Окутанная тьмой (СИ)

«И сколько раз уже ты обещала себе стать немного другой? Сколько раз клялась, что завтра проснёшься совершенно другим человеком, а не демоном? Сколько раз ты уже, срываясь по мелочам, умоляла вернуть время вспять, в тот день, в тот час, в ту минуту, когда упала и умерла? Не живи уже больше этими глупыми надеждами, не пытайся изменить прошлое, забудь о том, что было раньше, не будь дурой!» — сначала казалось, что вновь и так не вовремя объявилась Лия со своими нравоучениями о правильном и верном, но это было что-то другое — то маленькое, тёмное, жесткое, ненавистное второе Я, готовое в любой момент взять и довести до полнейшего сумасшествия.

— Люси, так ты согласна, знай, я буду очень рада, если ты согласишься, — Люси потупила взгляд, вновь натыкаясь на глаза Рэдфокса — к горлу неприятно подошёл ком, вместе с тем же тошнотворным сомнением, стоит ли ей вообще быть здесь, находиться среди них. Всё же малышка Анна ничего толком и не изменила, просто на мгновение дала надежду, всё осталось, как и раньше — Люси по-прежнему боятся, презирают, обходят стороной, боясь наткнуться на эти глаза. Но зря ли вспыхнули давно забытые чувства, возродились из тлеющего пепла, подобно фениксу, бушуя в груди неподвластным вихрем — Люси впервые чувствовала себя настолько неуверенно, страшно, взволнованно. И от всего этого, а в особенности от мерзкого страха, так неприятно опутывающего душу, хотелось кричать — громко, истошно, чтобы хотя бы кто-то смог услышать, — а после просто заплакать, ощущая себя просто живой, просто настоящей.

— Я не знаю, Леви, я уже ничего не знаю в этом мире, и часто сама себя не понимаю, не могу понять, что происходит. Не знаю, зачем сижу здесь, среди вас, зачем брала на руки Анну, хотя и ощущала, что всё неправильно, зачем говорю с тобой — я знаю лишь одно, в глазах многих я так и осталась монстром. И мне уже не обидно и почти не больно, я привыкла, мне просто страшно, что всё, что говорят люди может взять и оказаться правдой, а не обычной выдумкой, мыслями, я этого боюсь. Уже давно хочется кричать от непонимания, которое разрывает изнутри, хочется бежать отсюда подальше, чтобы никто из вас больше не видел меня, хочется просто заплакать, чтобы понять, убедиться, что я ещё живу, существую. Я теперь уже ничего не могу, не хочу и всё чаще ловлю себя на мысли, что задумываюсь о вечном покое — быть может, было бы лучше, легче, правильнее, если бы я умерла, если бы меня не спасли, не превратили в это. И называть себя это больно, но, как мне кажется, правильно, — слёз уже не было, хотя было желание заплакать, только голос едва заметно дрожал, и Хартфилия вновь себя не понимала — зачем всё это говорит? Неужели надеется на прощение, надеется, что, услышав её исповедь, её простят, пожалеют, примут назад так же тепло? Неужели Люси всё так же верит в надежду?

— Знаешь, Люси, я не могу судить тебя. И никто из них тоже не может, просто не имеет на это права — мы никогда не были на твоём месте, мы не можем говорить, что всё, через что ты прошла, было просто, мы не должны презирать тебя, упрекать в слабости и желании быть защищённой. Мы должны поддерживать тебя, как и раньше, как было тогда, при нашем первом знакомстве, мы ведь одна большая, дружная семья, — а без тебя наша семья уже и не семья вовсе. Когда рядом нет кого-то близкого, то всё становиться бессмысленным: кто-то уходит, кто-то ждёт, кто-то страдает, а кто-то не выдерживает и ломается. Слушай, я хочу предложить тебе сходить кое-куда, здесь недалеко, уверена она будет безумно рада увидеть тебя, — Люси насторожилась, услышав это неопределённое «она», однако послушно, сама не зная почему и зачем, поднялась, последовала за Леви к выходу. Как ни странно, тех пронзительных, прожигающих, осуждающих взглядов в спину больше не было, даже Гажил смотрел как-то иначе, а после просто отвернулся — Люси оставалось лишь надеяться, что, быть может, и он понял её правильно.

