Это было у моря (СИ)

Сандор тем временем вынырнул и встал, отфыркиваясь как истинный пес. Санса хихикнула.

— Ты хочешь, чтобы я тебе и все остальное помыла?

— Хочу. Но думаю, не стоит. Если мы вообще хотим добраться до обеда хотя бы к ужину. Дай я лучше тебя окачу душем и ступай себе — греть индейку. Я бы с радостью тебя помылил — но эффект будет тот же…

— Да ты прав. Тогда душ — и обед. А с мытьем сам справляйся, гадкий человек.

— Смотри, договоришься — я тебя холодным душем оболью…

Санса вздрогнула, вспомнив прошлую ночь.

— Нет, не хочу. Теплый пожалуйста. А то как сожгу индейку…

— Ты злая, все же. Жестокая черствая Пташка.

— Чёрствая Пташка? Это прелестно!

Санса все еще хихикала, когда, закутанная в махровое полотенце, выходила из ванной с одеждой в охапку. Она добрела до спальни, нашла какие-то пижамные штаны, накинула поверх любимую белую кофту, захватила чистые носки — сейчас все равно на мокрые ноги их не напялить — и поспешила вниз — греть любимому мужчине обед — который и вправду по времени больше напоминал ужин.

За обедом-ужином все было чудесно. Сандор отметил ее растущее кулинарное искусство — особенно нормально посоленный салат. Сансе одновременно было и досадно, и приятно.

После обеда Сандор налил себе стакан виски — Санса предусмотрительно отказалась — и сел в глубокое кресло, видимо, раньше принадлежавшее Роберту, стоящее возле окна. Санса примостилась рядом с ним — на очередной раскинутой на полу в гостиной звериной шкуре — на это раз это было что-то вроде кугуара — положив еще влажную голову Сандору на колени. Он рассеяно гладил ее как кошку, неотрывно глядя в черное окно. Сансу очень раздражало, что в домике почти нигде — за исключением двух спален — не было занавесок. Ее пугала ночь, молчаливо заглядывающая к ним в обитель.

Санса вообще не любила незанавешенных окон. Когда-то — в тот год, когда родители ездили к Баратеонам, а тетя Лианна приехала сидеть с ними на север — Джон здорово напугал ее. Санса сидела у окна за столом и писала письмо подруге — когда он тихонько подобрался под окно ее спальни, и поскрёб пальцем стекло. Санса тогда чуть из себя не выскочила — и прошла как минимум минута пока она сообразила — что жуткое лицо в окне, возникшее из темноты — это Джон, а не чудовище и не маньяк. Кузен, видя ее ужас пристыдился — а Робб, что подначил его на эту шутку, ржал так, что было слышно даже внутри. После этого Санса всегда занавешивала окна и держалась от них подальше в те дни, когда мама затеивала стирку портьер.

Сейчас ей тоже было не по себе. А Сандора отсутствие штор, похоже, не смущало.

— Ты еще пойдешь наружу?

— Нет. Зачем? Мелочи доделаю утром, пока ты будешь сопеть носом в подушку. А поедем после обеда. Там как раз индейка осталась на один раз — жалко выбрасывать такую стоящую птичку.

— Может, отложим на один день, а?

— Нет. В любой день может опять начаться снегопад. Надо ехать. Уже я боюсь, как бы не припозднились. Не уговаривай меня, девочка. Ты же понимаешь — каждый час для нас критичен…

— Я понимаю. Надо — значит надо. Буду готова.

— Молодец. Ты удивительно повзрослела за последнее время.

Санса вздохнула, как всегда когда он упоминал ее возраст — ей становилось не по себе — ну как сейчас он скажет, что им настала пора прощаться, что ей надо расти и прочия, и прочия… Ну, точно…

— Ты знаешь, я все думаю о нас с тобой и…

— Сандор, хотя бы сейчас — не начинай. Не порти момент…

Он с удивлением на нее воззрился. Санса смотрела на него снизу вверх, сердито сдвинув брови.

— Вот дурочка. Ты даже не знаешь, что я хотел сказать. Теперь и не скажу.

— Кто из нас младше — ты или я?

— Ну хорошо. Так вот: когда я думаю о нас с тобой, я все спрашиваю себя — а имеем ли мы право вот так разрывать то, за что заплатили столь высокую цену. Ты заплатила…

— И ты…

— Я-то что? Я только лишился работы.

— И репутации. И ходишь в маньяках.

— Ну это, я надеюсь, временно. А работа — хрен бы с ней. Тем более я получил отличные премиальные…

— Так и что? Ты думаешь…

— Я думаю, что твоя тетка, может, и дала бы нам шанс. Учитывая ее собственный опыт. Едва ли она была так уж счастлива, послав Роберта. Может, она теперь об этом жалеет? Ты как думаешь сама?

— Не знаю. Смерть Роберта для тети что-то точно значит. Особенно если Джон и вправду его сын…

— Ну вот. А что такое твой дядя Рейегар?

— Он такой… Он очень меланхоличный тип. Задумчивый. Мне кажется, он очень одинок — не по семейственности, а по духу. Ему просто это необходимо — иначе он бы не был собой. Поэтому он редко включается в семейные дела. Ему нужна концентрация грусти, чтобы сидеть в кабинете и писать стихи. Когда он отстреливается — он словно ношу с плеч сбрасывает — и на несколько часов становится свободным и счастливым. Тогда нет человека обаятельнее и радушнее.

— Он поэт, короче. Хм. Он нас одобрит. Как помнишь — старик-винодел. Люблю поэтов. Они такие нелепые…

— Ты все же циник.

— Есть малость. Но не слишком. Я больше романтик. Иначе не связался бы с тобой, моя милая.

— Почему?

— Потому что наша с тобой история — как дешевый роман. Красавица, чудовище — и трагические обстоятельства. Никогда бы не подумал, что могу попасть в подобную псевдобалладу…

— Какой ты осел! И все равно я люблю тебя. Пойдем спать, а?

— Пойдем. Наша последняя ночь здесь будет долгой. Ты к этому готова?

— Я — да. А ты?

— Не знаю. Но там будет видно. В конце концов, у меня всегда есть мотоцикл под навесом…

Санса встала — цепляясь за его ладонь — есть ли в этом мире рука надежнее? Он поставил на столик пустой бокал и встал.

— Стой.

— Зачем?

— Хочу сделать одну вещь. Всю жизнь об этом мечтал. С того момента, как Ленор прочла мне об этом в какой-то идиотской сказке.

Он подхватил ее и понес по лестнице.

— Зачем? Я же тяжелая…

— Ты — тяжелая? Ты как перышко. Пёрышко, способное сломать мне хребет…

— Вот-вот. Пусти меня.

— Нет. Пока не перенесу тебя через порог. На самом деле я уже делал это несколько раз — но тогда ты спала. А я хочу смотреть тебе в глаза, когда это произойдет…