Мое побережье (СИ)

— Это было год назад, я уже ничего не помню.

— Жаль. А то я хотела поинтересоваться, гибнут ли таланты без практики.

— Да не в ней дело. — Я почти успела открыть рот, но он ловко ушел в «первую плоскость», переводя стрелки с себя на меня. — Ты злишься?

Я не злюсь. Мне больно. В этом-то и разница.

Нарочно медленно вздохнула, не горя страстным желанием приоткрывать завесу в свои мрачные лабиринты.

— Твое самолюбие всегда меня злит.

Что странно, но Тони не нашелся с ответом.

Меня подмывало воспользоваться ситуацией и полюбопытствовать, что вообще им руководило тогда, в доме у моря. Да смелости не хватало; мы долго сидели в тишине.

Наконец, пальцы, обхватывавшие мою ладонь, начали терять хватку, а дыхание — выравниваться. Я осторожно высвободилась и медленно встала. Стараясь не производить лишнего шума, легкой поступью добралась до двери, успев обхватить пальцами ручку, как вдруг:

— Ты знала, что каждый атом в нашем теле берет начало во взорвавшейся звезде? — речь его звучала нетвердо, а глаза были прикрыты, но я все равно замерла. — И, возможно, атомы в твоей левой руке взяли свое начало в иной звезде, нежели атомы в правой. Звезды умирают, чтобы люди жили. Глупо, да? — Я не знала, что ответить, однако Тони, кажется, этого не требовал. — Просто вспомнил, как мы летом смотрели в телескоп. Мне показалось, что они похожи на звезды.

— Кто? — вопрос повис в тишине, коею нарушило копошение в районе кровати.

— С Рождеством, — он повернулся к стене, не удостаивая меня продолжением недолгой дискуссии.

И лишь около получаса спустя, оказавшись дома и не справившись с выжигающим изнутри любопытством, я аккуратно раскрыла бирюзовую коробочку и, поднеся сережки к льющемуся из окна свету, поняла, о чем он говорил.

Комментарий к 13.

«Несси» — Лох-несское чудовище.

========== 14. ==========

Странно это было или естественно и закономерно, но то, что произошло на Рождество, осталось таким же из ряда вон выходящим событием, как вечер в доме у моря.

Когда пелена эмоций спала с глаз, а до рассудка достучался здравый смысл, напомнивший обо всей безнравственности, успевшей отравить нашу дружбу, общение с Тони вновь сошло на нет. Впрочем, кажется, ни его, ни, к великому удивлению, меня это глубоко не задело — похоже, подобный поворот событий был ожидаем. Может, нам необходим своеобразный «перерыв»? Подумать. Тщательно обмозговать умопомешательство, окутавшее минувшие дни, дать оценку всему… случившемуся.

Как бы ни хотелось, из памяти события не выдернешь; мы не журналисты, а жизнь — не слова именитых деятелей, чтобы их тщательно исковеркать и преподнести в нужном публике контексте.

И взаимоотношения — не безделушки в гараже Старка, которые можно починить или собрать заново.

Нет, мы не игнорировали друг друга: обедам в столовой не пришел конец, я не бежала в противоположную часть школы, замечая его в обществе Хэппи. Мы могли перекинуться парой слов из серии «передай, пожалуйста…» или озвучить касающийся учебы вопрос; только обращались, не глядя в глаза. А если вдруг и встречались взглядами, то быстро разрывали контакт. Ладно, я разрывала. Не потому, что стыдно, обидно за былое и прочие однотипные отговорки — все просто изменилось.

Однажды у него был урок информатики, а у меня — литературы, но мы столкнулись у туалета в одно время. Первой реакцией тела был ступор, однако мне удалось сдержаться и не затормозить посреди прохода, подобно пеньку с глазами. Шли друг другу навстречу. Сердце колотилось, как ненормальное, но в тот момент всяческая «важность» физиологических неудобств оттеснилась на второй план — я только задерживала дыхание, чтобы не пыхтеть, как паровоз, и старалась не топать, как слон. Не смотреть на него — держать голову прямо, как обычно.

Не выдержала — проходя мимо, вперила взор в пол.

Мы миновали друг друга, не сказав ни слова. Словно чужие. Весь оставшийся день мы не пересекались.

