Замок Ист-Линн

— Изабель хочет, чтобы она была овальной, — ответил он.

— Но прямоугольная будет смотреться лучше, — повторила мисс Карлайл.

— Да полно тебе, Корнелия. Блэйр делает то, что ему сказано. Я хочу, чтобы она была овальной.

— Он полнейший неумеха, этот Блэйр, к тому же, упрямый, как мул, — воскликнула мисс Карлайл.

— Что ты такое говоришь, Корнелия? Я считаю его очень воспитанным и исполнительным работником.

— Ну конечно! — сказала, как отрезала, мисс Карлайл. — Ты не видишь ничьих недостатков. В некоторых вопросах ты всегда был простофилей. Арчибальд.

М-р Карлайл добродушно рассмеялся: у него был ровный, спокойный характер, и он всю жизнь выслушивал сомнительные комплименты своей сестры. Изабель же подобные речи не нравились: она день ото дня все сильнее привязывалась к мужу.

— Хорошо, что не все так считают, — воскликнул он, посмотрев на свою жену и Барбару, когда все собрались пить чай.

Когда часы пробили десять, изумленная Барбара вскочила с места.

— Я и не знала, что уже так поздно. Не приехал ли кто-нибудь за мной?

— Сейчас мы это выясним — ответила леди Изабель.

М-р Карлайл позвонил, но, как выяснилось, никто не приезжал за мисс Хэйр.

— Боюсь, что мне придется потревожить Питера, — воскликнула Барбара. — Мама, должно быть, устала и отдыхает, а папа, скорее всего, позабыл обо мне. Так, глядишь, и в дом не попадешь, когда запрут двери! — весело добавила она.

— Как уже случилось однажды, — многозначительно сказал мистер Карлайл.

Он намекал на тот вечер, когда Барбара встречалась в роще со своим несчастным братом, а м-р Хэйр, ничего не ведая об этой встрече, чуть не запер дверь у нее перед носом. Она позднее рассказала об этом м-ру Карлайлу, но сейчас упоминание об этом эпизоде вызвало у нее резкую душевную боль; тень пробежала по ее лицу.

— Ах, Арчибальд! — невольно воскликнула она. — Не вспоминай об этом, пожалуйста.

Это волнение не ускользнуло от внимания Изабель.

— Питер может проводить меня? — продолжала Барбара.

— Лучше я это сделаю, — сказал м-р Карлайл. — Уже поздно.

При этих словах сердце Барбары учащенно забилось; оно не успокоилось ни тогда, когда она одевалась, ни когда она прощалась с леди Изабель и мисс Карлайл; когда же она вышла с ним на воздух и взяла его под руку, оно просто затрепетало. Все было как раньше, только он, увы, теперь был женат на другой!

Стоял чудесный, теплый июньский вечер, луны не было, но летние сумерки были достаточно светлыми и без нее. Они вышли на дорогу, миновав парк, перешли через нее и остановились у ступенек перелаза, за которым началась тропинка через поля; по ней можно было выйти к дому Хэйров.

— Ты хочешь сегодня пойти через поля, Барбара? Трава довольно влажная, и, к тому же, это — самый длинный путь.

— Да, но дорога такая пыльная!

— Ну что же, как хочешь. Идти через поля всего минуты на три дольше, чем по дороге.

«Он торопится домой, к ней! — с горечью подумала Барбара. — Или я выскажу ему все, или сердце мое разорвется».

М-р Карлайл перебрался через перелаз, помог сделать то же самое Барбаре, и она снова взяла его под руку. Он купил ей новый зонтик взамен пострадавшего ранее его предшественника — маленький и элегантный, из синего шелка и белых кружев; теперь он больше не фехтовал с изгородью. Барбара снова вспомнила ту ночь, со словами, сказанными тогда, с ее обманчивыми надеждами. Она вспомнила и постигшее ее горькое разочарование. Бывают моменты в жизни женщины, когда она забывает об элементарных правилах приличия и закатывает сцену. Это бывает не часто; с холодными, скрытными натурами, контролирующими свои чувства, порывы и настроение, такое может вообще не произойти. Барбару Хэйр нельзя было отнести к особам, хорошо владеющим собой. Ее любовь, ревность, боль, не отпускавшая ее со дня женитьбы Арчибальда, острое чувство унижения, заставляли ее буквально кипеть. Вечер, который она провела в их обществе, их счастье, нежности, которыми он осыпал свою жену, довели ее до нервного возбуждения, когда все смешалось в ее бедной головке. Ей казалось, что ее подвергли пожизненному тюремному заключению, лишили всех радостей жизни; жизнь, настоящая жизнь, была у них, а для нее там не было места: она была ему безразлична. Чуть больше самообладания — и она бы не произнесла тех слов, которые станут ее кошмаром, заставляя краснеть каждый раз, когда она вспоминала их. Не следует забывать (если это может служить хоть каким-то оправданием) и того, что она была очень близка с мистером Карлайлом. Помимо того, что она любила его, они еще и выросли в тесном общении друг с другом, почти как брат и сестра. М-р Карлайл шагал, ничего не подозревая о буре в ее душе; более того: он не знал, что сам вызвал эту бурю, и говорил на самые общие, нейтральные темы, чем весьма раздражал ее.

