Вензель твой в сердце моем...(СИ)

Договор, подписанный самой жизнью, не расторгнуть, они оба это понимали. И жаркое солнце, и тюльпаны, и выцветшие плакаты — всё сливалось в бесконечный бег по кругу, замкнутый в спиральном монохромном знаке «Инь-Ян». Ночь дарила ужас, день приносил покой. Звезды спокойно смотрели на город-призрак, обретший наконец двух постоянных жителей.

Проклятая усадьба — единственное здание, где они не побывали. Не видели смысла, не хотели говорить о прошлом… Ланчия уже не боялся развеять иллюзию — он просто нашел ответы на свои вопросы. А Инес верила в чудо, держа его дыхание в своих руках. И пятна крови на паласе были уже совсем не важны.

Картинки в калейдоскопе продолжали меняться.

Проходя мимо цветущей гортензии, Ланчия закрывал больше не скрипевшую благодаря новой смазке калитку и шел в палисадник. Инес вставала на старые качели и, раскинув руки, кричала небесам: «Проклятый город? И что с того?» Он срывал розу, она вытаскивала из пальца шип и целовала ранку, шепча заклинание: «Боль, боль, уходи», — и заклинание работало. Безжизненный город начинал меняться, всё больше подаваясь чарам тех, кто его проклял. Они смогли починить карусель в парке аттракционов. Разгребли мусорные завалы на главной площади. Застеклили окна в собственных спальнях. Время бежало вперед, срывая шелуху с материи. А может, лишь добавляя на нее праздничных конфетти?

«Я должен позвонить Саваде», — однажды подумал Ланчия о том, кто помог ему освободиться из плена. О том, благодаря кому он решил найти самого себя. Решил отыскать ответы на так долго копившиеся в душе вопросы… Ланчия нашел их, и теперь хотел рассказать об этом тому, кто сумеет вспомнить о нем без злости… Ноги уже несли мужчину к месту первого ночлега, ведь именно в спальном мешке он оставил телефон. «Должен сказать ему: я нашел, что искал», — он мысленно улыбнулся. Ответы стройной чередой выстраивались в голове.

Он винил себя за то, что уничтожил свою семью, но его заставили это сделать. Он не сумел противиться захвату разума, но этого не сумел бы практически никто. Он долгое время служил марионеточнику лишь из-за его контроля. Однако эти причины были бы не важны тем, кого он уничтожил — его ненавидели бы, несмотря ни на что. Ведь даже если знаешь, что пистолет — просто инструмент, а убивает тебя человек, его держащий, ненависть к оружию меньше не становится.

Ланчия понял, что простил его только один человек. Только та, кто верил в него до последнего. И он знал, что той пулей не только пронзил живот Инес — он вырвал клок из ее сердца. Она никогда не сомневалась в нем, ни до, ни после — просто хотела быть рядом. И это желание сводило с ума настолько, что пустынный город казался лучшим местом для ожидания. Он знал, что вернул ей частицу самой себя, оставшись рядом. Но понимал, что ей никогда не стать прежней. Просто потому, что за это время шрам от пули взрастил в ее сердце ночь: ей было плевать на всех, кроме него. Не так, как раньше…

Ланчия знал, что прошлого не вернуть. Что его не простит никто — даже Инес не сможет простить до конца, потому и боится каждое утро обнаружить пропажу. Но он и сам не хотел прощать себя. Входя в город, мужчина думал, что важнее всего узнать, можно ли простить себя за прошлое. Теперь он понял, насколько заблуждался. Главное, сможешь ли ты жить дальше, помня о своем прошлом.

«В чем смысл твоей жизни, Ланчия?»

Он нашел свой ответ. Не в искуплении грехов, не в отмщении, не в совершении героических поступков, не в поиске счастья… даже не в исправлении ошибок.

«Смысл в жизни искать не стоит, вот что важно понять. Нужно просто жить. Плохо ли, хорошо — главное, жить, стремясь вперед, а не пятясь назад. Потому что жизнь у нас одна. И как мы ее проживем, решать нам. Пусть на нас влияют, сколько хотят, — важно не потерять самого себя, вернуться на собственный путь, даже если тебя с него сбили. И продолжать идти вперед, избегая новых ошибок».

Ланчия распахнул дверь в гостиничный номер. Черный спальный мешок толстой гусеницей разлагался под жаркими лучами солнца.

