Бездна желания (СИ)

- Объясняйся! – заорал полковник, скручивая Эдварда одним ловким движением, но ненадолго, тот хорошенько врезал ему по еще немного болевшему шраму стальной ногой. Следом пошла драка, в которой Эдвард получал болезненные тычки по ребрам, а Рой Мустанг огребал по полной программе, потому что Стальной не сдерживался. Его губа и бровь были разбиты, множества ссадин на лице, левый бок пульсировал, предплечье оказалось порезанным. И когда атмосфера накалилась, Эдвард вдруг оскалился, глаза его загорелись злостью и ненавистью, он распрямился и заговорил.

- Объясниться… Вы моральный урод! Развратник, интриган, карьерист, бесчувственное животное! Во всем вы видите только свою выгоду, вам безразличны все, все! кроме себя любимого. Эгоист, каких нужно поискать! Вы мне так омерзительны, что я даже смотреть на вас не могу. Кто полюбит такого как вы? Только проститутка, да и то, которой вы заплатите, – выплевывая слова, кричал Элрик. Он тяжело дышал, слова его исходили ядом, презреньем, болью, и отчаянием, которое никак не мог понять шокированный Мустанг. – Вы навсегда останетесь один! Я вас ненавижу!!!

На этой громкой ноте в душном пространстве комнаты раздался один единственный щелчок и все предметы в комнате вспыхнули ярким огнем. Эдварду мерещились эти пышные ненавистные рыжие волосы, которые сейчас жалили, пламя заполонило всю комнату, сжигая кислород. Багровые языки танцевали, за один миг превращая маленькую вселенную в серый пепел отчаяния. И внезапно все исчезло, а мир потерял свои краски. В комнате остались только они вдвоем и голые стены. Лицо полковника было серым, губы его сжались в твердую линию, а черный взгляд оказался устремлен в пол. Он тихо прошел мимо Элрика, остановившись в дверях.

- Я так больше не могу, – тихо отозвался мужчина. – Сдай мне свои часы. Ты… уволен.

Дверь хлопнула, и он ушел, медленно спускаясь по лестнице и ловя на себе взгляды присутствующих в баре. Там уже не танцевали женщины, не играли весело в карты, не звучала музыка, только тишина и десятки приклеенных глаз. Эдвард до последнего ловил звуки мерных шагов военного, а потом тяжело задышал, упал на колени, чувствуя, как они дрожат от напряжения, и уткнулся лбом в пол. Слезы полились из глаз, заливая пол болью, отчаяньем, страхом и тем самым страшным чувством, что в себе открыл старший Элрик. Чувство, которое долгое время было одето в костюм ненависти и разъедало, мучило юношу, не давало ему покоя и сна. Не в силах больше сдерживать себя, он стукнул кулаком по полу и в отчаянии разрыдался.

====== Желание четвертое. Часы. ======

Ну, вот я и закончила! Надеюсь, Вам было интересно читать! Спасибо, что были со мной и оставляли ваши мотивирующие и приятные отзывы! Всем счастливого лета:3

