Горький ветер

— Ты правда не знаешь, куда тебя отправляют?

— Нет, нам не сказали, но ребята думают, что во Францию.

— Как бы там ни было, — сказала бабуся, — всегда помни, чью форму ты носишь.

Поздно вечером Том покидал семейную вечеринку. Бетони вышла во двор. Камни у нее под ногами были холодными. Она заметила свет в старом сарае, где Том держал хорьков. Когда она вошла, он держал двух зверюшек в руках. Огрызок свечки стоял на сквозняке, так что свет мерцал на его лице, то освещая, то погружая во тьму его резко очерченные скулы и подбородок, темные глубокие глаза. Пламя плясало и прыгало, пытаясь сорваться с фитиля.

— Ты посмотришь за хорьками, пока меня не будет?

— Но почему именно я?

— Ребята забудут. К тому же они не слишком их любят.

— Я и сама их не очень-то люблю. Противные вонючие твари. Но я присмотрю за ними, обещаю тебе.

Она была очень удивлена тем, что он доверил ей это дело. Никогда раньше он не просил ее об одолжении. Ей было очень приятно, и она погладила зверьков в руках у Тома.

— Думаю, ты считаешь, что идешь на прогулку.

— Да, конечно, простая проказа.

— Или же на охоту со стариной Чарли Бейли.

— Я знаю, что это такое. Я читаю газеты.

— Ты ведь напишешь нам и сообщишь, как твои дела?

— Я не большой специалист по части писем.

— Ну, хорошо. Я сама напишу тебе, — сказала Бетони, — и это мое второе обещание тебе.

Том только пожал плечами. Он нащупал бородавку за ухом у Ниппера. Это могло быть чем-то серьезным, нужно приложить какое-нибудь лекарство. Он показал ее Бетони и заставил потрогать, объяснив, что нужно делать, если бородавка станет больше.

Там, во Франции, в окопах, любые письма были настоящим сокровищем и их читали снова и снова. Их хранили до тех пор, пока они не протирались на сгибах, но иногда даже после этого склеивали. Все письма, кроме самых интимных, давали читать остальным, и письма Бетони были в числе любимых, потому что в них было много смешного. А поскольку они были адресованы «лично Тос. Маддоксу», вскоре Тома окрестили Тоссом.

— Мы не можем называть тебя Томом, — сказал Пекер Дансон. — Мы тут все томми [3]!

— А она какая, эта твоя Бет? У нее хорошая фигура? — поинтересовался Биг Гловер. — Я люблю девушек в теле, чтобы там с формами. Блондинка, говоришь, и симпатичная? Мягкая, нежная и милая такая?

— Нет, — сказал Том и, вспомнив что-то, слегка улыбнулся.

— Что значит нет?

— Я бы не назвал ее милой и нежной.

— Хочешь сказать, что она просто мегера?

— Ну, немного: любит покомандовать, знаете ли.

— Нам бы следовало знать, кое-где встречаются и такие. Боже, избави нас от женщин, которые любят командовать!

Но их разочарование длилось недолго. Они не имели ничего против Бетони. Она стала для них талисманом.

— Иногда это совсем неплохо — командовать, — сказал Боб Ньюэз. — Жаль, что ее нет с нами. Она бы вовремя доставала еду.

— Спроси Бет, не выйдет ли она за меня, когда я вернусь в Англию, хорошо? — попросил Биг Гловер. — Скажи, что у меня рост шесть футов и четыре дюйма и я очень даже ничего. Только не говори ей про родинку на левом локте. Я придержу ее, как сюрприз.

— У нее уже есть парень, — сказал Дансон. — Офицер из второго батальона. Правильно, Тосс? Его зовут Эндрюс?

— Да, верно, — ответил Том.

— Черт бы его побрал! — выругался Биг Гловер. — Вся удача достается офицерам.

— Вполне понятно, — согласился Руфус Смит. — Бет не то что Тосс. Она образованная. Это заметно по тому, как она пишет письма.

— Когда я об этом думаю, мне становится смешно, — сказал Пекер Дансон, закашлявшись. — Как она написала в прошлый раз о девушках, которые в Ковентри пишут на снарядных гильзах! Начинаю сожалеть о том, что я не артиллерист. Я мог бы познакомиться с одной или двумя.

Дождь лил, не переставая. Стенки окопов обваливались, как только люди пытались восстановить их. Они стояли по колено в ледяной воде, наполняя мешки меловой жижей.

