Долгий сон статуи (СИ)

- Сперва давай, как ты говоришь, свалим все в кучу и подобьем бабки, – сказал Алекс. – Были пропажи черных собак. Были убийства, осуществленные с особой жестокостью – так у вас говорят?

- Дело даже не в жестокости, – подавленно отозвался Вольман. – Я не могу представить себе живое существо, способное на такое. Физически способное, понимаешь? Даже для raptus, психотического припадка это слишком, я консультировался со специалистами. И этот бетон...

- Жора, ты способен на несколько минут перестать быть ментом и воспринять то, что я тебе скажу?

- Валяй, – махнул рукой Жорка. – Попробую.

- Так вот, сперва собаки. Черные собаки, Жорка. Сколько, говоришь пропало?

- Хозяйских вроде две. А бродячих... да бегают тут, но немного. Там уж я не знаю. Да я и не вникал.

- И пропали они вот в эти даты... Новолуние, Жорка. Два дня перед, два дня после. Самые черные дни месяца. Дни Богини мертвых, которой в жертву как раз и приносят черных собак. Идем дальше – обгоревшие кости были прикопаны совсем в другом месте, не там, где их сожгли. Не там, где совершался обряд. А значит, совершавший был подготовлен и настроен очень серьезно. Это не малолетние сатанюки, которые кошек и жаб на кладбищах режут. Это кто-то гораздо более знающий.

- Допустим, – словечко это далось Вольману нелегко. И Алекс хорошо понимал его – если действует нечто из ряда вон выходящее, организованная группа маньяков-сатанистов, значит, есть необходимость привлекать дополнительные силы, а за это начальство его по головке не погладит.

- Почему я отметил ту точку – там перекресток трех дорог. Дороги – не дороги, тропинки. Но их три, и место судя по карте, нежилое. Вот... я сделал фотографии.

- Мерзость какая, – поморщился Вольман.

- Я обратил внимание – там высокие колючки, татарник. И вот они отодвинуты с тропинки, и не просто отодвинуты, а крайне аккуратно и почтительно. Малолетки посрезали бы их к чертовой бабушке, а тут колючки подвязали... Почтение к самому месту проведения ритуала.

Жорка нетерпеливо поерзал и прокашлялся, и Алекс заторопился.

- В общем, там собак зарезали, там выпустили из них кровь и провели обряд. Но кровь, кровь не вылили в землю, как того требует ритуал! Я обыскал – нет, нет там крови. Значит, собрали ее, значит, не просто так ритуал проводился.

- Все это очень интересно...

- Жорка, Фетисов – скульптор. Он ведь, возможно, использовал скульптурный бетон?

- Я отослал образцы на экспертизу, – устало сказал Жора. – Почти уверен, что они совпадут – и что это даст? Убийца – Фетисов? Он одной рукой задушил здоровенного мужика-спортсмена? Другому, тоже спортсмену, оторвал ногу? Третьему размозжил гирей голову? Да он бы физически...

- В древности кровь от жертвенного животного, посвященного Богине мертвых, давала имеющему ее власть. Над мертвым. И над мертвой материей. Что если предположить, что Фетисов употребил эту кровь, чтобы создать некоего монстра, послушного своей воле? Жорка, ну убей в себе мента, ну хоть на секунду!

- Пигмалион и Галатея? Мы, менты, тоже кой-чего читали.

- И Галатея тоже. А еще – Талос, был такой бронзовый монстр на Крите, берега охранял. А нежелательных визитеров душил в раскаленных обьятиях так, что лица их искажались жуткими гримасами, названными позже сарданским смехом. По одним данным, его создал сам Зевс, а по другим – мастер Дедал.

- Который Икар?

- Который его папа.

- Ну хорошо. Ну и что я должен предпринять – искать силами милиции бетонного монстра, оживленного собачьей кровью чокнутым скульптором и мочащего людей?

- Жорка, зачем тогда ты меня пригласил приехать? – разозлился Алекс. Вольман сник.

- Не знаю, Ал. Я ведь и правда думал, тут какие-то сектанты, только покруче и посерьезнее. Думал, ты подведешь под это ритуалистику, ты же ас. И все завертится. Но вот после того, как выломали дверь в изоляторе... Не говоря уже о том, что в него стреляли в упор и хоть бы хны – ни один сектант не решился бы лезть в ментуру!

- Ни один, – кивнул Алекс. – А вот каменный истукан сделал бы все, что прикажет его хозяин. Не думая об опасности.

