Мое побережье (СИ)

— Брюс, — не в состоянии поймать отражение его глаз в зеркале заднего вида, спрятала полыхнувшее от стыда лицо в спинке переднего сидения.

— М? — он не включал музыку, и оттого шелест шин звучал убаюкивающе.

— Я сильно опозорилась?

Беннер тихо фыркнул, не отрываясь от дороги:

— Опозорилась? Как?

Улица выглядела знакомой. Через считанные минуты наверняка окажемся у моего дома.

— Я напилась и выглядела кошмарно, — слова комом вставали в горле, вызывая дрожь в голосе. Нос начало щипать, под веки словно сыпанули песка. Проклятье.

— Эй, ты чего, все в порядке, — по тому, как на секунду его тон прозвучал громче и четче, я поняла, что Брюс обернулся, тут же, впрочем, переводя взор на трассу. — Подумаешь, выпила немного.

— Немного? — он издевается?

— Немного, — с напором повторил он. — Просто ты маленькая, я имею в виду комплекцию, весишь всего ничего, оттого пьянеешь быстро. К тому же, уверен, раньше ты больше одного коктейля не заказывала.

— Не заказывала, — подтвердила его довод, однако успокоения в нем не находила.

— Тем более. Каждый рано или поздно впервые напивается, тебе еще повезло, что не довела дело до стадии «ниндзя». — Я ответила на его добродушный смешок против воли, вымученно. Первый раз или десятый — это не оправдание. — Не расстраивайся из-за этого ни минуты, — продолжил Брюс после небольшой паузы. — Поверь, это не то, на чем стоит себя корить.

В окнах мелькали горящие фонари; помноженная размером двух разных городов темнота была привычна глазу. Маунт-Вернон ночью спит. Маунт-Вернон — не овитый энергией Сиэтл.

Тони проснулся, как по команде, едва машина притормозила у сокрытого мраком дома. Оставаясь в одиночестве, я имела обыкновение зажигать тусклый светильник в коридоре; сейчас строение источало мертвенную тишину и не озарялось никоим намеком на жизнь. Исключая Снежка, который наверняка растянулся на подоконнике на кухне — лишь там с улицы проступали блики фонаря.

Старк безапелляционно заявил, что проводит меня не меньше, чем до постели, и уедет только тогда, когда удостоверится, что меня «выключило». Брюс предпочел остаться в машине. Пытаясь хоть немного уменьшить время его ожидания, я попробовала шагать быстрее и шире, да наверняка упала бы во второй раз, если бы не Тони, благоразумно не позволяющий передвигаться в одиночку.

Светильники загорались по той траектории, в коей мы передвигались. Вот дернули за ниточку бра — пальто отправилось на крючок, сапоги — к собратьям по назначению. Я категорически отвергла помощь Тони и, плюнув на все и сев на пол, еще долго и упрямо возилась с пряжкой туфлей. Вот мягкие желтые оттенки рассеяли коридор и Снежка, выгибающего дугой рыжую спину и сонно щурившего глаза. Вот щелкнул выключатель у белой двери.

С облегчением присев на бортик ванной, я наконец-то обратила внимание на то, что черная сеточка безнадежно порвана, а колено украшает нескромная ссадина, перепачканная по краям асфальтной пылью.

То, что Тони успел снять пиджак, так же дошло с задержкой. Красивые руки регулируют напор воды в раковине и проверяют температуру, встряхиваются их обладателем, сбивая разлетающуюся брызгами влагу.

— Возьмись за плечи, — он наклонился ко мне, и я, не имея никакого представления о его намерениях, послушно выполнила указ. — Приподнимись.

Влажные ладони ныряют под юбку с боков и с легкостью подцепляют рваные колготки, тянут вниз. Поразительная ловкость. Или, уместней сказать — натренированность. Даже не задел нижнего белья.

— Я и сама могла их снять, — стыд — всеобъемлющий, ощутимый физически, пробирается под одежду, сродни духоте в самый жаркий июльский день. Снова этот ком. Ноги поднимаются сами собой, оттягиваемые съезжающей с лодыжек тканью.

Унизительно.

Он опустился на колени, предварительно зачерпнув в ладонь воды из-под крана. Я ждала, что место ушиба обдаст щиплющей болью, как когда Брюс обрабатывал руку, но алкоголь, кажется, по-прежнему оказывал свое смутно-полезное влияние. Слегка неприятно. В особенности, стоило чужим пальцам задеть ранку.

