Мое побережье (СИ)

Стоит терпеть все извращения судьбы, чтобы прижаться к родной груди и ткнуться подбородком в плечо.

Боже, ну как мне без тебя. Что я буду делать, когда ты исчезнешь?

Какой невероятный успокаивающий эффект он оказывает, едва к нему прикоснешься. Не страшно. С ним — под защитой, в его объятиях — надежней некуда. За каменной стеной.

Мужчина.

Смущение, маячившее где-то там, в полном реалий мире, щекотливым огнем проносилось по венам каждый раз, стоило нашим коленкам стукнуться друг о друга. Жесткий ремень, шаркающий по тазовым косточкам, сокрытым легким шифоном, жар под джинсовой тканью в местах соприкосновения с колготками в сеточку. Непозволительно много открытого тела и ответная многослойность с его стороны.

Что ты делаешь со мной. Я чувствую себя такой испорченной.

Слишком открытой. С обнаженной душой нараспашку.

— Хочешь уехать отсюда? — приглушенный музыкой голос над самым ухом и теплое дыхание на шее, отчего горло горит, а в груди что-то беспрестанно дрожит, готовое оборваться с любым неосторожным движением. — Выпить, где потише.

— Куда? — глупая слабость в тоне, дисфункция мозга. С тобой — куда угодно. Даже если за тебя сейчас говорит алкоголь.

— В Сиэтле много баров, какой тебе понравится, — его щека вплотную прижата к моему виску. Не соображая, что творю, немного поворачиваю голову и тяну шею вверх, в одночасье испуганно замирая, когда губы касаются его подбородка.

Остановись или останови меня. Голова кружится, и хочется разреветься то ли от стыда, то ли от безумия.

Сердце стучит, точно ошалелое. Измученной птицей бьется о ребра. Ладони влажные, в коленях — дрожь. Не ощущаю вцепившихся в пиджак пальцев, и едва ли это только от опьянения.

— Поехали, — я задела носом скулу, все же не рискуя ступать на тропу решительных действий. Собственной грудной клеткой чувствовала, как бьется его сердце.

А что, если он пересечет границы допустимого? Мысль, такая глупая, похожая на нелепую девчоночью фантазию, но вдруг? Я пойду на это?

Он зарылся пальцами в волосы на затылке, бегло мазнув губами по щеке. Разорвав всяческий контакт, двинулся через толпу к бару впереди меня, поймав в воздухе руку и сжав ее. Я покорно направилась следом.

Ответ очевиден.

Наивный экстаз чертовой жизни.

Брюс все так же сидел на табурете, а его коктейль все так же оставался нетронутым. Вот у кого был действительно трезвый и осмысленный взгляд. Я не дошла до стойки — в голове что-то резко щелкнуло.

Бум. Приливом. Только подоспевшая рука, придержавшая за поясницу, позволила избежать падения; я всем корпусом привалилась к Тони, на несколько бессчетных для меня секунд теряя связь с реальностью.

Вот она — черта, пересекая которую, пропадаешь. Тони что-то говорил — сам факт, как и слова, не воспринимался. Их речь с Брюсом обрывочная, я пытаюсь вникнуть, но не выходит.

«За вещами», «на воздух». И что это должно означать?

Плавучий калейдоскоп, где ни один образ не выхватывается из мешанины представшей взору картинки; темнота. Понимаю, что длилась она определенный промежуток времени, ибо наблюдаю перед собой не сиреневые неоновые огни, а рябь теней на танцполе. Отдаленно чувствую чужое тепло, взгляд вниз — придерживающее меня тело облачено во все черное.

Очнись, ну же. Работай!

Заставляла голову функционировать, боролась с самой собой, и та крошечная часть ума, что именовалась здравым рассудком, барахталась на дне непроглядного мрака, охватившего мозг и заполонившего его удушливым алкогольным дурманом, тщетно стремясь докричаться.

— …в порядке?

Брюс. Я неловко отстранилась и навалилась на стойку, на несколько мгновений прикрывая глаза.

Я все еще в клубе. Я здорово перепила. Я не в состоянии твердо идти, но я должна принудить мысли шевелиться.

Вперед, шестеренки, вы сможете!

Он предложил воду, которая, как выяснилось, терпеливо ждала, когда я обращу на нее внимание. Я сделала несколько послушных глотков, однако эффекта, само собой, не наблюдалось.