А сутки за сутками почему-то летели слишком быстро. И слишком глупо. Утро: встать с третьего звона будильника, наполнить миску рыжего проглота новой порцией корма, есть изо дня в день одни и те же хлопья и пить один и тот же чай, наплевав на все в моменты особо скверного расположения духа, завязать на затылке незатейливый хвост и влезть в первый попавшийся свитер; день: минуты, которые я считала, косясь на красный ремешок наручных часиков, сидя за партой с что-то рисующим в тетради Хэппи, утрированная шумиха с экзаменами, становящимися все ближе и ближе, а вы по-прежнему лоботрясы и разгильдяи; вечер: запереться в комнате, зарыться с носом в одеяле и время от времени листать страницы учебников, занимающих своими габаритами добрую часть кровати — такими бы, право слово, убивать; сон, утро. Все.

Новое расписание выжимало достаточно соков, чтобы, оказавшись дома, не думать ни о чем, кроме долгожданного сна.

Разбавлял мой рутинный досуг Хэппи — он был единственным, кто не чурался мне позвонить первым и поболтать ни о чем, пригласить к себе на испеченный миссис Хоган пирог, тщетно попытаться научить играть в приставку или позвать гулять: в пиццерию, кино, просто так — пройтись по парку.

На рождественских каникулах он дважды вытягивал меня из цепких лап внутреннего мирка, в который я с каждым днем погружалась все глубже. Мы ели различные вредности быстрого приготовления в излюбленном кафе, и я почти выглядела жизнерадостной.

Вот так сидишь, улыбаешься. А глаза все равно грустные.

В другие дни он заглядывал в гости; согласился посмотреть «Искупление» и «Игру в имитацию», дружески подтрунивал, что у кого-то в этой комнате, определенно, наблюдается явственный бзик (очевидно, памятуя, как мы не давали ему покоя после Хэллоуина, при каждом удобном случае припоминая «одеяло»-серапе), а после мы пытались разгадывать кроссворды Алана Тьюринга на сайте.

Но каким бы учтивым не был Хэппи, замечавший, что мы с Тони перестали видеться, только ничего не говорящий по злополучному поводу, заполнить эту пустоту он не мог.

После недели нашего «молчания» я начала считать «потерянные дни». Не вылезала с «Фейсбука», на который прежде практически не заходила, словно бы ожидала сообщений, которые он и раньше-то мне здесь редко писал. Потом вспомнила его слова о фотографиях, вывешенных на стенде с рождественского бала. Отыскав контакт парня, Фреда, который весь вечер носился по залу с камерой, попросила его прислать снимки: он фотографировал нас с Роджерсом, поймав в толпе и заставив улыбнуться в объектив; а затем поддалась минутной слабости и загрузила фото на страницу. Все равно Стив не был тут зарегистрирован — ворчать не станет. Да и фотография вышла достаточно милой.

Первый комментарий: «Наконец-то» был от Хэппи. Который, как оказалось позже, был многими воспринят в несколько ином контексте.

Я не обращала внимания на косые взгляды за спиной; лишними несожженные нервные клетки не окажутся. В отличие от пресловутого Хогана — он-то мне однажды и шепнул, дескать, только ленивый не пропустил через себя сплетню о наших «отношениях». Я в ответ прыснула: мы с Роджерсом, серьезно? Мне думалось, эта шутка потеряла актуальность еще пару месяцев назад. Однако Хэппи стушевался и честно признался, что и сам начал об этом подумывать. Впрочем, заявление, что подобное может произойти лишь в параллельной вселенной, его убедило в достаточной для моего ментального удовлетворения мере.

Куда больше волновала вторая неделя с «событий переломных дней» — мы с Тони перестали разговаривать.

Даже не виделись толком, помимо совместных занятий. Я была уверена в том, что он и не замечает этого молчания; меня же оно душило: не давало нормально мыслить, находясь у себя в спальне или проходя в классе мимо, чувствуя запах его геля для душа и задерживая дыхание, насколько это было возможно. Но потом все равно приходилось делать вдох, и Старк оказывался внутри, глубоко в легких, разносясь по сосудам и перекрывая доступ кислорода к сердечной мышце.