- Он спасал Фетисова, – сдавленно проговорил Вольман, снимая очки. – Хозяина. И во дворе райотдела нашли осколки бетона.

Комментарий к 4. Утро, которое мудренее вечера (1) – гимн Прокла Диадоха Гекате

====== 5. Carpe diem ======

Дело придумалось быстро. И губы сами выговорили что-то про необходимость сходить в райотдел к Виктору Кузьмичу Корибанову. Бог знает, чего стоило не подать виду, что он все понимает в их речи – войдя, Пат наткнулся на взгляд Лайоса, будто на стену. Высоченные стены представились ему, городские стены, за которые, он знал, не было хода ни Лайосу, ни ему самому. Стены, которые должны были стать им обоим надгробным памятником – как горная вершина не дошедшим до нее альпинистам. Самым прочным в мире обелиском, вспомнилось Пату.

Они позавтракали на кухне в почти полном молчании – Женя только спросила о бабушке и перевела ответ Лайосу. Снова серые, цвета речной горной воды глаза взглянули на Пата в упор – и, словно устыдившись нарочитого непонимания, которое Пат попытался изобразить, Лайос опустил голову.

- А где наброски и та тетрадь, которую мы взяли из дома Фетисова? – очень кстати спросила Женя. Пат ответил ей благодарным взглядом – даже резон для того, чтобы пойти к начальнику райотдела, нашелся сам.

- Да там, в подвале бросил! – с преувеличенным огорчением воскликнул он. Пришлось сделать усилие, чтобы не сказать этого на том, неизвестно-каковском, которым объяснялись Женя и Лайос. – Теперь вот опасаюсь, как бы “пальчики” там мои не засветились.

“Пальчики” было произнесено с залихватской блатной удалью, от которой Пату стало еще более неловко.

- С чего бы им засветиться? – тихо спросила Женя. – Ты разве попадал уже в милицию?

- Не был, не состоял, не привлекался... Кстати, я успел тогда рассмотреть наброски Фетисова – он действительно рисовал лежащего, – Пат подбородком показал на Лайоса. Тот вскинул глаза, и во взгляде его засветилась такая пронизывающая болью надежда, что Пат стиснул кулаки. Он и сам бы не мог объяснить, что его так пугало в перспективе разговора с Лайосом. Поэтому ухватился за тему фетисовских бумаг, как утопающий за спасительную веревку. – Но я заметил две вещи – во-первых, Фетисов рисовал еще одну фигуру, стоймя, и мне показалось, хотел сделать похожей на Лайоса. Во всяком случае, лицо показалось мне похожим... очень похожим. А во-вторых, в той старинной тетради я тоже увидел наброски лежащей статуи.

- А что там было написано? – спросила Женя. – И чья она?

- Там начало выдрано, так что не знаю, чья. А написано – там же по-старинному и почерк такой, что не особо разберешь. У меня не было времени прочесть – ты ж завопила, как сумасшедшая гиена, и потащила меня.

Женя впервые за разговор улыбнулась.

- Не говори, что жалеешь.

- Я вот что только не могу себе простить, – опустил голову Пат – Ведь мы там были! У музея, только со стороны черного хода. Как же мы потом не пошли к парадному?! Может, если бы пошли... бабушку бы не ударили, – тише добавил он. – Или мы бы ее нашли раньше.

- Пат! – Женя, вскочив, с силой тряхнула его за плечи. – Мы не могли предвидеть всего. Перестань казнить себя!

- Я не казню, – отозвался Пат. – Я... просто бабушку жалко...

Ему вдруг стало стыдно сбегать так поспешно. В конце концов, не может же он на Женьку сваливать все заботы об их неожиданном госте. Пат взглянул на старые ходики, мягко тикающие на стене.

- Через часик пойду. Виктор Кузьмич сейчас, наверное, занят, так я лучше после обеда. Давайте пока... в “польского”, что ли.

Он вскочил, едва не опрокинув табурет, и метнулся в свою комнату. За его спиной Женя вполголоса растолковывала Лайосу, что такое “польский”. Что же это за язык, подумал Пат. Быть может, Алекс знает... может, это было бы величайшее открытие – настоящее звучание мертвого языка. И живой носитель! Пат быстро взглянул назад. Кто его знает, вполне ли живой этот носитель. Он ни в одном фэнтэзи не читал про статую, которая оживала от того, что ее долбанули ломом.