Это было у моря (СИ)

— Песье слово? Верю. И со своей стороны постараюсь помочь. Вот только допью этот жбан, просплюсь и завтра — за дело. Еще с супругой надо будет побеседовать…

— Может, все же, с супругой — в другой раз?

— Нет уж, извини, раз пошла такая пьянка, то надо непременно. Какого Иного она мне наплела? Ненавижу вранье, особенно бабье. Вот прямо сейчас пойду. Она там с братцем воркует по телефону, с этим лощеным уродом. Ну, не все коту масленица. Кошке, в смысле. Отзвоню тебе завтра. Береги девочку. Бывай, Пес.

И Роберт бросил трубку. А вот и Пташка. Спешит, вся голова уже в снегу.

— Ну что, ты дозвонился?

— Да. Дело на мази. Он поможет. Сказал, завтра начнёт действовать. Так что, может быть…

— Может быть, я освобожусь от этого мерзавца? Неужели такое возможно?

— Может, и так. Но там есть условие.

Пташка занервничала, потрясла заснеженной головой. Но они же обещали говорить правду. Значит, придется…

— Когда все закончится, и твой брак аннулируют, тебе придется вернуться домой. К тете.

— Ну, а в чем дело, я и так туда собиралась…

— Ты поедешь одна. Без меня.

— Как без тебя? Почему?

— Потому что это неправильно. Ты и сама прекрасно понимаешь.

— Ничего я такого не понимаю. И не надо мне никаких условий. Или тогда вообще не надо ничего. Он завтра будет звонить? Я сама с ним поговорю, ладно? Мне кажется, дядя Роберт как раз поймет…

— Ну, можно попробовать. Хуже не станет. Но только обещай не устраивать истерики и дать ему свободу действий. Для нас главное — избавить тебя от треклятого брака. Остальное — потом. Я же уже говорил — никуда я от тебя не денусь… Ты помнишь — я твой. Пока тебе это не надоест…

Она тут же скользнула в его объятья. От Пташки пахло свежестью, мокрыми волосами и снегом. Мало, мало времени осталось… И он сам его подгоняет — не за горизонтом уже тот самолет, что увезет ее на запад — к тетке… С каждым часом, как растет надежда на ее избавление — угасает и их больное пламя. И так, наверное, и должно быть…

— Мне никогда не надоест. Поцелуй меня.

— Пташка, ну не здесь же. Могут увидеть. И камеры, опять же…

— Пусть видят. Я не стыжусь. Если у этого мира хватило наглости признать законным этот омерзительный брак с Бейлишем — плевала я на то, что он о нас думает. И муженёк пусть посмотрит — на прощанье…

Он не заставил себя просить дважды. Губы ее были холодны, и даже они отозвались горьким привкусом первого снега — как будто ловишь снежинку кончиком языка — ту, первую, специально посланную для тебя в белом безмолвии…

========== IV ==========

Хоть раз тебя коснуться,

Хоть раз тобой упиться.

На миг назад вернуться,

Где нам с тобой не спится.

И встретить боль желанья

И рук слепую близость.

Греха прожить посланье,

Хоть раз дойти до низа.

Хоть раз взлететь до крика

И с губ твоих сорваться,

Упасть с седого пика

И болью упиваться.

И позабыть о смерти,

Сплетаясь воедино

В усталой круговерти

Задернутой гардины.

Через сутки они почти достигли цели. Снег то утихал, то начинался снова, таял, лил дождем изматывал их то тоской, то призрачными надеждами. Пташка кисла на переднем сидении. Временами она начинала проситься за руль. Сандор не понимал, зачем ей это нужно, и раздраженно отфыркивался — еще не хватало экспериментировать на «серпантине». Что еще за дурь! Телефоны здесь уже почти не брали, даже прогноз погоды приходилось слушать по радио — и он был неутешителен. Сандор в душе проклинал все их задержки. Вчера пришлось остановиться в очередной крысиной дыре — в отеле у подножья горы, куда им предстояло теперь въехать. До этого они ехали почти восемь часов, и Сандор здорово ошалел от дороги и уже размышлял: не посадить ли вправду Пташку на часок за руль. Останавливало его только то, что сменись они — он бы тут же и задрых — а за его горе-водителем нужен был глаз да глаз на этой скверной дороге. Поэтому он кое-как перебивался кофе и сигаретами — и гнал машину вперед. В гостиницу он отнес девочку на руках — она так выдохлась, что даже не проснулась, когда они остановились.

