Империя. Цинхай (СИ)

- Жара сегодня, да? – заметила Эмбер, сунув руки в карманы широких шорт, какие носили парни. Даже осанка при этом у племянницы Энди Лау стала, как у молодого человека. Отказ от неудобных женских платьев и неуместных девичьих ужимок, считавшихся Эмбер пережитками прошлого, доводил её до стирания какой-то границы, которую стирать, всё же, не стоило бы, как не стоило бы скрещивать сокола и окуня, даже если бы птица посчитала, что тоже хочет дышать под водой, а рыба возомнила, что имеет право летать. Из этого бы получилось нежизнеспособное пернатое чудовище с жабрами, которое одинаково бы потонуло и не взлетело. Так смотрела на сводную сестру Николь, и иногда примерно так же о той думали Вики и Фэй, но, имея склонность терпеть и смиряться, каковой не наблюдалось у Ники, они не осуждали, не ругали, и порой даже понимали самовыражение Эмбер. В провинциях, что их вскормили, до сих пор сильны были исламские и консервативные традиции, а модернизированный Китай был далеко на восток, поэтому ориентироваться на него, но жить по здешним правилам, уставая от них, было нелегко.

- Да, поэтому и хочу найти место попрохладнее, - коснулась Николь щёк, привыкших к щетине и раздражающихся лишь самую малость. - Не хочу обгореть снова.

- Надо было по чуть-чуть солнце хватать, а не сразу в полдень и на час, - засмеялась Эмбер, посмуглевшая за летние дни, как и её спутница. – Вон, я потемнела без ожогов.

- А я не хочу темнеть, - повела плечами Ники. – Мне белая кожа кажется более красивой.

Завершив этим выпадом разговор, она обошла тех, что оттянули её свидание с Сандо и, не теряя самообладания, всё так же плавно побрела к условленному кустарнику. Прошла тропкой, вышла на перекрёсток, обогнула толстый ствол дерева, бросив взгляд на мраморный фонтанчик, из которого можно было бы выпить воды, но не попила, другая жажда была на уме. Протиснувшись меж приставучих и цепляющихся ветвей кустов, она оказалась там, где и договорилась оказаться, хоть и с опозданием минут в пять или десять. Ей показалось, что никого нет. Листва вилась повсюду, по веткам ползли вьюны, забираясь на граб и дзелькву, так что словно сеточный купол нависал над головой, и было прохладно и тенисто, как в каком-нибудь гроте. Николь потёрла плечи, и возник он. Словно из ниоткуда. Как он так тихо умел замирать и скрадываться в кустах – ей было не понять, но его ловкость дополняла ту сумму качеств, от которых шла кругом голова.

- Я скучала, - приникла она к нему и подтянулась, чтобы поцеловать. Сандо ответил на поцелуй с готовностью и страстью, прижал китаянку к стволу и, отпустив обласканные губы, ухмыльнулся ей глаза в глаза:

- Это ты зря, занятие-то себе могла и найти какое-нибудь, в скуке себя до ненужных мыслей можно довести, или просто показать, что ты лентяйка. – Николь попыталась ударить его коленом, но он поймал его и, подняв ещё выше, прижал к своему бедру. – Обиделась на лентяйку?

- Я тебя покусаю!

- Примерно для этого я сюда и пришёл.

- Тогда ничего не буду делать! Отстань от меня и убери руки! – Сандо послушно отошёл и, нырнув в карман, достал оттуда горсть арахиса. Закинул орех в рот, разломил его белоснежными крепкими зубами, сплюнул шелуху в ладонь и убрал в другой карман, чтобы не оставлять на земле следы своего присутствия. Это повторилось второй раз, третий. Николь поймала его за кисть.

- Ты что, есть сюда пришёл?

- Поболтать можем, ты же сказала руки убрать, - спокойно, но откровенно издеваясь, глядел он на неё, едва сдерживая улыбку. Тихо прорычав, она откинулась спиной на дерево, куда и была прижата мгновениями раньше. Скрестив руки на груди, она отвела взгляд в сторону.

- Мне без тебя скучно, ничего делать не хочется. Но я не лентяйка. Я раньше любила читать… ты любишь читать?

- Некогда мне, - выплюнул очередные очистки в кулак наёмник и, стряхнув их в карман для мусора, полез за новой горстью арахиса. – Книги не помогают мне в том, чем я занимаюсь.

- Может, ты и пишешь с ошибками? – поспешила воспользоваться возможностью задеть мужчину Николь.

