Подкаменный змей (СИ)

Какая же дура она была прежде, когда ей нравилось заставлять его ревновать и мучиться, чтобы убедиться, что небезразлична ему! Понадобилась та дуэль с неизбежным для Якова смертельным исходом, чтобы она поняла, что перед ней он совершенно беззащитен, что не только мужчина обязан беречь свою женщину при любых обстоятельствах – в любви это долг обоих.

Грохотов, между тем, продолжал то ли пугать, то ли интриговать:

- А ещё тут водятся рыси.

- Рыси?

- Да, очаровательные такие двухпудовые кошечки. У рыси крапчатая шерсть, вы её даже не заметите среди стволов и солнечных бликов. А она подберётся к вам поближе и вцепится прямо в горло. Именно так рысь убивает крупную дичь. Охотники, промышляющие пушнину в тайге, иногда шьют себе высокие кожаные воротники, чтобы уберечься от рыси. У вас ведь нет такого воротника?

Анна против воли испуганно схватилась рукой за горло, сомнительно защищённое лишь стоячим воротничком жакета и бархоткой с любимым синим камушком.

И снова оглянулась на мужа. Разумеется, он слышал каждое слово. И, разумеется, она теперь с тропинки ни ногой, как бы ни манили спелые ягоды в зарослях над обрывом. Не то чтобы всерьёз рысей боялась. В глубине души Анна пока так и не выучилась бояться за себя, страх к ней приходил уже тогда, когда это самое страшное непосредственно происходило. Просто с некоторых пор она вдруг поняла, что не одна, что Яков кинется защищать её от всего, что бы ей ни угрожало. А ей очень не хочется его снова потерять. Та зимняя неделя стала для неё страшным и отрезвляющим опытом. Она перестала смотреть на Якова взглядом влюблённого ребёнка, в глубине души уверенного, что все взрослые сильны и неуязвимы. Нет уж, пусть эти рыси живут отдельно, а Штольманы отдельно!

Где-то внизу грохотала на камнях река, петляя и извиваясь среди окатанных гранитных валунов. Вот уже несколько часов путники ехали Тургусунским урманом, вдоль крупного притока Каменя, забираясь в самые заповедные края, где обитал таинственный Змей. И до цели оставались ещё многие вёрсты.

Около полудня урядник приказал остановиться, чтобы дать роздых лошадям. Дорога и впрямь была трудная: то каменистая, то напрочь размытая дождями, а то и вовсе словно взрезанная грязевыми потоками и перегороженная песчаными намывами, бежавшими с горы в пору последнего – совсем недавнего - ливня. Солнце жарило нещадно, словно это и не Сибирь была вовсе. Анне всегда казалось, что в Сибири должно быть холодно. Она поделилась своими мыслями с Кричевским. Андрей Дмитриевич торопливо развеял её сомнения:

- Да здесь и холодно, дорогая Анна Викторовна, только зимой. Очень холодно. И сугробы ложатся в сажень высотой. Зато летом – неземная благодать! Такого медового разнотравья вы нигде не найдёте. Надобно вам попробовать алтайский мёд.

К ним немедленно присоединился Карп Егорыч:

- А рыбалка? О Тургусунской рыбалке легенды ходят. В этом потоке живут и таймень, и хариус. Вам приходилось рыбачить, Анна Викторовна? Тайменя едали?

Анна с сожалением покачала головой. Она не раз видела, как удят щуку в тихих омутах Затонска, но здешняя рыбалка, - кажется, совсем другое дело. Как удить в стремительном потоке, мчащемся так, что до округлой гладкости стесывает гранитные валуны? Он же, наверное, с ног собьёт.

Подтверждая её мысли, Андрей Дмитриевич заметил:

- Тургусун в переводе с алтайского означает «воды бешеного быка». Правда, удачно звучит?

Звучало удачно и таинственно. Вообще всё складывалось удачно. Это было правильное решение – ехать в тайгу, поманившую их тайной. Несмотря на усталость после нескольких часов в седле, Анна чувствовала, что её охватывает какое-то полузабытое чувство, от которого кровь словно бы бодрее бежит по жилам. В Затонске она испытывала такое довольно часто, потому и лезла в дела полиции еще в те поры, когда её почти не интересовал Штольман. Ощущал ли Яков Платонович то же самое? Или у него от неё всегда голова шла кругом?

