Поцелуй смерти (Предел дозволенного, Заговор смерти)

Еве показалось, что ее мозг парализовало, как будто от него отключили ток. Она не чувствовала ни рук, ни ног, ни сердца.

– Мой значок?

– Даллас! – Уитни шагнул к ней; теперь его голос зву­чал мягко, а в глазах отражалась целая буря эмоций. – Повторяю: у нас нет выбора. Вы отстраняетесь от работы до окончания внутреннего и внешнего расследования об­стоятельств смерти полицейского Эллен Бауэрс. Я вынуж­ден потребовать ваши оружие и значок.

Ева, словно загипнотизированная, смотрела в глаза Уитни. В голове у нее звучал отчаянный крик, который слышала только она сама. Дрожащей рукой она сняла зна­чок, отстегнула кобуру и протянула их Уитни. Для нее это было все равно что вырвать сердце у себя из груди.

Кто-то дважды произнес ее имя, но Ева, не оборачива­ясь, вышла из комнаты и, как слепая, зашагала по коридо­ру, стуча каблуками по обшарпанным плиткам. Дойдя до лестницы, она почувствовала головокружение и так вце­пилась в перила, что костяшки ее пальцев побелели.

– Черт возьми, Даллас! – Уэбстер догнал её и схватил за руку. – Свяжись со своим адвокатом.

– Убери руку! – У Евы не было сил вырваться. – От­пусти меня и убирайся.

– Не раньше, чем ты меня выслушаешь. – Он отта­щил ее от лестницы и прижал к стене. – Никто этого не хотел, но у нас действительно не оставалось выбора. Ты ведь знаешь правила. Мы во всем разберемся и вернем тебе значок. Ты просто отдохнешь несколько дней – вот и все.

– Оставь меня в покое!

– У нее были дневники, диски, – быстро продолжал Уэбстер, боясь, что Ева вырвется и убежит. – Она тща­тельно собирала на тебя компромат. Все это нужно просмотреть. Кто-то буквально растерзал ее на куски, Даллас. Через час все появится в СМИ. Ты и она связаны намерт­во. Если бы тебя не отстранили до конца расследования, это выглядело бы так, будто тебя покрывают.

– Или что департамент, начальство и коллеги мне доверяют. Не прикасайся ко мне, иначе я за себя не отве­чаю, – предупредила Ева с такой дрожью в голосе, что Уэбстер шагнул назад.

– Я должен пойти с тобой. – Он злился на себя, чув­ствуя, что его руки тоже начинают дрожать. – Просле­дить, чтобы ты взяла из кабинета только личные вещи, и проводить тебя к выходу. Мне нужно конфисковать твой сотовый телефон и коды.

Ева закрыла глаза, с трудом сдерживаясь.

– Хорошо. Только не говори со мной.

Она заставила себя идти дальше, хотя ноги казались резиновыми. Господи, как же ей нужен был сейчас свежий воздух!

Ева остановилась в дверях конференц-зала. Комната плыла у нее перед глазами, как будто она смотрела в воду.

– Пибоди…

– Даллас? – Пибоди вскочила со стула.

– Они забрали мой значок.

Фини пулей подбежал к ним, одной рукой схватил Уэбс­тера за рубашку, а другую сжал в кулак.

– Что за чепуха?! Уэбстер, ты, грязный ублюдок…

– Фини, тебе придется вместо меня провести допро­сы. – Ева положила руку ему на плечо – не для того, чтобы помешать ударить Уэбстера, а чтобы самой удержаться на ногах. – У Пибоди график встреч и все данные.

Фини отпустил Уэбстера и взял Еву за руку, чувствуя, как она дрожит.

– Объясни толком, что случилось.

– Меня подозревают в убийстве Бауэрс. – Собствен­ный голос казался Еве чужим.

– Что за бред?!

– Я должна идти.

– Подожди минуту…

– Я должна идти, – повторила Ева. – Я не могу здесь оставаться.

– Можно я отвезу тебя, Даллас? – предложила Пибоди.

Ева покачала головой.

– Нет. Теперь ты работаешь с Фини.

Она вышла из комнаты, стараясь держаться прямо.

– Господи! – Пибоди повернулась к Фини. – Что же нам делать?

– Мы все уладим. Позвони Рорку, – велел он, свире­по пнув ногой стол. – Пусть он будет дома к ее возвраще­нию.

