Double spirit. Часть 2 (СИ)

— Нет. — сухо подвел черту Ковалев. — Завтра утром поезд. Билет я уже заказал.

— Спасибо.

— Не за что.

Лео на ослабевших ногах направился к выходу. Вот и все. На душе парадоксально стало легче, хотя горечь во рту непонятным образом переместилась в грудь и потом в район солнечного сплетения и стала жечь там. И еще жгло в глазах. Как будто бы они готовились заплакать. Но он не заплачет, он это знал совершенно точно. Больше никогда. Последний раз, самый последний в своей жизни раз он плакал несколько дней назад.

Алан подавленно молчал. Он сидел на кровати, расставив колени и безвольно свесив кисти рук между ними. Голова тоже была опущена, и из-за этого выражения лица его было не разобрать. Хотя Роберту это было и не нужно, он и так хорошо знал, каким было лицо его копии.

Женька тоже не говорил ни слова. Сейчас, когда Альберт наконец рассказал о ночном происшествии, картина вырисовывалась мягко говоря, шокирующая. А если без мягко говоря, то это был абсолютный, ничем не приукрашенный пиздец. Женек до последнего не верил в такой поворот событий, однако факты неумолимо говорили о своем.

Первым после рассказа брата ожил Роберт. Он отлип от подоконника, на котором полусидел в течение всего рассказа, и молча, без слов достал из-под кровати свою спортивную сумку. Кинул туда пару маек из шкафа. Сверху устроил ноут. Потом пошел в ванную и через секунду появился оттуда с маленьким полотенцем и зубной пастой. Лицо его ничего не выражало.

— Э. Ты никуда не едешь. — Алан смотрел на него с напряженным лицом, в глазах зарождалась злость, бессильная и из-за того еще более отчаянная. — А как же я без тебя?

Последний аргумент. Беспомощный.

Роберт пересекает комнату, берет его голову в руки, поднимает, так, чтобы Алан не исподлобья смотрел, а глаза в глаза.

— Берти, сейчас будет перерыв, дня три-четыре, ты же помнишь? Мне хватит, поверь!

Тут же отпускает и продолжает собираться. Голова снова опускается, словно ее лишили поддержки.

Женька удивленно смотрит.

— Ты чего это удумал, э! Поставь сумку на место, псих!

— Я псих? Это я псих? Это вы все дебилы, если не понимаете очевидных вещей! Хорошо. Я псих. И я сделаю то, что и должен сделать псих. Чтобы остаться…

Он не договаривает. Быстрая дробь шагов по коридору. Дверь распахиваются настежь, и в комнату влетает маленький вихрь.

— Уебок! — вихрь подлетает к Роби, его легко отличить сейчас от брата, у него на лице нет ни синяка, ни царапины. Только на правой скуле горит фингал который ему впервые в жизни поставил самый близкий человек. Он не поверил бы, если бы ему сказали полчаса назад, что это в принципе возможно.

— Тварь! — и голова у него отлетает в сторону от крепкой пощечины, а левая щека расцветает таким же нездоровым цветком, как и правая.

В следующую секунду он хватает девушку за запястья. Нет уж. Никакого продолжения банкета. Бешеная фурия не остановится, пока не сделает их с Аланом вновь похожими как две капли воды. Тем более, что это уже нетрудно. Пара царапин и синяков — и готово.

— Стукач! — бесится Юля, вырываясь из крепких рук, — доволен? Теперь доволен? Убрал пацана?

Женька, справившись с секундным шоком, приходит на помощь Роберту, осторожно обнимая девушку со спины и прижимая к себе.

— Ты чего, ну Юль, успокойся!

— Успокойся? — ее голос почти срывается на визг, — да он же это нарочно сделал!

Роберт тем временем выпускает ее руки, убедившись, что эльф один вполне успешно справляется со стихией, и внезапно начинает хихикать. Потом громче, а потом уже откровенно ржать. Девушка перестает трепыхаться, пытаясь освободиться из Женькиного захвата, но продолжает метать злые молнии, плюясь бессильными уже проклятиями.

— Ну еще до кучи ты мне врежь теперь, Лег, чего уж! — Роберт разводит руками, продолжая смеяться. — А то гармонии что-то маловато.

Истерика, впрочем, длится не так уж долго. Роби садится рядом с братом, эльф выпускает Юлю, убедившись в том, что она уже успокоилась и только вздрагивает нервно. Выпускает, но продолжает приобнимать за плечи.