У свободной ноги образовывалась маленькая лужица. Логично было бы развернуть меня лицом к ванне, да спокойно промыть ссадину душем, но я списала нынешнее положение на то, что Старк замучился бы со мной возиться, приказывая встать туда-то, сделать то-то.

Не стоит забывать, что он, пусть и будучи трезвее меня, тоже пил.

Трезвее.

Не в состоянии больше сдерживаться, я отвернулась и до боли закусила губу, надеясь, что за съехавшими на лицо волосами он ничего не заметит. Это ужасно. Столько пить и так непотребно себя вести — ужасно. Я ужасная.

Когда с колена исчезла вся грязь, открыв взору чуть подсохшую и образовавшую тромб кровь да обширное красное пятно, краны закрутились. Я самостоятельно дотянулась до полотенца, аккуратно вытерев вокруг и не коснувшись центра, после наплевательским комком отправив ткань на стиральную машинку.

Воткнута в розетку гирлянда. Щелчок торшера.

Я тихо шмыгала носом и беспрестанно стирала влагу под глазами, размывая слезы черными разводами туши по вискам. Не всхлипывай. Сложила ладони лодочкой, зажимая нос; держи, черт подери, себя в руках.

Тони, не церемонясь, собрал в единую кучу все мои вещи с кровати и комком уложил в кресло.

— Пеппер?

Всхлипнула. Гигантская гиря внутри полетела вниз, а узел, представлявший собой поток слез, как в мультиках, развязался и ринулся следом.

— Мне так стыдно, — волна накатила, и горячие слезы обновленным потоком заскользили по щекам, обильные, они стекали по шее и прятались в платье, делая попытки сохранить остатки макияжа бесполезными.

— Пеп, ну, боже, — он обнял меня за плечи, так, что руки оказались беспомощно зажатыми у груди, и сжал с той самой усмиряющей силой, какая сейчас была крайне необходима. — Ты помнишь, как меня стошнило прямо на пол за столом?

Очередной всхлип перемешался с истеричным смешком, в одночасье преобразуясь в плач. Клиника.

— Не сравнивай.

— Почему нет? Все кругом выпивают, ничего ужасного в этом нет.

Спорить с ним не хотелось, да и собственный голос, высокий и искаженный эмоциями, убедительным не казался. Он не поймет. Он вообще никогда не принимал происходящее близко к сердцу так, как на любую мелочь реагировала я; он другой по всем аспектам. Я шевельнула руками, порываясь вытереть капающие с носа слезы, но Тони воспринял движение как порыв на волю, и разжал объятия.

— Выглядишь ужасно, — проинформировал он, разглядывая мое лицо.

Игнорируя замечание, покачиваясь, я добрела до кровати и неловко плюхнулась на покрывало. Ворочаясь в лежачем положении, барахтала ногами, будто перевернутая на панцирь черепаха, выбивая тем самым одеяло из-под себя. Манипуляции увенчались успехом. Подумав было снять платье, вовремя вспомнила, что кроме нижней части комплекта белья под ним на мне ничего нет.

Старк словно дожидался, когда я улягусь. Наконец копошения затихли, и свет торшера погас. Остались одни колокольчики.

— Запомни, что я тебе сейчас скажу. — В позе на спине все идущие, но уже не так рьяно слезы затекали в уши, и я перевернулась на бок. Черт с ним, с этим платьем. Не хочу его снимать. Вообще ничего не хочу. — Пеппер, слышишь?

— Угу, — проигнорируй тебя, попробуй.

— Я приоткрою на кухне окно и закину через него ключи, когда запру дверь. Проснешься — не забудь первым делом убрать их на место. Поняла?

— Угу.

— Это важная информация, — какой приставучий.

— Угу.

— Пеппер.

— Что? — я через не хочу открыла глаза, отмечая Тони, успевшего дойти до дверного проема.

— Напишешь утром, как ты, — фигура в коридоре расплывалась. Подсыхающие слезы стягивали щеки, а веки беспощадно тяжелели — мягчайший плен кровати сыграл свою роль.

— Не выключай светильник, — пробормотала напоследок и натянула одеяло до подбородка, отчего-то уверенная, что он не посмеет ослушаться.

Хорошо бы завтра ни черта об этом вечере не помнить.