к Малфоям.

— Люциус. — Малфой с трудом отрывает от себя жену и медленно обращает на Риддла всё тот же пустой взгляд. — Я не могу отменить твою завтрашнюю встречу с Министром, — продолжает Риддл. — Я могу только перенести её. Скажи, тебе хватит недели, чтобы оплакать сына?

Услышав это, Гарри задыхается очередным глотком воздуха. Он внимательно смотрит на лицо Люциуса. Оно становится по-настоящему страшным. Его верхняя губа болезненно дёргается, образуя подобие бесноватой ухмылки. Люциус водит отрешённым взглядом по мантии Риддла, всё ниже и ниже опуская голову. Уставившись на его ботинки, он замирает, но ничего не отвечает.