Образы медленно начинали всплывать перед глазами. Можно считать это успехом?

Речь Беннера звучала неразборчиво, но жесты, указывающие к выходу, спасали положение. Идти было по-прежнему легко: я перетекала вдоль помещения, подобно киселю, придерживаясь Брюса под руку. Вот в холле замаячил Тони с бежевой курткой и черным пальто.

— А мои вещи… — где сапоги, где сумочка? Слова плохо формировались в предложение, выставляя меня на позициях умственно отсталой.

— Все уже в машине, давай, — Тони протянул пальто — оставалось лишь сунуть руки в рукава. Помог справиться с загнувшимся воротом, сменил Брюса на посту «поддерживаемого».

— Ей бы проветриться, — заговорил Беннер, когда мы подошли к дверям, то ли вознамерившимся прыгнуть на меня, то ли скачущих визуально от пружинистой походки.

Хватит говорить обо мне в третьем лице! Я, вообще-то, все слышу.

— Сейчас пройдемся, — это Тони — рядом. Все еще обнимает за талию.

Ночной воздух освежающей прохладой ударил в лицо, забираясь в мигом разметавшиеся по ветру пряди; редкие сигналы автомобилей оглашали оживленные улицы, мигающие вывески рекламы рябили наперебой, и город манил своей энергией, готовый делиться ею направо и налево, со всеми желающими.

Каблуки стучали по асфальту; ноги пока не мерзли, и ощущения были исключительно приятными. Тони ненадолго отпустил меня, выуживая из кармана сигареты. Взор зацепился за большой яркий баннер женщиной в стиле пин-ап, бесстыдно демонстрирующей ажурные чулки и бокал с вишенкой, что играл неоновыми огнями, зазывая в очередное питейное заведение. Я вывернула шею, провожая красивую особу взглядом, а в следующий момент исчезла и реклама, и цепь фонарей.

Каблук опорной ноги подвернулся, и, не успев ухватиться хоть за что-нибудь, я коленями поприветствовала асфальт.

Прекрасно.

— Пеп, эй, — Тони, взяв меня за руки, легко вернул в вертикальное положение, — ты как, ушиблась?

— Нормально, просто ногу подвернула, — я хмурилась, силясь разглядеть колено на наличие травм, но в голове все еще было мутно. Болезненные ощущения не донимали. Обошлось, наверное; куда больше привлекла зажатая в зубах сигарета. — Можно мне тоже?

Старк задумчиво моргнул, не сразу понимая, о чем его просят. Затем, осознав предмет обсуждения, вопросительно изогнул бровь, однако никак не прокомментировал реплику — молча выудил из пачки сигарету и протянул мне на пару с зажигалкой.

Брюс что-то вымолвил — я пропустила мимо ушей. Глядишь, к лучшему; подпалив, наконец, белый кончик, вернула зажигалку Тони и обхватила подставленный локоть. Как тогда, у промышленного комплекса.

К великому стыду, но я солгу, если скажу, что никогда не пробовала курить. Нет, не увлекалась и не горела тягой, но несколько эпизодов проскальзывало — можно смело записывать в копилку персональных грешков. Да и разве может быть иначе, когда твоего лучшего друга зовут Энтони Старк?

Господи, как низко я пала.

Вкус никотина непривычно не раздражал, а облачка дыма мгновенно рассеивались в бодрящем ноябрьском воздухе. С затяжками сигарета стремительно тлела, крошечным мигающим колечком ярко выделяясь в темноте переулка.

Мысли постепенно начинали заполнять черепную коробку. Докурив позже Тони, я позволила усадить себя на заднее сидение «Феррари».

— Разве ты не поведешь? — то, что Старк сел рядом, откровенно удивило.

— Ну, я все-таки тоже перебрал, — он весело усмехнулся, передав связку ключей Брюсу, хотя я могла поклясться, что речь его была в меру твердой.

Или все просто виделось в сравнении?

Брюс, в отличие от Старка, стартовал плавно и аккуратно.

***

В дороге я успела задремать, но очнулась к тому моменту, как мы въехали Маунт-Вернон. Разум на толику прояснился; я завозилась, покосилась на спящего Тони, на всякий случай махнула ладонью перед его носом — никакой реакции.

Тихий вздох. Дурман все еще окутывал сознание, но многие вещи резали глаз гораздо отчетливей.