Теперь эта глупая сучка заплатит цену куда более вы­сокую, чем собственная жизнь! Что же ты теперь будешь делать, Даллас, когда система, которую ты защищала столько лет, предала тебя?

Надеюсь, на этот раз, выброшенная на улицу, ты пой­мешь, что эта система бессмысленна. Что имеет значение только власть. Ты была всего лишь пчелой в улье. А сейчас ты еще меньше, чем пчела, потому что вся власть у меня, и имя ей легион.

Конечно, кое-чем пришлось пожертвовать. Не обошлось без отклонений от плана. Но когда идешь на риск, мелкие оплошности неизбежны – так бывает при грандиозных экспериментах.

Ибо результаты оправдывают все. Я уже близок к цели. Течение обращено вспять. Охотница стала дичью для себе подобных, и они разорвут ее на куски, как волки.

Все оказалось так просто! Использование ревнивого дефективного ума не составляет труда. Эту жалкую Бауэрс будут оплакивать не более, чем остальные отбросы, от которых я избавляю общество.

Зато теперь общественное мнение всколыхнется, люди будут требовать правосудия, и Ева Даллас заплатит за все. Она перестанет быть даже мелким препятствием. А после ее устранения весь мой опыт и вся энергия снова сконцентрируются на работе.

Моя работа – самое главное. Когда она будет выпол­нена, мое имя станут произносить с благоговейным стра­хом и со слезами благодарности .

ГЛАВА 14

Рорк стоял на крыльце, ежась от холода, и ожидал воз­вращения Евы. Сообщение пришло в разгар весьма дели­катных переговоров с одной фармацевтической компа­нией, которую он намеревался купить, реорганизовать и соединить со своей собственной.

Получив сообщение Пибоди, Рорк без колебаний пре­рвал переговоры. Слезы в голосе стойкого полицейского потрясли его. Теперь Рорка занимала лишь одна мысль: поскорее вернуться домой.

После этого оставалось только ждать.

Увидев на подъездной аллее такси, Рорк ощутил при­ступ ярости. Эти ублюдки забрали ее служебный автомо­биль! Ему хотелось сбежать по ступенькам, открыть дверцу, схватить Еву и унести ее куда-нибудь, где она не чувст­вовала бы горечь обиды.

Но сейчас ей нужен был не его гнев.

Рорк спустился вниз, когда Ева вышла из машины. Она стояла в холодном свете зимнего дня, бледная как смерть, с остекленевшими глазами и почему-то выглядела совсем юной. Выражение силы и «крутизны», которое она носила столь же естественно, как оружие, исчезло.

Ева не была уверена, что сможет говорить. В горле у нее пересохло, все тело онемело.

– Они забрали мой значок… – Жестокая реальность происшедшего внезапно ударила Еву, словно кулак. Горе захлестнуло ее горячей волной, угрожающей хлынуть из глаз.

– Я знаю. – Рорк обнял ее, ощущая, как она дро­жит. – Мне очень жаль, Ева.

– Что же мне делать? – Ева, плача, прижалась к нему, не чувствуя, как он поднял ее, внес в дом и стал подни­маться наверх. – Господи, они забрали мой значок!

– Мы все исправим. Ты получишь его назад, обе­щаю. – Войдя в спальню, Рорк сел в кресло. Она так сильно дрожала, что казалось, будто ее кости стучат друг о друга. – Положись на меня.

– Не уходи.

– Нет, малышка, я останусь здесь.

Рыдания не прекращались. Рорк уже начал опасаться, что Ева заболела, но она наконец перестала плакать и об­мякла в его объятиях, как сломанная кукла. Он отнес ее в кровать и достал из шкафчика успокоительное. Ева, кото­рая отказалась бы принимать болеутоляющее, даже полу­чив дюжину ран, без возражений выпила лекарство.

Рорк раздел ее, как усталого ребенка.

– Они снова сделали меня ничем.

Он посмотрел в ее ввалившиеся глаза.

– Нет, Ева!

– Ничем. – Она отвернулась, закрыла глаза и прова­лилась в сон.

Она была ничем. Слабым, беззащитным ребенком, пытавшимся заснуть на узкой больничной койке, пахнущей болезнью и приближающейся смертью. Стоны, плач, монотонные сигналы аппаратов, негромкое шлепанье резиновых подошв по изношенному линолеуму… И боль, дающая себя знать, несмотря на действие лекарств, словно грозовая туча на горизонте, которая никак не прольет­ся ливнем.

Ей было восемь лет – во всяком случае, так ей сказали.