— Так. Никто никого бить не будет. Никто никуда не поедет. Ни Линев, ни тем более Роби. Всем оставаться на местах. Я иду к Ковалеву. А ты, Юль, выметайся и топай в колледж, пока я тебя сам не заложил, что ты занятия пропускаешь.

Через полминуты порядок, пусть и херовый, но всё же был восстановлен. Юля, сплюнув напоследок на пол, удалилась, сопровождаемая шипением, правда непонятно чьим:

«Ведьма!»

Близнецы застыли после ее ухода в почти одинаковых позах сидя на кровати и думая каждый о своем. Женек наскоро умылся в ванной Свиридовых и оскалившись на свое отражение, пригладив мокрыми руками светлый ежик, бросил, обернувшись в дверях:

— Без художественной самодеятельности тут у меня!

Ушел.

====== Глава 8. ======

В трубке длинные гудки. Ему кажется, что у него взорвется мозг, если трубку не снимут. Он считает, чтобы успокоиться, но с каждым новым гудком напряжение все жестче давит на грудь. Десять. Двенадцать. Сними. Сними! Щелчок.

— Алло.

— Ты обещал.

— А, здравствуй, малыш, соскучился? Невежливый малыш.

В другое время он бы взорвался как порох, он ненавидит, когда человек на том конце провода так его называет. И это тому тоже известно, именно поэтому он так и растягивает это «малыыыш».

Но нет.

— Ты. Обещал.

Хрипловатый смешок.

— Ты мне тоже кое-что обещал, мой мальчик.

— Я не…

— Не Мальчик. И не мой. Пока. — говорящий не скрывает еле заметной издевки.

— Мы же договаривались! — от бессильного отчаяния чуть не ломается трубка в руке. Договаривались, да. Однако как договариваться с человеком, который похож на отражение облака в реке?

— Я передумал, — нарочито простодушно, это такая игра в «такой большой, а в сказки веришь…»

— Ты… — он не может продолжать, потому что еще слово — и он разрыдается, несмотря на то, что уже давно не помнит, как это делается, уже давно забыл…

Однако собеседник внезапно меняет тон. Он словно чувствует, что происходит на этом конце провода, словно видит, что у черноволосого парня начинают дрожать руки.

— Послушай, Роби, — голос уже усталый и серьезный, — я же тоже балансирую на грани, и поверь, мне не так уж и легко. Сегодня у нас одно, завтра другое. И если тебе будет легче, то просто поверь, что насчет вчерашнего я сам не был в курсе…

— Издеваешься? Легче? Легче? Ты, блядь…

— Стоп машина! Задний ход! — холод в голосе. — Кто-то по прежнему краев не видит? Эх, малыш, малыш… воспитываешь тебя, ночей не спишь, а ты так и не научился вежливости. Короче. — тон снова меняется, становится по деловому жестким, без включения эмоций. — Условия прежние. Или подпись — и гуляете оба как кони на воле. Или… другой вариант. Просто поверь, я этого не хочу так же как и ты.

— Послушай, — Роби устало трет лоб основанием большого пальца, и если бы возможно было видеть обоих собеседников одновременно, схожесть можно было бы назвать пугающей, — а я могу приехать поговорить лично?

Пауза.

— Думаешь, это хоть что-то изменит? — говорящий словно бы взвешивает на весах каждое слово, прикидывает возможные варианты.

— По крайней мере, даст передышку, хотя бы неделю…

Короткий смех.

— А ты хитрец, как всегда. Каждая неделя на вес золота. У тебя в роду случайно ростовщиков или скрипачей не было?

— Иди на хер! Род у нас один.

Пауза.

— Приезжай. Я соскучился.

Отбой.

— Скотина! — беспомощный злой шепот в сторону. Короткие гудки.

Ковалев был разбит и подавлен. Мало того, что утро выдалось непростым. Нервы у него хотя и железные, но у всяких железных нервов есть запретное, самое мягкое, словно у новорожденного котенка животик, местечко. Есть одна особенность. Ни одна, даже самая сильная психика не справляется с ситуацией, в которой ее хозяин вынужден выступить сволочью. Нет, есть, конечно, и сволочи по призванию, которые живут и радуются, и нервы и психика у них в порядке. Потому что они не знают про себя, что они сволочи. Для самих себя они самые справедливые, рыцари, в белых и сияющих одеждах.