Счастье взаимной любви

Его напарник с фотоаппаратом под полой добавил, подбадривая Аню:

— Нам ее жареной взять надо.

Из этого пояснения Аня ничего не поняла, задание Штрома оказалось пустяковым, но следовало покапризничать.

— Я-то скажу, что вам надо, а вдруг она мне по морде? Да еще бритвой?

— Она так напугана, что мочится кипятком уже несколько часов, — быстро проговорил Штром. — И скажи, чтоб вылезала. От моего имени скажи. Никаких своих подельщиков она не дождется, никто у нее товар не примет и из сортира не вынесет. Чем быстрей выйдет оттуда, тем лучше. Она знает, что я свое слово держу. Иди. Ты тоже внакладе не останешься, за мной не заржавеет.

— Ладно, иду.

Неторопливо пошагав к туалету, Аня подумала, что от этой услуги всесильному папашке Штрому ее не убудет, а синеглазый парень из кафе еще не успеет уйти, пока она передаст неизвестной цыганке сообщение инспектора. И все это совсем даже неплохо, поскольку одна прописка от липучего приставания Штрома никого еще не спасала — тут же начнет привязываться насчет трудоустройства или учебы, а коль всего этого нет, то влетишь в тунеядки, на чем рижская жизнь может и закончиться.

В туалете оказалось около дюжины торопливых, как всегда на вокзале, взволнованных женщин, но девицу Аня увидела сразу. В ярком платье, иссиня-черная, она смахивала на натуральную цыганку, но была скорее с Кавказа или откуда-то с юга. На ее горбоносом лице застыло откровенное отчаяние. Она стояла у раковины умывальника, бессмысленно мыла руки, споласкивала мокрое лицо и на всех входящих глядела через зеркало своими громадными глазами, в которых светился ужас. У ног ее стоял блестящий черный кейс с номерными замками.

Аня решила не ломать комедии, на все эти дела ей было глубоко наплевать, они даже интереса у нее не вызывали.

Она подошла к цыганке, встала рядом, повесила на крючок сумочку, включила воду и сказала, не глядя в лицо перепуганной женщине:

— Тебя папашка Штром снаружи ждет. Сказал: если сейчас выйдешь, тебе будет лучше.

Цыганка схватила ее за локоть мокрой рукой.

— Папашка Штром?! Самолично?! Ну, мне кранты!

— Да. Чем быстрей пойдешь, тем лучше.

— А ты кто? Сексот? — нервно спросила она.

— Да нет. Просто так, мимо шла.

— А Штрома знаешь?

— Кто его не знает!

Цыганка окинула Аню лихорадочным взглядом, словно пыталась определить, что из себя представляет незнакомка и не она ли ее, цыганкино, спасение.

— Ты не прости Господи?

— Нет, не проститутка. Отстань.

— Извини, я влипла, понимаешь?

— Мне без разницы, — ответила Аня.

— Послушай, возьми этот кейс, а?

— Зачем?

— Вынеси отсюда! Они не заметят!

— Чепуху порешь.

— Возьми! Вынеси! Я хорошо заплачу! — Глаза цыганки сверкали, а мокрая рука дрожала на локте Ани.

— Я тебя завтра найду и «зелеными» заплачу!

— Не получится, — спокойно ответила Аня.

— Да почему?!

— Папашка сказал, что в руках у тебя черный кейс.

— Да наколем мы папашку! Откроем кейс, вынем что надо, сунешь себе под юбку и вынесешь! А завтра в два приходи сюда! Принесешь и получишь полный расчет! Двести долларов!

— Штром меня на выходе прихватит.

— Так ты ж не из его компании! — Вряд ли цыганка понимала, что предлагала, план ее был явно несуразен и в любых случаях безнадежен.

— Все равно. Как увидит, что иду раскорякой, смекнет, что под юбкой кубышка, так и возьмет.

— Ну, попробуем, а? Пятьсот долларов! Двести сейчас дам, больше у меня нет!

Из лакированной сумочки она выдернула кошелек, вывернула его, тут же достав двести долларов — две бумажки по сотне. Приличные деньги. За них приходилось пять суббот подряд кувыркаться на кровати с братьями-циркачами.

Аня заколебалась. Риск был невелик. Даже если Штром застукает ее на выходе с неизвестным товаром в трусах, можно разыграть из себя дурочку. Тем более что никаких указаний по этой части он не давал.

— Подожди с авансом, — осторожно сказала Аня. — Расплатишься сполна, когда сделаем дело. Что у тебя там?

