Модистка королевы

Катрин Гюннек

Модистка королевы

Воспоминания Розы Бертен

Эпиней-ле-Сен-Дениз

Улица дю Бор де Ло

Сентябрь 1813

Мое настоящее имя Мария-Жанна, но меня так уже давно никто не называл. Я родилась в Аббевиле [1] в июле 1747 года в крошечном убогом номере гостиницы Марешоссе [2]. Признаюсь, не слишком завидное место для появления на свет. Сейчас я живу в Эпинее. У меня огромный дом на берегу реки в районе Беату.

Лето заканчивается, а сад еще цветет. Я люблю эти большие деревья, эту реку внизу. Ветви роз ласково тянутся к окнам моей комнаты. Цветы источают дивный аромат. Мне подарил их Антуан Ришар, садовник королевы. Он славный малый, добрый гений Трианона [3] и мастер своего дела.

Смеркается. Все, чего я хочу, — это закрыть глаза, жадно вдохнуть вечерний воздух, здесь, сейчас. Вечер пахнет розами, землей… Это Версаль наполняет меня своими ароматами, душит в объятиях. Версаль похож на свой запах, в котором смешалось божественное и дьявольское. Благоухание роз и затхлый запах увядания, гнилой, тошнотворный, как веяние смерти. Да, таким был Версаль, и он был великолепен. Я никогда не жила в самом дворце, но часто бывала там. Сейчас уже сложно сказать, сколько всего времени я провела в Версале. Но, чувствую, что там остались лучшие годы моей жизни. В самом сердце «ужасного чудовища»… Так называет его корсиканец [4]. Конечно, император сожалеет о том, что отвратительные войны, разрушавшие все вокруг, не завершили своего грязного дела. Он мечтал стереть Версаль с лица земли, его статуи, его рощи. Ужасное чудовище — это он сам, корсиканец. Он, стремящийся уничтожить все до последнего камня, до последнего цветка. Он, только что взявший в жены австрийку. Наша эпоха изобилует чудовищами. Но чем больше они преследуют мадам Антуанетту [5], чем больше стремятся уничтожить память о ней, тем сильнее ощущается ее присутствие. Иногда по вечерам мне кажется, будто я слышу голос своей королевы.

Я не чувствую страха. Я не боюсь воспоминаний и призраков, воскрешенных в памяти ароматом роз. Пусть поджидают меня под моими окнами, пусть ищут меня — я к этому готова. Нет, я не боюсь, я никогда не боялась. Внешность обманчива. Я вовсе не маленькая тщедушная старушка, безмятежно вдыхающая с балкона аромат цветов. Я осталась прежней. «Торнадо, извержение вулкана», — моя бедная матушка сравнивала меня с силами природы или катастрофами. Во мне, должно быть, было и то, и другое. Но шестьдесят шесть лет не прошли бесследно для моего тела.

Я — старая маленькая девочка, дерзкая и полная воспоминаний.

Те, кто еще помнит меня, не могли поверить, что я найду в себе силы взяться за перо, чтобы рассказать мою историю. Глупцы… Последнее время они часто приглашают меня на свои ужины. Они хотят украсть у меня память, в которой живет моя королева. Сейчас самое время! Люди жаждут красивых историй, ярких воспоминаний. Я рассказываю им все, что приходит в голову, не забывая сделать себя центральной фигурой событий. Ведь я в свое время была ни больше, ни меньше как «министром». Я пичкаю своих слушателей небылицами, незаметно увожу от самого главного, придумываю все новые пикантные подробности. Это сбивает людей с мысли, они уже не помнят, о чем хотели спросить… Преувеличивать и приукрашивать — моя старая привычка, я не изменяю ей и сейчас. Пусть слушают меня, сколько душе угодно, пытаясь уловить волшебный дух того времени. Его уже не вернуть. В некоторой степени — по их вине. Где они были, когда Мадам находилась в Тюильри [6], в Тампле, в Консьержери [7]? Пустота, мрачная тишина окружали властительницу, в то время как ее веселые подданные щеголяли в Кобленце, Лондоне, Маннгейме. И теперь эти господа еще требуют излить им душу.

— Расскажите-ка нам о тех временах, мадам Роза, — просят они меня по вечерам, жадно ловя каждое мое слово. Да, я могла бы рассказать кое-что, да только эти люди мне не поверят. Времена, которые они считают волшебными, и правда были такими, даже в большей степени, чем они могут себе представить.

…Синева ночи сгущается над садом, сладкий аромат цветов становится все более пронзительным. Мои воспоминания похожи на эти цветы. Они нежные и одновременно колючие, как подарок садовника.

Глава 1

Не знаю, с чего начать мою историю. Нужно попытаться ухватить ускользающие от меня годы и воспоминания. Я постараюсь, я должна рассказать правду. Ведь наши портреты обычно выходят такими лживыми.

Я буду описывать события в той последовательности, в которой они происходили. Начну с самого начала, чтобы объяснить все наилучшим образом.

Я родилась второго или седьмого июля 1747 года в отеле города Аббевиль в Пикардии [8]. Эта гостиница предназначалась для коннополицейских стражников. При жизни моего отца Николя, конного лучника, нам полагалась там бесплатная квартира. На самом деле это были прескверные, темные, сырые комнаты, соседствующие с тюрьмой. Подходящее место разве что для ожидания смерти.

Стражники давно покинули это мрачное место, но здание по-прежнему стоит. Отель принадлежит теперь таможне и заведует им месье Буше де Кревекер де Перт.

Я — младший ребенок в большой семье. Моя мать Мария-Маргарита состояла в первом браке с Жаком Дарра, у них было двое детей: девочка, которая умерла совсем маленькой, и Жак-Антуан. От Николя, моего отца, у матери родились еще три сына и четыре дочери. Двое детей умерли, остались два мальчика и три девочки. Среди них была я. Я росла здоровой и подвижной, с аппетитом уплетала картошку с капустой и салом. Лекарство для долгой жизни, считала моя бабушка Пинге. Во всяком случае это была серьезная пища, возможно, благодаря которой у меня — крепкий организм и характер, способный выдержать любые жизненные бури.

Мои родители, набожные католики, крестили меня в церкви Святого Жиля. Обряд совершил приходской священник Лерминье или Фалкомикье… я никогда точно не знала его имени. Все звали его «отец мой». Только Жан-Франсуа де Муши, старший капрал Марешоссе, называл священника «месье Фалкоминье», а наши соседи обращались к нему «месье кюре Лерминье». Зато я отчетливо помню, что приходской священник был высоким и очень худым. Круглые, близко посаженные глаза придавали ему злобный вид. Кривой нос и черное одеяние делали кюре похожим на сварливую ворону. Он на всех нагонял страх. Это качество священника приносило свои плоды. В воскресенье никому и в голову не могло придти пропустить обедню.

Моя мать была очень религиозной и с детства привила мне любовь к Богу. Я не испытывала страха перед Фалкоминье-Лерминье. Интуиция подсказывала мне, что у этого высокого человека-вороны золотое сердце, и я не боялась ни его, ни Господа, которому он служил.

Крестными отцами всех детей были друзья моего отца, солдаты коннополицейской стражи Аббевиля. Только моим крестным был не приятель папы, а мой старший брат Жак-Антуан. А моей крестной матерью была наша соседка, Мария-Жанна Готеро. Ей я обязана своим именем.

Да, я родилась именно там. В скромной семье, в которой не имели образования и не были особенно удачливы. Но в доме царили нежность и любовь.