It Sleeps More Than Often (СИ)

***

Ближе к девяти вечера Штеффи неровной походкой вываливает из бара. Сегодня одна — не повезло. Ей редко удаётся кого-нибудь подцепить, кого-нибудь симпатичного и с жилплощадью для утех, редко, но всё же иногда удаётся. Но она не тоскует — всё равно на работу завтра к восьми утра, особо не разгуляешься. Уже настроившись поймать попутку и с комфортом доехать до общежития, она едва успевает добрести до обочины и вытянуть руку с поднятым вверх большим пальцем, как возле неё тормозит чёрный ауди.

— Во блин, шикарная тачка, свезло так свезло, — не глядя по сторонам, она фривольно заваливается на заднее сиденье и, устроившись поудобнее, вдруг обнаруживает, что в машине кроме неё ещё двое. В салоне темно, лиц не видно, радио выключено — и даже у отпетой оторвы в сознании замигала красная лампочка.

— Э, ребят, я не это, я пойду короче, — она тянется к ручке, но дверца уже заблокирована. — Вы чего, извращенцы херовы…

— Не верещи, подруга, — мужик справа делает жест водителю, и тот покидает автомобиль. — Разговор есть.

Привыкнув к темноте, женщина с удивлением разглядывает силуэт властного господина. Чёрные джинсы, чёрная футболка с принтом Nazareth, очки с толстыми линзами, жидкие волосы, завязанные в хвост.

— Э, а я тебя знаю! Ты же у нас вроде главный святоша! — Штеффи мигом расслабляется. Лоренца она не боится, хотя сам факт попадания к нему в машину всё же свербит где-то в груди тенью тревоги. — Ты что — следил за мной? Зачем?

— Говорю же — разговор есть. О твоей подружке. Она мне наплела, что вы не общаетесь, но я-то знаю, что цена её словам — грош ломаный. И не беспокойся — я ссориться не собираюсь. Переживаю за подчинённую, что-то она сама не своя в последнее время…

— За любовницу, ты хотел сказать? — уловив смятение на бледнющей гладковыбритой физиономии епископа, Штеффи лжёт: — Да не боись ты, мне она ничего не докладывает. Сама догадалась. К вам, голубкам, присмотреться — любой догадается.

Лоренц аж закашлялся — а если уголовница не врёт? А если она права, и их с Кэт неформальные отношения уже давно высвечиваются неоновой вывеской над их головами?

— Что ты несёшь, какая любовница! Вымой рот с мылом, богохульница! Беспокоюсь я за неё… по-отечески. Кэт обмолвилась, что завелись дескать у неё какие-то страшные враги. А ещё уж слишком часто наведывается она в приход отца Кристофа, причём совсем без надобности. Ну, колись, что тебе об этом известно? Вы же бабы — хоть в тюрьме, хоть в монастыре, хоть на Луну вас закинь — а без трёпа не проживёте. Найдёте, с кем посплетничать. Я знаю, других подруг у неё нет, так что постарайся-ка припомнить, не говорила ли она чего… такого.

Нет других подруг? Шеффи приятно это слышать. Хотя романтическая привязанность к подруге детства уже давно в прошлом, но всё же ей льстит, что Катарина пронесла их какую-никакую… связь сквозь годы.

— Слушай, епископ. У нас в тюрьме за стукачество… сам понимаешь. А так — не знаю я ничего. Но если б и знала — то не сказала бы. Доносить не в моих правилах, тем более тебе. Ты кто такой ваще?

Лоренц выжидает, держа паузу. То посмотрит в окно, сквозь тонировку которого ночной улицы уже почти не видно, то потеребит дорогие часы на правом запястье…

— Слушай, смелая ты моя, — он вдруг резко придвигается к Штеффи и слегка её приобнимает, отчего та отпрядывает и вжимается в дверцу. Ей неприятен этот мужик, хоть от него и пахнет свежим парфюмом, но мысль о том, что он трогал Катарину, заставляет Штеффи содрогаться от неприязни. — Ты наверное думала, что отсидела за убийство Петера, и дело с концом? Нет, не думала, ведь так? Ты же не дура? Ты на условно-досрочном: один мой звонок твоему офицеру надзора, и можешь возвращаться в родную камеру. Или… Или я отправлю туда Кэт. Ну, а что? Твоя отсидка не искупает её преступления. Загляну к комиссару, попрошу по-товарищески поднять старое дело. Доказательства у меня есть, и Кэт до сих пор в монастыре, а не в тюряге, только милостью Божией… и моим молчанием.