— Когда твой отец планирует начать сенокос, Барбара?

Ответа не последовало; Барбара изо всех сил старалась успокоиться. М-р Карлайл спросил ее еще раз:

— Барбара, я спросил, когда твой отец начнет сенокос?

И снова он не получил ответа. Барбара просто не могла отвечать. Она судорожно сглотнула, лицо ее задергалось, и у нее вырвались конвульсивные рыдания или, по крайней мере, нечто похожее на них. М-р Карлайл повернулся к ней.

— Барбара, ты больна? Что с тобой?

Она продолжала рыдать: страсть и обида не давали ей успокоиться. У нее началась сильная истерика. М-р Карлайл наполовину донес, наполовину дотащил ее до второго перелаза, где и усадил, осторожно поддерживая. Старая корова и два теленка, заинтересовавшись, что означает этот шум в столь позднее время, подошли и уставились на них. Барбара мужественно боролась со своими эмоциями, пока истерические рыдания не прекратились, хотя внутри у нее все кипело по-прежнему. Она оттолкнула его руку и встала, прислонившись спиной к ступеням перелаза. М-р Карлайл хотел сбегать к пруду за водой, да вот беда: ему было нечем зачерпнуть ее, кроме собственной шляпы.

— Тебе лучше, Барбара? Отчего же это случилось?

— Отчего это случилось! — она не выдержала. — И это ты спрашиваешь меня?

М-р Карлайл не мог выговорить ни слова от удивления, но, по некоторым необъяснимым законам сострадания, смутное и не слишком приятное подозрение об истинных причинах возникло у него в голове.

— Я не понимаю тебя, Барбара. Мне очень жаль, если я каким-то образом обидел тебя.

— «Очень жаль», ну конечно! Какое тебе дело до меня? Если даже я умру, — она топнула ножкой. — У тебя ведь есть жена: а что такое я в твоей жизни?

— Тише! — перебил он ее, оглядываясь по сторонам, заботясь о ней более, чем она сама.

— Ну, конечно, тише! Какое тебе дело до моего несчастья? Лучше бы мне лежать в могиле, Арчибальд Карлайл, чем жить так, как я живу. Моя боль просто невыносима.

— Я не могу притворяться, будто не понимаю тебя, — сказал он, чувствуя досаду и раздражение. — Однако, Барбара, дорогая моя, я никогда не давал тебе оснований полагать, будто я… относился к тебе лучше, чем…

— Не давал мне оснований! — она чуть не задохнулась. — Да ведь ты постоянно бывал у нас в доме, как будто моя тень; ты подарил мне вот это, — воскликнула она, распахнув накидку и показывая ему медальон. — Ты был мне ближе брата!

— Погоди, Барбара. Вот именно — я был тебе как брат, и только! Мне и в голову не приходило стать для тебя кем-то еще, — прямо ответил он.

— Да, брат, и не более того! — снова возвысила она голос; казалось, еще немного — и она снова сорвется на крик. — Какое тебе дело до моих чувств, до того, что я полюбила тебя?

— Тише, Барбара! — умоляюще произнес он. — Постарайся рассуждать спокойно и разумно. Если я дал тебе повод думать, будто испытываю к тебе более нежные чувства, мне остается только выразить глубочайшее сожаление по этому поводу и заверить тебя, что я сделал это невольно.

Она стала понемногу приходить в себя. Эмоции схлынули, и лицо ее осталось бледным и безжизненным. Она посмотрела на него.