Эта гостиница была двухэтажной, без лифта, а комната им досталась почти на чердаке — куда он и отволок ее, сопящую ему в шею. Кровать была только одна — а за номер с него взяли в два раза больше, чем они обычно платили в предгорье. Сандору уже было наплевать на условности. Он уложил Пташку на кровать, запер дверь и сам улегся рядом с ней, уткнувшись лицом в мягкий ее затылок.

Они проспали почти двенадцать часов — она разбудила его в сумерках — лихорадочными объятьями и жаркими поцелуями. Несмотря на то, что Сандор дал себе слово ее больше не трогать, он опять не выдержал, тем более, почему-то Пташка оказалась почти раздетой. Чем дальше, тем больше она от него ждала — а он, несмотря на ее немыслимую желанность, почему-то начинал тормозить — даже в самые интимные моменты его не покидала свербящая мысль о том, что все это пройдет, оборвется — и скоро. Когда она кончила, он даже не стал продолжать — все это было одним сплошным мазохизмом. Пташка, поднаторевшая уже в ощущениях и процессах, тут же заволновалась и, отдышавшись, грустно спросила, что она сделала не так.

— Все ты сделала так. Ты просто чудо. Иногда не выходит, знаешь ли. Наверное, устал.

— Да мы же столько проспали!

— Это какая-то не та усталость. Она не проходит со сном. Накопилось всего — сама понимаешь. И мысли…

— У меня тоже мысли. Но когда мы вместе, они отступают. А у тебя — нет?

— И у меня да. Но не всегда.

— Значит, это я виновата. Я неуклюжая и неопытная. Ты должен мне говорить, если я где-то что-то делаю неправильно. Я не хочу, чтобы ты потом маялся…

Это было так смешно, что Сандор не выдержал и расхохотался.

— Такое ощущение, что ты изучала тома по мужской сексопатологии. Успокойся уже. Я не собираюсь маяться. Это вообще не проблема.

— А я слышала — проблема. Ты мне не врешь?

— Мы же договорились — не врать. Все в порядке. Потом. Далеко ты от меня не уйдёшь, а сутки я вполне смогу потерпеть. Ничего не отсохнет и не отвалится. Я не сойду с ума и не разнесу машину. Не бери в голову. Ты придаешь всей этой развлекухе слишком большое значение… Вообще, надо заметить — оргазм — не самоцель. И так приятно — по-любому.

— Ты в этом уверен? А то можно еще попробовать…

— Нет, однозначно — из нас двоих это ты свежераскрывшийся сексуальный маньяк. Сейчас мы ничего не будем пробовать — а пойдем мыться — и поедем дальше. Время, знаешь ли… Нам надо доехать до этого Баратеоновского домика, пока перевал не отрезали. Вставай, маньячка, и дуй в ванную.

— Ты со мной?

— Ну конечно. Это, вполне вероятно, последняя возможность нормально помыться, не экономя воду. Роберт всегда говорил, что в этом охотничьем домике проблемы с водой. А еще, бывает, отключается свет — тогда только на генераторе, там уже не до мытья…

Мыться вместе было, пожалуй, даже приятнее секса. Вот в душе Пташка, непонятно почему, все еще смущалась. Занавешивалась ресницами, прятала взгляд — краснела. Торопливо мылилась, так, что даже в глаза попал шампунь. Теперь она, тихо ругаясь, отмывала лицо от пузырей. Хм — а краска-то все течет. Сандор решил, что не будет ее дополнительно травмировать и отвернулся, занявшись собственной помывкой. И все шло не так. В первый раз, когда принимали душ вместе — помнится, он мылил ее — а она — его. Было чертовски приятно. А теперь что? Стоят по разным углам, как две собаки в слишком тесной клетке. Надо все это заканчивать — все эти розовые сопли. Все равно — «придется вернуть девочку». Вернуть кому? Серсее? Джоффри? Пташка им теперь без надобности. Разве что Серсея захочет и вправду женить на ней Томмена. Пташка вообще никому не нужна по-настоящему — кроме него. И все же возвращать ее придется. Не кому-то — миру. Вот мир-то ее ждет. И ей надо туда попасть, а не болтаться по душевым кабинам в горах со всякими Псами. Сандор набрал в горсть шампуня — и случайно сунул руку под воду. Вот седьмое пекло! Совсем он уже сбрендил — с этими переживаниями…