И дни стали серыми, ненасыщенными никакими событиями, кроме мрачного настроения полковника, холодного кабинета и подавленной атмосферы. Все подчиненные просто выполняли свою работу, в тайне надеясь услышать чеканный стук стальной ноги, вздрогнуть от громкого звука открывающейся двери, увидеть эту озорную мальчишескую ухмылку, горящие огнем глаза и львиную шевелюру. Но вместо этого за окном только и делал, что лил дождь. Даже полковник тихо сидел в своем кресле и постоянно что-то писал, очень редко вызывая лейтенанта Хоукай. В глазах мужчины больше не было такого всепоглощающего огонька, которым он делился со своими иногда меланхоличными подчиненными. И все могли только гадать, что же такого произошло между алхимиками, что Стальной перестал появляться в Штабе, а Мустанг пришел с разбитой губой, синяком под глазом, да порезами на щеке и шее. Риза тогда коротко охнула, но ничего и не сказала, потому что грозный взгляд начальника просто пригвоздил ее к месту. Полковник не часто бывает по-настоящему зол и взбешен, но если уж так происходит, то его лучше просто опасаться, хотя женщина очень часто пытается снять со своего начальника, друга, этот груз. Огненный просто выжигал себя изнутри, молчал, замыкался в себе и медленно взращивал бомбу, которая, в конечном счете, могла рвануть и разорвать его трепетное сердце. Риза знала, что этот мужчина обладает истинным достоинством и мягкостью, что он тоже человек, тоже с чувствами… Просто он слишком одинок, и, возможно, Эдварду Элрику этого никогда не понять! Каково это не иметь матери совсем, нежели хранить воспоминания о ее ласке и заботе? Каково это быть нелюбимым ребенком? Как можно быть одиноким во всем мире, просто никому ненужным… У Эдварда всегда есть Ал. Он потерял Альфонса всего на несколько минут, но полностью ощутил, как это страшно и больно, как темнота комнаты давит своим страшным могильным гнетом… Но Эд же смог, у него появилась возможность вернуть Ала, хоть и не всего, но ту самую важную часть его – душу! А можно ли вернуть то, чего никогда не было? Полковник Мустанг находится в этой темноте с рождения, и нет в мире такой силы, которая вернула бы ему счастливое детство, любовь и заботу родителей, улыбку счастья и тепло удачи! Даже его единственный друг был безжалостно отнят. Этому мужчине уготовано вечное и болезненное одиночество, за грехи ли, в наказание… И Эдварду не понять, как можно закрыть свое израненное сердце от всех страданий и двигаться вперед к своей цели. Это истинная воля и мужество человека. Поэтому Риза следует за ним, поэтому Риза так давно уже любит этого человека, но которому, к сожалению, не может дать ничего, кроме своей помощи и преданности.

Так проходили бесконечные дни. Эдвард ведь так и не вернулся, чтобы отдать серебряные часы полковнику. Он просто исчез, а потом оказалось, что он опять путешествует с Альфонсом в поисках этого мистического Философского камня. И многим бы показалось, что этот юноша просто решил не зацикливаться и двигаться дальше, но все оказалось совсем не так. Альфонс нашел брата в каком-то жутком переулке, разбитого и сломленного. И никакими клещами он не смог вытянуть из этого паршивого партизана объяснения о том, что случилось. Им вскоре пришлось покинуть Централ, причем очень поспешно. Эд рано утром стал бегать по квартире, шуметь чемоданом и кричать что-то Альфонсу, что задумчиво долгое время сидел на крыше. Они не возвращались к этой теме, к тому, что было и поэтому им оказалось намного проще спустя почти шесть месяцев вернуться в этот шумный город, ступить с поезда на тонкую корку льда, выдохнуть клубы пара. Они вернулись уже зимой, с нулевыми результатами в поисках.

- Братик, тебе не нужно отчитаться? – заволновался Ал, следуя за братом, который закутался еще плотнее в свой теплый плащ.

- Брр… Ну и холодина! – пожаловался Эд. – А, так я же уволен!

- Что-о-о?! Брат! Почему ты говоришь мне это только сейчас? Когда это случилось? Что ты опять натворил?

- Заткнись уже! – недовольно пробурчал Эд. – Так где-то уже около семи месяцев как меня… уволили.

- Ты безответственный и грубый, поэтому тебя и уволили!

- Чего ляпнул? – взвился юноша, быстро складывая руки и припадая к земле, оттуда сразу вырвалась каменная рука и врезала Алу. Стальной знал, что боли никакой не причинил, однако уязвил самолюбие младшего братца.

- Ах так, – зарычал младший и быстро начертил пальцем на снегу круг и тот, на удивление, сработал. Эдварду по зад пнула ледяная нога.

- Больно же! – завопил тот, потирая отбитую ягодицу и грозя брату кулаком.