Мужчина усмехнулся. В памяти замелькали узоры калейдоскопа. Гортензия перед усадьбой цвела пышным белым цветом. Пот падал с висков, испаряясь в воздухе. Порезы не дарили боль, поддаваясь чарам волшебницы. Постель по утрам, после каждой порции кошмаров, оставалась сухой. Ржавая колонка подавала родниковую воду. Инес не соглашалась покинуть город. А когда в последний раз они оба хоть что-то ели?..

Овощи, выращенные в палисаднике, гнили со срезанными цветами. Так же, как медленно поддавалось гниению нечто, завернутое в черный спальный мешок.

Ланчия подошел к спальнику, вытащил мобильный телефон, написал короткое смс. «Я нашел свои ответы, Савада. Надеюсь, ты свои найдешь гораздо раньше. Живи и не позволяй никому жить за тебя!» Телефон упал на пол, как только сообщение улетело к адресату. Нога в черном кожаном ботинке припечатала его к полу. Пластиковый дождь осыпал грязный линолеум. На плечи мужчины легли хрупкие тонкие ладони.

— Прости, я не могла сказать тебе…

— Это было и не нужно.

— Я не могла отпустить тебя…

— Я знаю. Но я и не хочу уходить. Не хотел семь лет назад, не хотел и в ту ночь.

— Это никогда не закончится, Ланчия…

— Я знаю, Инес.

Каждое утро над застывшим в солнечном мареве городом-призраком будет вставать солнце. Оно будет дарить ему палящий зной и удушливый аромат старения. Эдем на двоих будет распахивать двери и принимать в свое лоно тех, кто никогда не попробует собственноручно выращенных овощей, а они будут смеяться, держаться за руки и говорить, говорить, говорить… обо всем, кроме двух дней. Дней, ставших для них финалом. Или, быть может, только началом длиной в бесконечность?..

Каждую ночь оба пленника проклятья будут погружаться в бездну безумия, отчаяния и страха. Она будет убивать его раз за разом, и раз за разом он будет отвечать, что никогда не уйдет. Даже из этого Ада. И созданный Инес мир, проклинавший всё вокруг, как и ее саму, продолжит пытать своих пленников.

Инь и Ян всегда создают идеальную гармонию. Так почему бы не застыть в идеале, как застыло в нем время?

Ланчия обернулся и посмотрел на женщину, в чьих глазах смешались боль, отвращение к самой себе, чувство вины и толика надежды. Он улыбнулся. Сильные пальцы легли на затянутый серой тканью живот и коснулись небольшой впадины напротив печени. Пулевое ранение оставило глубокий незаживающий канал, что вечно болел, но никогда не ронял кровь — вся алая жидкость осталась на зеленом паласе усадьбы.

— Я мечтал узнать, жива ли ты.

— Ты убил меня тогда.

— А ты убила меня после.

— Потому что ты согласился остаться со мной.

— Я хотел узнать, ради чего живу.

— Ради того, чтобы жить.

— Но я умер.

— Ради того, чтобы умереть.

— Это просто закон бытия.

— Только мы из него выпали.

— Ты прокляла нас?

— Нет, я всего лишь просила позволить дождаться здесь тебя.

— Значит, нам пора просить, чтобы нас отсюда не прогоняли?

— Поздно. Иногда белое становится черным, а просьба — проклятием.

— Это навечно?

— Да.

— Спасибо.

Если живешь, живи; если жизнь оборвалась, прими это. Чем не идеальный смысл жизни?

Ланчия обнял призрак любимой женщины и прошептал:

— Прости меня.

— Ты прости, — ответила она, зарываясь пальцами в его волосы.

Солнце садилось за горизонт. Надвигалась ночь. И они знали, что на этот раз встретят свой кошмар вместе…

========== Чаепитие за гранью рамок (Шахматноголовый) ==========

Алиса не хотела быть как все. Надевала платье с широкой юбкой и множеством подъюбников, совсем как у Кэрроловской героини, только черное, повязывала белый передник, затягивала волосы черной лентой, обувала детские туфли с тупым мысом и небольшим квадратным каблучком поверх полосатых гольф. А затем брала в руки два ножа для разделки мяса.

Алиса не хотела быть как все. Она мечтала упасть в бездну кроличьей норы и никогда не просыпаться. Встретить в безумном мире странной сказки тех, кто не похож на обычных людей. На серую массу, называвшую ее сумасшедшей и не понимавшую, что безумие относительно.