Перстень Агируса

— Профессор Мейсен, вы хотите сказать, что Питкин тоже у вас?, — я была слишком взволнована, чтобы поддерживать веселый тон хозяина поместья.

Мне ответил Марк, почувствовав, что я не расположена шутить в данный момент:

— Около года назад мы с дядей возвращались домой из короткой поездки и, не доезжая полмили до поворота к поместью, увидели странное зрелище. Нам навстречу по дороге шли вместе большая черная собака-ньюфаундленд и белый ангорский кот. Мы остановились и подошли к животным. Они были грязными, уставшими и очень грустными. (Если есть опыт общения с животными, и если можешь понимать их, то такие вещи, как настроение распознаешь с легкостью). Мы, разумеется, не могли оставить бедняг на дороге, где их подстерегала масса опасностей. Поговорив с собакой и котом, успокоив животных, мы заманили в машину сначала собаку, а потом и кота, и привезли их к себе в поместье.

Молодой человек погладил Персону по крупной голове.

— Какое-то время, где-то недели три, после этого мы просматривали местные объявления в газетах и в интернете, ожидая, что кто-нибудь заявит о пропаже, но этого не произошло. Тогда дядя и я дали животным имена и оставили жить в поместье. Они быстро подружились с уже живущими здесь собакой Пилотом и котом Пирксом.

Я посчитала нужным объясниться по поводу объявлений:

— В первый месяц мы, действительно, не разместили в прессе заявления о пропаже. У Маргарет и у меня поначалу не было душевных сил почти ни на что. Нам было не до животных. А потом прошло время и заявлять уже стало бессмысленно. Тем не менее, спустя месяц мы все же разместили объявление. Но я признаю, что это было сделано с большим опозданием.

— Мы ведь тоже не дали объявления о находке, так что ситуация вышла зеркальная. К счастью, животные в порядке и ты, Энни, можешь забрать с собой своих питомцев, если хочешь, конечно!, — успокоил меня Марк.

— Хотя мы привыкли к ним и будем скучать, но ничего не поделаешь, — согласился профессор Мейсен.

— О, да, я очень хочу забрать их и спасибо огромное, что вы не дали им пропасть!

Я чуть не заплакала, сдержавшись колоссальным усилием. На меня нахлынули воспоминания о прошлой счастливой жизни, о маме и папе. Эти двое животных были в моем сознании крепко связаны с памятью о родителях. И вот сегодня четвероногие друзья вернулись в мою жизнь. Но родители уже не могут вернуться. Они лежат в склепе на деревенском кладбище и никакая сила не сможет возродить их к жизни...

Нет, не могу сдержаться!... Сил таких нет!...

Слезы, прорвавшись сквозь поставленный моим самоконтролем барьер, сметая его с пути, хлынули из глаз и я, судорожно всхлипывая, пыталась хотя бы не издавать никаких звуков.

Марк обнял меня за плечи, вздрагивающие от рыданий, гладил по голове, что-то нежно говорил, утешал, называя меня «милая» и «дорогая». А профессор Мейсен, достав салфетки, вытирал мне заплаканное лицо, причитая — «бедная девочка»!

Стоя в объятиях Марка, я положила руки ему на грудь и стала успокаиваться. Во мне проснулись совсем другие чувства, когда молодой человек, ласково говоря со мной и продолжая утешать, поцеловал меня в щечку. Я подняла глаза и, встретив его взгляд, утонула, растворилась в нем! Не понимая, что делаю, я прижалась к парню, обняв за шею. А его руки оказались на моей талии и он тоже прижал меня к себе, его дыхание сбилось, но в этот момент я взглянула через плечо Марка и увидела, что профессор Мейсен смотрит на нас и этот взгляд не выражал одобрения! Совсем наоборот — профессор выглядел удрученным.

Мне стало неловко и я быстро высвободилась из рук молодого человека, успев заметить промелькнувшую на его лице тень сожаления. В ту секунду он взглянул на меня не так, как обычно, глаза его блестели и смотрели серьезно. Моя женская природа безошибочно определила значение этого взгляда — Марку не очень-то хотелось выпускать меня из объятий!

