We began it all (СИ)

Мама негодует, непонятно в чём обвиняя Нормана, и ему приходится прятать улыбку.

- Ничего такого не случилось, мама, я клянусь тебе, я просто составил ей компанию, потому что ей было страшно одной в непогоду, ведь она сбилась с дороги, а потом я отнёс ей кое-что из остатков, что ты пекла пару дней назад, чтобы…

- Должно быть, она была крайне благодарна тебе за такую трогательную заботу и ужин – или это уже считается завтраком? – что решила поселить тебя в своём номере насовсем, верно? – снова вмешивается Норма, сердито сужая глаза. – В таком случае, раз там так уютно и сытно, да и компания поприятнее здешней, почему бы тебе не вернуться к своей мисс Сэмюэльс, а? Я не шучу, молодой человек! Ты свободен идти и развлекаться дальше с клиентами! Не держу!

- Мама, – тянет Норман, почти смеясь, испытывая какую-то эйфорическую лёгкость в груди, и прижимает сопротивляющуюся Норму к себе. Мамин живот несколько затрудняет объятия, но не делает их невозможными. Норма пытается высвободиться и встать в позу, но Норман держит крепко, нежно гладя женщину по спине, и убедительно шепчет в её волосы. – Мама, я могу присягнуть на писании, что твоя компания – самая приятная в мире, и я не променяю её ни на чью другую. Просто, эта девушка была действительно чем-то напугана, она практически вцепилась в мою руку, и она ведь наш единственный постоялец за довольно долгое время, так что, я подумал, с меня не убудет, если я сослужу ей хорошую службу, и она задержится подольше, и мы получим прибыль. Это было бы не лишним, правда? Я клянусь, я не хотел быть там. Я хотел уйти к тебе. И я бы ушёл, если бы не считал, что остаться будет правильнее в данных обстоятельствах, лучше для тебя. Понимаешь? Лучше для тебя и девочки.

Мама бормочет что-то неразборчивое и уже лишённое любой яростности, куда-то в свитер Нормана. Тот переспрашивает, и Норма повторяет:

- Норы. Лучше для меня и Норы.

хХхХх

Какое-то время, очень, очень долгое, Норман не в состоянии среагировать, заговорить. Наконец, он спрашивает нерешительно:

- Ты…выбрала имя?

- Точно, – кивает мама, поднимая голову, чтобы поглядеть Норману в глаза. – На этот раз, это в твою честь.

- Нет, – поправляет Норман, чмокая маму в лоб. – В нашу.

хХхХх

Норман сопровождает маму до спальни, а затем отправляется к себе, потому что ему есть, над чем подумать. Мысль о ребёнке кажется всё более привлекательной со временем.

- Нора Бэйтс. – Задумчиво проговаривает Норман пустотело и почти мечтательно куда-то в потолок, пробуя имя на вкус, и оно звучит знакомо, удивительно красиво. – Маленькая Нора.

И хотя весь этот спорный концепт о сиблингах всё ещё саднит Нормана изнутри и заставляет горечь подниматься вверх по горлу, он почему-то уверен теперь, что сможет найти идеальное решение для своего конфликта. Нора Бэйтс… обещает обернуться чем-то бесконечно особенным.

хХхХх

Следующие три дня город разбивает паралич. Буквально.

Уайт Пайн Бэй заносит снегом, кажется, целиком. И время останавливается.

Школа закрывается, как и множество других заведений. Больница, напротив, начинает работать усиленнее, из-за всех случаев обморожений, проблем изолированности и травм самого разного рода, которые, кажется, ни в какие другие дни просто не могли бы случиться.

Марион застревает в мотеле Бэйтсов на весь этот срок, потому что дороги совершенно непригодны к отъезду из города. В сам городок ни ей, ни владельцам, разумеется, тоже не выбраться – без машины. Так что, они вчетвером остаются вместе.

Естественно, случись что-то серьёзное (проблемы со здоровьем, нехватка провизии и т.д.), найти способ связаться со службой спасения или убраться из мотеля было бы более чем просто. Но без крайней нужды, никто этого не хочет. Марион, судя по всему, тоже не заинтересована в том, чтобы социализироваться в Уайт Пайн Бэй. Ей хватает компании Нормана, Нормы и Дилана.

хХхХх

- Ты ей явно по душе, донжуан. – Насмешливо замечает Дилан вечером третьего дня.