— Это тебя не касается! Сейчас перетарим, сунешь в трусы и выходи! Меня-то прихватят, ясное дело, но завтра выпустят, если я буду пустая! Им мне пришить нечего. Не выйду завтра — приходи сюда послезавтра! Тебе этот товар без выгоды. Возьми аванс!

— Отдашь все разом, — твердо ответила Аня.

— Ладно, разберемся, ты, похоже, своя девка.

Цыганка положила кейс на раковину, прищурилась (она явно нуждалась в очках) и принялась вертеть колесики номерного замка. А через минуту едва не заплакала.

— Какой номер?! Боже, какой номер? Ты не помнишь, какой тут номер?

— Откуда?

— Да, конечно… Шесть, пять… Нет, четыре, пять…

Руки у нее тряслись, и даже названных номеров она не могла набрать точно.

— Крышка! — беспомощно всхлипнула цыганка. — Не помню номера! Сгорела! Получу пять лет.

— А ты брось его здесь и выходи, — посоветовала Аня.

— Это не спасет. Менты-гады, они его клеем БФ мне к руке приклеят. Я их штучки знаю. Крышка мне. Посадят.

— Разрежь кейс, — сказала Аня.

— Как?

— Ну, возьми ножницы из маникюрного набора и разрежь. Вынешь что надо, кейс-то тебе ведь не нужен? Что, у тебя маникюрного набора нет в косметичке?

— Ой, голова! Какая ты голова!

Цыганка вновь схватила сумочку, достала из нее маникюрный набор и открыла его, но ситуация резко переменилась.

Дверь в туалет распахнулась, и молодая высокая женщина рывком подскочила к цыганке. Вид у женщины был странный, Аня даже не сразу поняла, что под легким плащом, накинутом на плечи, на ней было длинное унизанное блестками свадебное платье! Только фаты не хватало на красиво причесанных и затейливо уложенных волосах.

Действовала невеста крайне осмысленно и энергично.

— Стоять на месте, суки! — тихо, но жутко произнесла она. Одной рукой она крепко схватила Аню за плечо, а второй — за волосы цыганку. Затем резко пригнула ее голову вниз и ударила лицом о свое колено. Цыганка взвизгнула и упала.

Окружавшие их женщины истошно закричали и гурьбой кинулись из туалета, в дверях образовалась пробка, но все за секунду прорвались наружу.

Удерживая Аню, невеста рывком поставила цыганку на ноги и процедила сквозь зубы:

— Уцепись за кейс, и если ты его из своих грязных лап выпустишь, пока у тебя его не возьмут, я тебе нос об колено сломаю! Ну!

Если у цыганки и было намерение сопротивляться, то после этих слов страшной фурии в свадебном платье испарилось начисто. Она послушно взяла кейс обеими руками и прижала его к груди. Лицо у нее было разбито, из носа и с губ текла кровь.

— Вытрись! — рявкнула невеста.

Цыганка торопливо вытерла лицо рукавом.

— Идем.

Она потащила к дверям обеих, Аня не возражала, потому что это было совершенно бесполезно — невеста действовала, как потерявший разум экскаваторщик, выпивший лишку.

Едва они вышли из туалета, как блеснул блиц фотовспышки, запечатлевший в дверях троих: Аню, невесту и цыганку с прижатым к груди кейсом. Снимок сделал тот самый мужчина, что прятал свою камеру под пиджаком.

В следующее мгновение их окружили мальчики в штатском, рядышком оказался милиционер в форме, но едва вокруг начала собираться взволнованная толпа, как они слаженно и четко растолкали любопытных и, увлекая за собой Аню с цыганкой, выскочили наружу. Неподалеку стоял синий фургон с узкой дверцей и решеткой на корме.

Дверца была уже гостеприимно открыта.

— Отпусти ее, Вера, — сказал неизвестно откуда появившийся Штром. — Отпусти девчонку. Она ни при чем.

Аня почувствовала, как железная рука невесты ослабла на ее плече.

— Но она сговаривалась с цыганкой!

— Знаю, — коротко и тихо ответил Штром.

Цыганку втолкнули в фургон, и Штром повернулся к невесте:

— Молодец, Вера. Чистая работа. Без тебя мы бы тут до полуночи проторчали.

— Черт бы вас побрал! — захохотала она. — Надо же! С собственной свадьбы меня сняли! Только что из загса приехали, первый бокал выпили! Машину давай, назад вези! Жених с ума сойдет!