Штеффи сидит ни жива ни мертва, стараясь не дышать. “На одну ладошку положит — второй прихлопнет”. Так, кажется, отзывалась о нём Катарина? Она была права.

— Слушай, отец, — женщина аккуратно снимает с себя его костлявую руку. — Погорячились и хватит. А за Рюккерсдорф не переживай — она туда по моей просьбе ездит. — Уловив, как изменилось выражение лица епископа с выжидающе-наглого до искренне-удивлённого, она продолжает: — Только чур между нами. Брат у меня был. Я-то сама сидела — не уберегла. Усыновили его, а потом… Короче повешанный пацан из той деревни — мой малой. Был. Я ваших отцов святых никогда не подозревала, ты не подумай! На его приёмных родителей думала, вот и узнав, что у Катарины там знакомые, попросила разведать, что да как…

Лоренц переваривает её историю, не торопясь. Лжёт-не лжёт? Скорее всего, правду говорит, ведь о том мальчике много писали, и проверить его родство с уголовницей не составит труда. Что ж, объяснение более чем вразумительное.

— Ну и как? Удалось чего выведать? — епископ силится не выдать собственной заинтересованности.

— Да не то чтобы…

— А если подумать? — он больно щиплет женщину за плотное бедро. — А если очень хорошо подумать?

— Короче, епископ, до греха не доводи. Спроси сам у неё. Одно могу сказать точно — нечисто в той деревне. Подробностей не поведаю. Но на подругу мою давить не смей. Захочет — расскажет, а нет… По хрен на твою власть: я найму таких отморозков, с которыми вся твоя охрана не совладает, и расправлюсь с тобой, если ты хоть пальцем её тронешь, понял? — последние слова она шепчет епископу на ухо, поражаясь и блефу, и собственной смелости, и тому, насколько серьёзно звучит её голос.

— Одного не учла, подруга, — теперь уже черёд Лоренца отстраниться от навязчивой близости, — Я сам — отморозок, каких свет не видывал. Лео!

Охранник, он же водитель, он же личный ассистент возникает за рулём в долю секунды.

— Монсеньор?

— Отвези даму, куда она скажет.

Лоренц открывает дверцу и готовится покинуть автомобиль.

— А Вы как же, господин епископ?

— А я прогуляюсь — мне, старику, полезно.

Лоренц выходит на тротуар и уверенным размашистым шагом направляется вниз по улице. Впотьмах да со стороны он вполне сойдёт за какого-нибудь тридцатилетнего хипстера: резвая походка, нелепая одежда и худосочные телеса скрывают от не очень пристальных взглядов и возраст, и сан. По обеим сторонам улицы — бары разной степени паршивости, но ему не до развлечений сегодня. Чёрный ауди трогается с места, обгоняя епископа и исчезая за поворотом.

***

Не сбавляя темпа, епископ на ходу достаёт мобильный и набирает выведанный через секретариат мюнхенского университета номер. Он долго извиняется перед стареньким профессором за поздний звонок, пытается умаслить того благодарностями за блестящую с точки зрения исторической правды речь, произнесённую Гессле на недавних слушаниях. Всё зря — профессор зол и не горит желанием общаться с епископом. Более того — упрекает его за необдуманное решение провести Троичную ярмарку в то время, как город погружён в смуту. Окончательно убедившись, что елейными речами старика не умаслить, Лоренц переходит к основной цели своего звонка.

— Скажите, профессор. Моё доверенное лицо, сотрудник епископата, небезызвестная Вам сестра Катарина из монастыря святой Елизаветы как-то обмолвилась, что помогает собирать материал для какой-то вашей совместной научной работы. Учтите, мне бы не хотелось, чтобы новое увлечение отвлекало её от непосредственных профессиональных обязанностей.

— Позвольте, господин епископ, — профессор непреклонен. — Насколько мне известно, сестра занимается научыми изысканиями в свободное от работы и служения время. Не вижу причин для беспокойства.

— А причины есть, господин профессор. Например, её частые заезды в Рюккерсдорф. Вот скажите — что же Вас как исследователя заинтересовало в этой неприметной деревушке, раз уж Вы не стесняетесь отправлять туда свою добровольную помощницу снова и снова?