Обернулась, чтобы поискать его, но, к удивлению своему, не нашла. На травке под берёзами урядник Павел Степанович домовито раскинул чистые полотенца, раскладывая на них нарезанный хлеб, яйца, копчёное мясо, очищенные луковки. Довольно крякнув, украсил композицию бутылкой кваса и полуштофом «беленькой» и позвал всех к столу. Грохотов и Кричевский к нему немедленно присоединились. «Немца» не было.

Анна почувствовала, что внутри у неё медленно, но верно холодеет.

- Анна Викторовна, идите обедать! – любезно позвал Карп Егорович.

Она только махнула рукой:

- Приятного аппетита, господа!

Где же Штольман?

Она и не предполагала, что страх его потерять так глубоко укоренился в ней с прошедшей зимы, что она будет застывать, как на морозе, стоит ему скрыться из виду.

Потом разглядела едва заметную тропинку, ведущую к реке – и рванулась по ней, забыв предупредить трапезничающих мужчин. И тут же сквозь грохот потока различила звук шагов где-то внизу – камешки катились под сапогами. А потом из-за поворота показался Штольман, осторожно поднимающийся по тропе, неся полные горсти ежевики.

Анна облегчённо вздохнула, касаясь ладонью враз покрасневшей щеки, смущаясь и глупости своей, и внезапного страха. Ежевика. Для неё? Как мило!

- Анна Викторовна, идите сюда, - негромко позвал он, пользуясь тем, что тут не могли их ни видеть, ни слышать.

Ягода была крупная, с сизым отливом, налитая солнечной сладостью. Как он ухитрился её собрать, ведь руки были заняты так, что она едва удерживалась в горстях? У тропинки ежевики не было, её плети свешивались с обрыва вниз на опасной высоте.

А рыси? Так рисковать – еще чего не хватало!

- Угощайтесь, Анна Викторовна!

Сейчас он снова был похож на мальчишку, довольного удавшейся авантюрой, и испугом жены, и её притворным гневом. Когда такое случалось, Анна каждый раз изумлялась, как всё это сохранилось в зрелом мужчине. Ничего-то он не умел делать, как должно: ни объясниться, ни цветы подарить. Те, кто это умел, говорили округлыми фразами, и цветы ей носили корзинами – и ничего не боялись, как этот глупый «фараон», безмолвно подносящий ей цветок, торопливо сорванный под ногами под влиянием порыва. Не потому что так было должно, а потому что ему вдруг вздумалось его подарить.

Теперь вот вздумалось лезть в колючие кусты, чтобы набрать для неё ягод. И сиять, как начищенный Прасковьей самовар, радуясь удачной проделке. Щеку вон оцарапал!

- Яков Платонович, вы безрассудно себя ведёте! Разве вы не слышали, что это опасно – лезть одному в чащобу? Здесь медведи и рыси водятся!

Она назидательно приложила палец к кончику длинного носа с замысловатой горбинкой, пользуясь тем, что муж сопротивляться не может.

Улыбка стала ещё шире.

- Ешьте, Анна Викторовна! Рыси ягодой не интересуются, а с медведем я договорился. Сказал, что это для вас, он был не против.

Знает ли он, что совершенно неотразим в своей мальчишеской весёлости?

Ягода была невероятно вкусная, лопнула на языке сладким соком. Вторую ягоду Анна поднесла к губам мужа, он её благодарно принял и тут же попытался поцеловать ей руку, но она остановила его, прижав к губам пальцы. Он удовольствовался ими.

Ежевичин было много. Они разделили их поровну, и на каждую Яков норовил ответить поцелуем. Анна едва сдерживала смех, а когда ягоды кончились, вдруг сама принялась целовать перемазанные ягодным соком широкие ладони.

Это было даже забавно – долго и страстно целоваться, не касаясь друг друга руками, чтобы не перепачкать. Штольман опомнился первый.

- Здесь можно спуститься к воде, - сказал он хрипловатым голосом, отстраняясь и перехватывая её ладонь.

Снова эта мучительная сладость прерванных ласк, подаренных друг другу украдкой. Когда уже закончится их бесконечная дорога?

Стремительная река была совсем не широкой - плёс едва достигал в ширину десяти саженей. А за плёсом на перекатах вода вскипала пенными бурунами.