Долгий сон статуи (СИ)

Они договорились встретиться часов в восемь. Пат отложил телефон на лавку и с силой прижал руки к пылающим щекам. Если бы курил, можно было бы даже на зажигалку не тратиться. Кажется, он мог сейчас сжечь весь парк.

Как прожить еще целый час и двадцать минут? Пат откинулся было на спинку скамейки, но, не в силах побороть вскипающего в каждой клеточке беспокойства, снова вскочил. “Перейду парк, в магазин зайду...” А сколько там того парка? Пат засмеялся своему вопросу – парка-то с гулькин нос, он только в темноте и может показаться сколько-нибудь большим...

- Спасиииитее!!! – раздалось совсем близко. Даже не успев подумать, не успев рассудить, испугаться, все на той же высшей ноте счастья, когда ощущаешь себя всесильным, Пат метнулся на крик.

Он успел увидеть человека, беспомощно трепыхающего, дрыгающего ногами, и другого, который держал первого за горло и которого человеком назвать было трудно – он показался Пату биороботом из фантастического фильма, с серой не то кожей, не то облегающим комбинезоном... Огромное и темное в контровом свете, существо обернулось на Пата, несколько секунд сканировало его горящими алым глазами. Недвижимость существа придала Пату решимости.

- Отпусти его!

И неожиданно, повинуясь, существо отшвырнуло свою жертву. Смерило еще раз взглядом – на миг Пату показалось, что глаза его утратили свой жуткий алый блеск. И вдруг оно бросилось прочь с небывалой скоростью – только удаляющийся отзвук тяжелых шагов слышался еще несколько мгновений.

- Вставайте! Скорее! – Пат забросил руку человека – это был Паруса, – себе на плечи и полу-повел, полу-поволок его прочь. Скорее, скорее!

Паруса кашлял и держался за горло, но был жив и почти невредим. Когда они были уже у выхода из парка, Пат вытащил свободной рукой мобильный и позвонил Корибанову. “На площадь... черт возьми, оба на площадь! – рявкнули ему в ухо. Голос казался каменным. – Высылаю машину!”

Уже в райотделе, когда Малковича осмотрели, а Пат рассказал в основном обо всем случившемся, его вдруг пронзила жуткая мысль – Алекс! Гостиница – единственная в Н., – находилась за парком. При мысли, что Алекс пойдет через парк, что его там будет поджидать эта жуткая красноглазая тварь, Пата затрясло. Отпросившись позвонить – Корибанов понимающе кивнул, – Пат вылетел в коридор и набрал Алекса. Телефон не отвечал. На часах было без пятнадцати восемь.

- Виктор Кузьмич, я вам еще нужен? – набросился он на Корибанова, как раз выходившего из дверей кабинета.

- Вообще-то... иди-ка домой, герой. Завтра поговорим. Ты у нас все же несовершеннолетний. Пашутин, отвезешь.

- Виктор Кузьмич, я так... я бегом...

- Цыц! Никаких “бегом”!

От дома до гостиницы – десять минут хода, соображал Пат, сидя рядом с лейтенантом. Или пять минут бега. Едва машина умчалась, оставив его у калитки, Пат припустил с такой скоростью, что пять минут, кажется, сократились до трех. Дежурная на быстрый вопрос – хорошо, в телефоне оказалась фамилия Алекса, которую Пат с разбегу даже не вспомнил, – прищурилась на стойку с ключами.

- Куретовский... Куретовский... вроде ключ есть, – она прищурилась теперь уже на потного, взъерошенного Пата. – Ты не Дарьи ли Александровны внук?

Пат кивнул.

- Мы с ним договаривались встретиться для разговора... Звоню – не отвечает... – выпалил он. Дежурная смягчилась.

- Третий этаж, 308-й. Только чтоб до 23-х мне...

- Спасибо! – крикнул Пат, взлетая по лестнице. Без трех минут... С каждой ступенькой росли нетерпение и ужас – что если Алекс вышел, не отдав ключ дежурной? И пошел через парк...

Правда, суровый прищур стражницы ключной стойки внушал надежду – такая не пропустит. Не в силах побороть нетерпение, Пат затарабанил в дверь номера – и едва не упал на распахнувшего дверь Куретовского.

- Не ушел! – выдохнул Пат. И шагнул к отступившему в немом изумлении Алексу...

Откуда взялась смелость? Он и в самом сновиденном мечтании не мог представить, что сам обнимет Алекса, что ткнется губами в его ухо, то ли шепча, то ли целуя.