- Кто тебе сказал, что я вообще умею писать? – безмятежно ответил он.

- Деревенщина, - фыркнула она. – Безграмотный, пустоголовый бандюган. – Её пальцы сомкнулись на его локте и потянули к себе. – Необразованный чурбан! – Николь потянула сильнее и он, добродушно сияя, подошёл, оставив свою возню с орехами. Отерев ладони о штаны, он расставил их по сторонам от головы девушки, вновь распластав её по дереву. Грудь её, выпуклая совсем немного, как два перевёрнутых дном кверху блюдца, стала вздыматься выше, возбужденно, трепетно. Карие глаза горели, ища ответа в чёрных.

- Тогда подскажи мне, умная девочка, как правильно написать: «он вошёл в неё под деревом» или «он ушёл от неё под деревом». Я не очень хорош в построении предложений.

- Засранец, - улыбнулась Николь, обвив его шею. – Ты сам знаешь…

- Да уж, - целуя подбородок девушке, взялся расстёгивать ремень Сандо, - чтобы грамотно отодрать, десять тысяч иероглифов учить не нужно. Так что ты определись, книжки со мной читать хочешь, или… - Она заткнула его поцелуем, поймав губы.

- Ты. Сам. Всё. Знаешь, - прошептала она, закрывая от наслаждения веки.

Возможно, солнце опустилось ниже и накинуло на сады сумерки, но под кронами, в потайном любовном гнезде, ничего не изменилось. Сандо сидел прямо на траве и корневищах, выпирающих из земли, а Николь на его коленях. Они отдышались, и теперь набирались сил и выдержки, чтобы разойтись до следующей встречи. Она потёрлась лбом о его щетинистую щёку и прижалась крепче к его груди.

- А я ведь на самом деле о тебе очень мало знаю. Ты никогда не отвечаешь на мои вопросы о себе. Что бы я ни сказала полчаса назад, ты ведёшь себя мудро, и кажешься очень мудрым. У тебя есть какое-то образование или нет?

- Какая разница? Ты обо мне складываешь впечатление и без этого. И так получается ближе к правде.

- Где ты родился?

- Неважно, я туда возвращаться не собираюсь. – Николь устало вздохнула. Вряд ли она что-то из него вытянет.

- Ну, а твоё происхождение? Ты же не чистый кореец, я вижу, не только ты умеешь замечать. Уж это мог бы и сказать, такие вещи не выдают никаких секретов, не дают никаких точных сведений о тебе. – Сандо откинул голову, открыв широкую и мощную шею, которую Николь сразу же поцеловала, проведя по ней пальцем. Он тщательно всё взвесил и решил, что национальность его родителей на самом деле никак не влияет на его двойную, тройную игру. Среди братьев-золотых о его родителях тоже никто не знал, потому что он много лет не был дома.

- Мой отец – кореец, - сказал наёмник. – А мать метиска. Её отец был мулатом откуда-то с Карибского побережья, а бабушка по матери – из народа науа, откуда-то из Мичоакане.

- Мичоакане? Где это?

- В Мексике. – Когда урывал свободное от наёмнического ремесла время и путешествовал с золотыми, наводя в мире порядок, Сандо побывал на родине предков, хотя родился и вырос на берегу Южной Кореи. Отец был простым рыбаком, и никогда не приходилось испытывать голод, благодаря добыче свежей рыбы к столу, но никогда не приходилось чувствовать и обеспеченности, потому что рыба – это всё, что вдоволь водилось в лачуге в совокупности со снастями, сетями, канистрами с топливом для катера, впитавшейся в доски солью и трофейными крупными крабами или морскими звёздами. Крупное не ели – сохраняли экспонатами из прихоти главы семейства.

- О! – восхищено расширились глаза Николь. – Так, в тебе кровь индейцев… твоя мать, наверное, была красивой женщиной. – «Возможно, она до сих пор красивая женщина» - подумал мужчина, не навещавший семью с того дня, как ушёл из дома ради мести за покойную возлюбленную. О родителях, он надеялся, позаботятся родственники, которых хватало. А он всегда был сам по себе. Жил и старался ради других, помогал и работал, как мог, но был сам по себе.

- Давай не будем больше обо мне, ладно? – попросил Сандо у Николь, и она сдалась, услышав нежную и мягкую, редкую для него интонацию. Они недолго помолчали. – Ну, а ты сказала, что любила читать раньше, что же случилось теперь? Настолько всё неинтересно по сравнению с тем, чем мы занимаемся на пару?