— Почему ты никогда не играешь в карты, Тосс? Почему ты никогда не ругаешься и не материшься?

— Ему незачем делать это, старина Пекер, потому что ты делаешь это за двоих.

— Да он вообще не человек, никогда не ноет и не ворчит Ты что, не чувствуешь, что вода мокрая и холодная, Тосс, как чувствуют другие парни?

— Я стараюсь не думать об этом, — сказал Том.

Каким-то образом ему удавалось не замечать и холодный дождь, и усталость. Он умел уходить в себя, в свои мысли, в то время как его тело двигалось автоматически и руки продолжали работать. Хотя, когда его спрашивали, о чем он думает, он не мог ответить.

— О том же, о чем и вы, полагаю, — говорил он.

— Ну, тогда ты просто маленький грязный щенок, если у тебя такие же мысли, что и у нас.

После долгого пребывания в Эбютерне, которое должно было приучить их к обстрелу, их расквартировали в Бокени. Погода улучшилась. Десять дней их усиленно тренировали, в основном на солнце.

— Но почему штыки? — удивился Гловер во время передышки. — У нас что, кончаются патроны?

— Этим утром я видел генерала, — сказал Ричи. — Первый раз с тех пор, как попал сюда.

— Ты не видел верховного главнокомандующего?

— Да откуда мне его знать? Разве что знаю, он одет в защитную форму.

— А кто верховный главнокомандующий? — спросил Пекер Дансон.

— Разрази меня гром, если знаю. Может, кто-нибудь еще знает?

— Чарли Чаплин, — рассмеялся Гловер.

— Миссис Панкхерст, — сказал Руфус Смит.

— Энгус Джок Маконоши.

— «Александр Рэгтайм Бэнд».

— Эй, сержант! — Боб Ньюэз окликнул проходящего мимо них сержанта. — Кто командует Британским экспедиционным корпусом?

— Я! — отозвался Граймз. — А мой подчиненный — генерал сэр Дуглас Хейг.

— Хейг! — сказал Ньюэз. — Нам виски причитаются?

Сержант с сочувствием посмотрел на него:

— Вы хотите сказать, что не знаете, кто такой верховный главнокомандующий? Вы просто невежда, Ньюэз, вот вы кто.

— Да, — согласился Ньюэз, печально кивнув. — Я чертовски невежественный, поэтому мне дадут три нашивки, если я не буду внимательнее.

— Ну, хватит об этом, — сказал Граймз без всякой злости. — Не то я заставлю вас попрыгать за ваши дерзости.

Не все инструкторы были такими, как Граймз. Сержант Таунчерч, к примеру, был совершенно другого склада. Он любил выбрать кого-нибудь послабее и унижать его перед остальными. Одним из таких ребят был валлиец по имени Эванс, маленький худой человек с впалой грудью, у которого было плохо с легкими. Ньюэз говорил, что такому в армии вообще нечего делать.

— Эванс? — удивился Таунчерч во время одной из учебных атак. — Ты, значит, шахтер из Уэльса? Другими словами, поганый лодырь! Мы о вашем брате тут наслышаны. Они там собираются бастовать за повышение оплаты, пока мы здесь надрываемся и воюем с Гансами!

Эванс ничего не ответил. Глаза у него были потускневшие, а кожа словно покрыта штукатуркой. Он никак не мог отдышаться, потому что Таунчерч заставил его бежать почти вдвое больше других с вещмешком, винтовкой, саперной лопаткой и двумя связками гранат.

— Как ты попал в батальон трех графств? Они что же, набирают лодырей и в Королевский уэльсский полк? Или даже в погранполк Южного Уэльса?

— Оставьте его в покое, — сказал Том. Он стоял рядом с Эвансом и слышал, как тот тяжело дышал. — И если бы он был лодырем, то не был бы сейчас здесь.

Таунчерч подошел и остановился напротив Тома. Он смерил его взглядом.

— Ты тоже вонючий валлиец? Нет? Может, и нет. Тогда цыган? Именно на них ты похож. Как, могу я узнать, твое дурацкое имя? Маддокс. Хорошо. Будь уверен, я не забуду.

Таким образом Том и Эванс стали жертвами. К счастью, их пребывание в Бокени было недолгим. Учения были прерваны, и шестой батальон отправили на передовую, под Мари Редан. Эванс попал в отделение С, в один взвод с Томом, Ньюэзом, и когда их сержант был ранен шрапнелью, его место по какой-то несчастливой случайности занял Таунчерч.