- Ты просто феноменальный болван, Эд! – и в раскрасневшееся лицо юноши прилетел большой снежок, остужая пыл старшего. Тот удивленно уставился на Альфонса, потом оскалился, принимая вызов. Они еще некоторое время поборолись и устало уселись на скамейку, радуясь, что их забытые вещи никто не утащил. Альфонс помолчал, а потом покосился на трясущегося брата. – Ты простудишься, не думаю, что тебе хочется, чтобы полковник, тем более Риза, тебя опять лечили.

Блондин вздрогнул, резко бледнея и замирая на долгое время. Тот вечер отпечатался в его голове так же хорошо, как день, когда они пытались возвратить маму. Этот пустой и уставший взгляд человека, который вечно жил с бичом, что больно жалил всегда. Взгляд разочарованный и угнетенный, такой черный, в котором больше не осталось тех тлеющих углей, что всегда были готовы раздуться в огонь, горячий и надежный. В тот момент не было ничего, только темная пустыня пепла. Эдварду тогда было так паршиво, и он разрывался на части от желания бежать следом и от чувства горькой обиды, от того, что полковник сдался так быстро, что мужчина оказался так слеп ко всему, а возможно был просто безразличен по отношению к нему. Элрик долго пытался снова вдохнуть воздух, но тот был пропитан сожженным кислородом, запахом гари и чего-то тягучего, что мешало подняться, давя сверху своей мощью. Он вышел, шатаясь, из этого злополучного бара под любопытные и молчаливые взгляды людей, а потом направился куда-то, чувствуя, что его тошнит, ему пришлось свернуть в грязный закоулок. На его стальной руке виднелись красные пятнышки, и тогда Эдвард ясно ощутил исходящий от него запах крови. Он помнил, как находился на грани сумасшествия. Эта боль была такой сильной, что хотелось от нее просто спрятаться, уйти и никогда не выходить на свет, лишь бы она не коснулась его еще хотя бы раз. Была ли это любовь? И если это она, то в какой момент она появилась, как Эдвард Элрик пропустил ее мимо своей «брони»? Он давно был готов к тому, что подобное может в принципе случиться, и на всякий случай морально закрылся от этого чувства, создал высокий купол, непроницаемый, железный, идеальный! Он видел, что такое любовь. Их мама так любила отца, что молча страдала, ждала и надеялась. Плакала ли она ночами от страха за его жизнь, страдала ли от одиночества и безысходности? Эдвард давно знал это, и даже случайно видел, как она поглаживает его фотографию, улыбается мягко, нежно, не так как всегда улыбается им, а так как может улыбаться женщина любимому мужчине. Но глаза ее наполнились болью, которая разбивалась тяжелыми каплями о деревянную рамку. И тогда Эдвард возненавидел отца за эту боль, причиненную его нежно любимой маме, ненавидел за эти тайные слезы. И вот сейчас он так же ненавидел полковника за то, что тот заставил его так страдать! Но, путешествие пошло ему на пользу, в схватках, постоянных стычках да проблемах нет времени раздумывать о том, какие у него глаза, какие длинные сильные пальцы… Вместо этого он вкладывал всю свою ярость, обиду и горечь в удары, в совершенствование силы. И было бы намного проще, если бы этот юноша хотя бы раз чувствовал влюбленность, потому что он не знал, как поступить, боялся, думал о том, что он слишком ненормальный, грязный и постыдный. Надо ж, предмет его вожделения мужчина! Альфонс бы ему хорошенько врезал за такие слова, назвал бы отвратительным… А что, если бы он нашел в себе силы и признался бы Мустангу в своих чувствах, даже не в счет был тот поцелуй, да и поцелуем-то это невозможно назвать! Мужчина бы явно превратил его жизнь в Ад, а то и хуже, воспользовался бы как одной из очередных женщин и тогда, в одной из его коробок обязательно обнаружилась бы черная резиночка.