Константа Роджерса (Т8-25, Мужская дружба, etc) (СИ)

Баки запрокинул голову, подставляя шею, вжал Стива в себя, потерся о него, застонал, судорожно хватая воздух припухшими губами, и, крепко зажмурившись, обмяк.

Стив поцеловал его в висок, продолжая обнимать и гладить по спине. Со своими ощущениями у него еще будет время разобраться.

— Это была разовая акция, — придя в себя, уже нормальным голосом спросил Баки, допивая остывший кофе, — или еще порадуешь?

— Эм, — Стив чмокнул его в щеку и чуть неловко отошел, стараясь не выглядеть неуверенно. — Собираюсь заняться этим на постоянной основе, если не возражаешь.

Баки отставил пустую чашку (пятно на штанах его, похоже, не смущало) и снова закурил. Он прищурившись наблюдал, как Стив поправляет член, разворачивает плечи и направляется к холодильнику. Будто не он только что оставил на шее Баки засос и осуществил сразу несколько совершенно несбыточных желаний.

— Умеешь ты включать Капитана, Стив, — наконец нарушил затянувшееся молчание Баки. — Мне всегда было интересно за тобой наблюдать в такие моменты. Вот стоял себе Стив Роджерс, переминался с ноги на ногу, а потом плечи расправил, руки за спину заложил и взгляд такой, знаешь, Я-Капитан-Америка-сохраняйте-спокойствие. Только раньше это больше на совещаниях в штабе происходило, потом в критических ситуациях, и вот теперь произошло здесь, — он обвел рукой кухню. — Скажешь, что за миссию выполняешь в этот раз?

Стив взбивал яйца с молоком, собираясь приготовить омлет, и старался не думать о все еще каменном члене и о вкусе губ Баки. Он удивлялся, как вчера мог подумать, что сможет все сделать естественно? Так, чтобы Баки был счастлив, удовлетворен и доволен, а не смотрел вот так, исподлобья, сжимая зацелованными губами сигарету. Опять эти губы. Черт бы побрал Стивена Роджерса и его суперсолдатскую силу, уже превратившую яйца в пену. Придется отвечать.

— Я люблю тебя, Бак. Ты мне веришь?

Баки на подоконнике загасил сигарету, легко соскочил на пол, отчего тот натужно заскрипел, и одним плавным, почти незаметным движением оказался у Стива за спиной.

— Верю, Стиви. Именно поэтому, — он скользнул правой рукой Стиву в штаны и крепко сжал его член, — я дрочу твой член, а не выбиваю из тебя дурь, — он провел теплой ладонью живой руки по всей длине и обвел большим пальцем головку, — но запомни. Я с тобой, пока ты сам этого хочешь.

Жаркие, жадные губы прошлись от шеи до плеча, зубы прихватили за холку, а рука на члене задвигалась в упоительном ритме, вышибая дух. Стив оперся ладонями о стол и закрыл глаза, сам не понимая, хочет ли он представить на месте Баки мисс Июнь, например, — пышногрудую блондинку с обложки известного мужского журнала. Баки не дал ему ни единого шанса. Слишком уверенные, жесткие движения, слишком требовательные губы, слишком знакомый запах: цветочный шампунь, хвойный гель после бритья, мятная зубная паста. Какая уж там мисс.

— Кончи для меня, Стиви, — хрипло сказал Баки и легонько сжал его яйца металлическими пальцами, ускоряя движения правой рукой, — ты такой красивый сейчас.

Стив будто схватился голыми руками за оголенные провода, — его тряхнуло, опалило, отбросило на Баки, и тот удержал. Он несколько долгих секунд обнимал его поперек живота чертовой бионической рукой, давая прийти в себя, а потом развернул Стива к себе лицом и медленно, напоказ, облизал свою руку. Палец за пальцем. Такое нужно было запретить законодательно, потому что… Просто потому что.

— Омлет, — напомнил Баки, выводя Стива из чувственного ступора, и, больше не сказав ни слова, направился в ванную.

Стив посмотрел на свои чуть подрагивающие пальцы, на трещины, паутиной разбежавшиеся по столешнице (не стоило так сжимать ее край), и вылил яйца на перегретую сковороду.

«Я обдумаю это. Когда смогу», — пообещал он себе.