Снег уже начинает понемногу сходить, ветер нынче был уже не такой шквальный. Норман как раз размышляет о налаживающейся погоде и о том, что скоро им удастся избавиться от докучливой Марион, когда Дилан огорошивает его этой явно выдуманной новостью.

- Что? Нет. Не собирай чушь. – Морщится Норман, уходя на кухню, подальше от оставшихся в гостиной у телевизора женщин. – Ты ей больше подходишь. Дерзай.

- Не-а, – ухмыляется Дилан. – Мари запала на тебя. Этого только слепой не видит. Ты слепой? Не думаю. Так что, не переводи стрелки.

- Она старше меня, не знаю, года на четыре, как минимум! – жалко возражает Норман.

- Вообще не аргумент! – смеётся его усилиям брат. – Разве тебя никогда не привлекали женщины постарше, м?..

На пару секунд между ними замирает пауза. Норман открывает рот, не то в изумлении, не то в возмущении, и Дилан вдруг начинает хохотать ещё сильнее. Он смеётся и смеётся, надрывно, согнувшись в три погибели, до слёз, непроизвольно струящихся из глаз. И Норман хмыкает тоже. Действительно.

хХхХх

Правота первого предположения Дилана, однако, доказывается тоже, чуть позже тем же вечером.

Норман вынужденно провожает Марион вниз к мотелю, и – уже у самых дверей в её номер – девушка вдыхает, словно храбрясь, и стремительным, клюющим движением, целует его.

Слава всему, их никто не замечает.

хХхХх

Норману требуется какое-то время (неопределённое количество), чтобы сориентироваться в происходящем и взять себя в руки настолько, чтобы не отшвырнуть Марион от себя. Она, впрочем, пользуется его задержкой в реакции в свою пользу, смелея и продлевая касание их губ.

- Хватит, – наконец, велит Норман резковато, отстраняясь.

- Я не… – бормочет девушка. – Я думала… Прости.

- Ничего, – Норман жмёт плечами. Что-то в нём – укоризненно качающее головой, брезгливо кривящее губы – требует немедленного приговора. Без суда и следствия.

Разве порядочная молодая леди станет так вешаться мужчине на шею? – интересуется внутренний голос Нормана, и он знает, небо, он знает ответ.

- Я должен идти, – говорит он потупившейся Марион. – Я нужен моей маме.

На не сгибающихся ногах, Норман убегает в сторону дома, он честно заставляет себя двигаться в противоположном от Марион направлении, он прикладывает тонны усилий к этому и не понимает, господь свидетель, как в итоге оказывается в её номере, с кухонным ножом в руке. Но это совершенно не ощущается настоящим. Ни этот нож, ни звук воды, набирающейся в ванну, ни отрывистое напевание уже переодетой в банный халат Марион, которая раскладывает какие-то свои флакончики и баночки на полочки в небольшой ванной комнате.

Норман осведомлён, что переживает момент, но это не более чем стороннее знание. Он не имеет к этому никакого отношения. Норман отсутствует. Он лишь зритель, а не участник. Голос, поразительно напоминающий Норму, раздаётся в его голове привычной райской музыкой.

Всё нормально, малыш, – говорит она, и Норману делается легче, и он делает несколько тихих шагов к полуоткрытой двери в ванную. – Всё хорошо. Ты не должен бояться, радость моя. Ты не делаешь ничего дурного. И я ведь с тобой, правда? Я останусь с тобой сегодня в каждую секунду твоего времени, в каждом глотке воздуха, что ты сделаешь, поэтому, будь храбрым, и сделай правильную вещь, ради меня, постарайся, родной, пожалуйста, сделай.

хХхХх

Марион кричит – недолго, но пронзительно и с подлинным ужасом в голосе, чему Норман не может найти объяснения. В конце концов, это же то, чего она так упорно добивалась, с самого её приезда в мотель. Так зачем кричать?..

И к чему изумление в её лице, замершее в её глазах, даже когда жизнь уже покинула девушку?..

Норман не ищет ответов, не наслаждается процессом, не прославляет нож в своей руке. Он завершает свою миссию, разворачивается и уходит, не оглядываясь.

В нём ничего нет. У него ничего нет. Вокруг ничего нет. Но теперь, наконец, эта пустота ощущается по-настоящему правильной, и…