Профессор, как ни в чем не бывало, широким жестом пригласил нас войти в дом. Планировка особняка внутри была очень современной, американского типа — этакий функциональный минимализм с обилием воздуха и свободного пространства. Мы оказались в огромной комнате, соединяющей в себе холл и гостиную, а справа за высокой стойкой располагался кухонный уголок. Пол был покрыт большими керамическими плитками, никаких ковров.

Проем между двумя громадными французскими окнами занимал подсвеченный аквариум шириной футов пять и высотой около трех футов, в котором плавали рыбы разных размеров и диковинного вида — я не узнала ни одной из них, кроме морских коньков, в вертикальном положении снующих у стекла. Я поняла, что это аквариум с морской водой и морскими же обитателями.

Альфред Мейсен пригласил меня сесть в одно из кресел, быстро приготовил чай, принес блюдо с сендвичами, пирогами и кексами и поставил его на чайный столик, ловко налил чай в чашки, спросив, буду ли я пить травяной чай из мелиссы, липы и лепестков чайной розы. Я ответила, что с удовольствием. Мне очень хотелось чаю, я остро чувствовала голод. Дядя и племянник тоже сели в кресла и мы стали пить чай, оставив обсуждение неприятных дел до окончания этого позднего чаепития.

Персона лежала у моих ног, вскоре откуда-то появился Питкин, он отсутствовал в момент моего приезда, занимаясь где-то своими важными кошачьими делами. Кот пропустил мимо ушей мои восторги по поводу встречи с ним, спокойно запрыгнул мне на колени и растянулся, блаженно мурлыча.

Когда мы допили чай Марк сказал:

— Энни, ты не возражаешь, если мы переговорим с Альфредом с глазу на глаз?

— Не возражаю, — ответила я, помотав головой, и они вышли в соседнюю комнату.

Поскольку мужчины были недалеко, я невольно слышала обрывки разговора. В основном возгласы эмоционального профессора. Марка почти не было слышно — он говорил тихо и спокойно.

— ...я так и знал, что ты не сможешь сдержать слово, которого, заметь, я не требовал от тебя! Но это твое право, только не подставь нас под удар, как в прошлый раз!, — почти кричал Альфред.

Марк возвысил голос и я услышала:

— Дядя Альфред, я безумно виноват перед тобой. Из-за меня ты лишен возможности любить и потерял надежду на счастье. Но я верю, что смогу все исправить. Что же касается Анны, то я ничего не могу с собой поделать, хоть и борюсь изо всех сил.

— Твоей вины в моем несчастье нет, повторяю это в миллионный раз, Марк! И хватит о давних делах. Речь о другом. Твоя юная пылкость может привести нас... — профессор понизил голос и окончание фразы осталось для меня тайной.

Ответ молодого человека на эту тираду я не услышала, да и не прислушивалась к таинственному разговору, из которого было понятно лишь, что Марк считает себя ответственным за какое-то несчастье в жизни его дяди. Я встала, переложила спящего кота в кресло и подошла к аквариуму понаблюдать за рыбами. Снова донеслись громкие слова профессора:

— ...а тебе, дорогое дитя, не кажется, что ты был слишком откровенен? Что если ты ошибаешься..., — дальше что-то неразборчивое …, — ну если ты так уверен, что можешь доверять … но помни, что подставляя под удар себя, ты и меня делаешь беззащитным!

Разговор Марка с дядей продлился еще несколько минут, но уже на спокойных тонах и я была рада, что теперь ничего не было слышно, так как мне вовсе не хотелось невольно подслушивать то, что не предназначалось для моих ушей.

Мужчины возвратились в комнату и профессор объявил:

— Мне бы хотелось, мисс Грей, показать вам дом и поместье, но уже половина десятого и, пожалуй, пора ехать к вам. Марк рассказал мне о пропаже ключей и мы нашли простое решение этой проблемы. Со времени строительства в нашем поместье в мастерской остались несколько новых хороших замков с комплектами ключей. Мы с Марком могли бы прямо сейчас поехать с вами и поменять замки, тогда ключи, украденные нашим... хмм... противником, станут бесполезными.

— О, спасибо, сэр, это самое лучшее решение!

— Вы с Марком можете ехать, а я последую за вами, только прежде возьму новые замки.