***

Баки не изменился. Стив сто раз спрашивал себя, чего он ожидал, залезая Баки в штаны, и сто раз отвечал — чего угодно, но не этого. Они перешучивались, пили кофе в небольших кофейнях, спарринговали. Никаких особых миссий, вторжений пришельцев и распоясавшихся злых гениев (кроме Старка, но его пока удавалось игнорировать). Обычная жизнь.

Стив жадно наблюдал за Баки, и тот, усмехаясь уголками губ, ему позволял. Баки не инициировал сближение, не говорил о том, что произошло, но и не делал вид, что не замечает пристальных взглядов.

Стиву было… странно. Это самое подходящее слово, потому что, видит Бог, он не знал, как еще классифицировать свои ощущения. Он по-прежнему чувствовал Баки даже спиной, но так было всегда. Было странно иногда задерживать взгляд на его губах и помнить их вкус: кофе и сигаретный дым. Было странно смотреть на его тренированные ноги и помнить стальную хватку этих коленей. Слышать его голос и вспоминать хриплое «Боже, к чертовой матери все». Наблюдать, как Баки тасует карты, пускает их упругой лентой из руки в руку, показывает фокусы (тренировка мелкой моторики, Стив) и помнить, как эти же руки сжимали его ягодицы и ласкали член.

Стив пытался понять, как он относится к этой ситуации, и приходил к выводу, что его больше заботит, что обо всем этом думает Баки. Но на разговор тот не шел. Отшучивался, переводил тему, а вчера и вовсе сказал: «Хватит, Стив. Тебе же будет проще».

Стив не понимал, что проще, почему проще? Ему было тяжело, но он понимал, что виноват сам. Хотел причинить Баки добро, совершенно забыв, что насильно осчастливить его никогда не выходило.

Между ними не возникло неловкости, но это больше было заслугой Баки. Будь воля Стива, они бы давно поговорили и расставили бы все точки над i, и, возможно, испортили бы все, что у них было или могло быть.

Стив не любил недосказанностей. Будучи человеком прямым, он честно пытался разложить все по полочкам хотя бы сам для себя.

«Понравилось ли мне? — думал он вечером, лежа в своей кровати и прислушиваясь к звукам из ванной. К тому, как Баки фыркает, умываясь, как чуть фальшиво напевает «Хелло, Долли», что-то роняет. — Понравилось ли мне… — он честно пытался озвучить сам для себя, что это было там, на кухне, уже почти неделю назад, и не мог подобрать слов. — Понравилось ли мне целовать Баки? — решил он начать с простого. — Да. И… черт, не знаю. Губы как губы, хорошо, что без помады, с Пегги вечно приходилось долго и тщательно избавляться от следов близости и следить за тем, чтобы чертово изобретение парфюмерной промышленности не оставалось на одежде. Баки хорошо целуется. Совсем не похоже на то, как это было с девушками. Кроме Пегги, конечно, но она не в счет, потому что была в бóльшей степени мужчиной, чем все те накрашенные мальчики из клуба вместе взятые. Пегги».

В груди у Стива потеплело, когда он вспомнил свой короткий, но страстный роман с агентом Картер, моменты их яростной, звериной близости, глубокие царапины на спине, ее жаркую глубину и хриплые стоны, тяжелую грудь с крупными темными сосками, подпрыгивающую от каждого толчка, собственное чувство к ней — жадное, новое, слепящее, разбивающее на куски. Он помнил, как сметал со стола карты и планы, как у него тряслись руки и мутилось в голове, как он безумно, жадно хотел еще, и снова.

Стив бы женился на ней после войны, они неплохо ладили, хотя его иногда раздражала ее авторитарная требовательность. Пегги не была из хороших, правильных девочек, которые всегда привлекали Баки, но…

Сейчас Стив был отчего-то рад, что все так вышло. Что он свободен, и никто не подрабатывает его совестью на полставки. Видит бог, ему и от собственной совести деваться было некуда.

Мысли вернулись к Баки.

«Я не гей», — подумал Стив, и поморщился от неприятного слова.

Да, Баки был мужчиной, но он был… как бы частью Стива. Их отношения настолько сильно выходили за рамки общепринятых понятий о дружбе, что критерии нормальности были совершенно бесполезны. Близость с Баки не поддавалась обычной оценке “хорошо-плохо” или “нравится-не нравится”.

Во времена их юности мастурбация считалась грехом, мальчишки жарким шепотом рассказывали друг другу страшилки про вытекающую вместе со спермой мозговую жидкость и волосатые ладони. Близость с Баки была такой же — стыдной, не принятой для обсуждения, до темноты в глазах приятной.