- В парке... сегодня... – едва смог произнести он.

- Я уже знаю. Мне звонили...

Было ли говорено что-то еще? Алекс ли сказал, что звонили из райотдела, Пат ли ответил, что боялся... боялся, что не успеет, не застанет... Ничто сказанное не могло отсрочить, отложить, отдалить дальнейшее. Будь благословен монстр! Ты смерть, караулящая все и всех, напоминающая, что каждый день может стать последним. Без тебя не достало бы храбрости целовать в вырез рубашки показавшееся до боли уязвимым тело – с алым треугольником загара на груди, с алой грудной ямкой, в которой бьется в губы жизнь, с белой кожей и шелковистой тонкой дорожкой светлых рыжеватых волосков. Без тебя не достало бы силы взять на себя первый шаг – ведь кто ты таков, шестнадцатилетний пацан? – целовать блаженно приоткрывающиеся губы, подставляться под ласку рук.

Каждый день такая же красноглазая безжалостная смерть подстерегает всех – и не успеть! Ничего не успеть. Как не успелось когда-то... Ласка двух воинов, когда-то прерванная – прочь, не о ней сейчас, не до нее! Только какой-то негромкий плеск не дает покоя... волны... их плеск будит что-то звериное... Пат рывком повернул Алекса спиной к себе, прикусил кожу на шее, за ухом, там, куда падали завитки светлых волос, а рука его скользнула по животу вниз и чуть сжала через тонкие брюки уже напрягшийся член.

Вспышками – Алекс стонет и запрокидывает голову, когда Пат расстегивает его рубашку, гладит грудь, слегка сдавливая сосок; они лежат рядом, на узкой продавленной кровати, слившись теснее, чем враги в последней смертельной рукопашной. И руки Алекса, ласкающие его спину; он, Пат, движется размеренно и плавно, и худощавое тело под ним подается навстречу... “Теперь ты”- словно сверстнику во время игры или спарринг-партнеру на тренировке...

Ощущения непривычны, и все что нужно – расслабиться, довериться, потерпеть, пока тебя заполняет чужая твердость. “Мой храбрый воин...” – и можно попробовать выдохнуть, когда чужая рука движется по твердости плоти. И вот уже отпускает боль, уступая место горячему, сверкающему, как раскаленный металл, поднимающемуся от паха, из самых глубин. Пат прикусывает кожу у плеча Алекса, и тот позволяет, не дергается, не злится – и не прекращает движения. Да, только так и надо – одновременно сражаясь и подавась, поддаваясь друг другу. Такова любовь двух мужчин, говорит чей-то голос.

И, наконец, где-то внутри, в какой-то точке ударяет ток, от которого Пат судорожно выгибается, словно его коротят все 220. И еще, и еще раз, и пытка превращается в наслаждение, и все вокруг становится стоном, и Пат теряется в ощущениях, по-детски всхлипывает, толкаясь в руку, скользящую по его члену. Они оба дышат рвано, как спортсмены-соперники в жаркой схватке. Алекс убыстряет движения, они оба словно на гору взбираются, теряется ритм, рвется – и вдруг оба обрушиваются с этой горы, вниз, вниз, как камни, как горный поток... И в глазах Пата пульсирует багряное марево, постепенно перетекающее в черноту.

Потом можно лежать, крепко обнявшись, в продавленной колыбели панцирной сетки. Пока не вернется ясность и не станет видно то, что должно теперь делать.

- ...Мне надо идти, – вставать больно. Пат смотрит на часы. Без семи десять.

- Пат... – Алекс растерян, глаза в лохмах темных ресниц глядят вопросительно. Но Пат ощущает в себе силу дюжины богатырей из старой андерсоновской сказки, ему кажется, что он смотрит на все с высоты – если не птичьего полета, то с высоты сильного.

- Я должен, – это звучит как клятва. И Алекс понимает.

- До завтра? – вопросительно поднимает он брови и тянется вверх, как ребенок. Пат наклоняется к нему, стараясь не морщиться от саднящей боли. Целует – неумело, как сейчас становится ему понятно.

- До завтра. Алекс... – взгляд Пата упал на маленький холодильник. – У тебя случайно нет мороженого?

...Окна домика были темны. Пату показалось, что ушел из дома он давным давно. Жизнь назад. Перед калиткой он позвонил Жене, та была дома и холодно ответила, что ждет возвращения матери, переговорит с ней и придумает, куда бы пристроить Лайоса.