Куда они направляются, Люси всё никак не могла понять, хотя и знала этот город как свои пять пальцев: все улицы, переходы, закоулки — все они были до боли в сердце знакомы, и отрицать то, что Люси скучала по этим местам, было бы глупо. Да, порой не хватало привычной людской суеты, шумных улиц, долгожданного возвращения в свой дом, где всё лежит точно так же, как ты и оставил, обычного взгляда на гильдию. А теперь она шла по обычной каменной дорожке, впереди вход в центральный парк, где так же громко, знакомо журчит воды из фонтана, где на каждой скамейке сидят то одинокие, всеми позабытые люди, то шумные компании, чередуясь с влюблёнными парочками. Люси любила быть здесь весной: природа была по-своему красива, неповторима, притягательна, чарующа, а люди, будто забывая прошлое, холодные, леденящие душу ветра, с радостью позволяли нежным, первым лучам растапливать лёд в своих сердцах, освобождая место для больших тёплых чувств.

— Вот мы и пришли, Люси, я надеюсь, что она не занята как обычно, — Леви аккуратно, всё так же при помощи Люси, поднялась по ступеням, уверенно, бойко постучала маленьким кулачком в тёмную, деревянную дверь. Сам по себе дом был достаточно уютным, светлым, немного неподготовленным к приходу весны: на внутренних подоконниках стояли цветы, некоторые устало опираясь на местами мутные после дождей стёкла; спереди, где-то от середины дорожки, ведущей к двери, до почти самого начала улицы, отгороженные низким заборчиком, находились клумбы, пока ещё только с сырой, чёрной землёй и едва заметной, пробивающейся на свет травой; слева стояла просторная, светлая беседка, теперь слегка запылившаяся, неухоженная и рядом широкие качели с местами отлупившейся голубой краской. Люси до сих пор не знала и не догадывалась к кому они пришли, да и с какой целью, кто эта таинственная «она», которая безумно рада будет её видеть. Хартфилия вроде как и не волновалась, стараясь сдерживать свой интерес, оставаться практически безразличной, но сердце предательски, на одну секунду, замерло, когда послышались тихие, осторожные шаги и скрип деревянного пола. Звякнула железная цепочка, щёлкнул замок — Люси замерла в полнейшем неверии, точно так же, как и стоящая напротив неё девушка, явно не доверяя собственным глазам первые несколько секунд.

— Люси? — Эрза тихонько качнулась, будто от временной слабости в теле, но тут же уцепилась рукой за дверь, теперь, едва отойдя от шока, устроенного МакГарден, Люси всерьёз и внимательно смогла рассмотреть Скарлетт. Повзрослевшая, по-своему похорошевшая, с немного осунувшимся, усталым лицом, с мудрым, спокойным, но пока удивлённым взглядом, сильно похудевшая, но в целом такая же, как и была, если не считать коротких, едва достигающих плеч алых волос. — Я так рада! — Люси заметила искренние слёзы, быстро выступившие на глазах Эрзы, она и сама бы с удовольствием поплакала бы, крепко обнимая подругу, но только не могла. Как будто всё внутри — такое тёплое, светлое, родное, только-только проснувшееся — просто окоченело, замерло, застыло, прекращая подавать команды, не позволяя испытывать даже боль в полной мере. И эти трепетные объятия, когда чувствуешь себя уютно, тепло, в своей компании, когда понимаешь, что ради этого действительно стоило возвращаться, ради этого момента стоило жить, когда происходящее уже давно не сон, не воображение, а реальность, всё равно не выходит почувствовать что-то ещё. — Заходите, я только убираться начала, не обращайте внимания на бардак. Хотите чая? — Эрза торопливо зашагал в дом, на ходу стягивая с себя фартук весь отмеченный какими-то странными пятнами, которые теперь, похоже, и не отстирываются. Откинув грязно-серую тряпку в сторону, к фартуку, Скарлетт более воодушевлённо и, как показалось Люси в тот момент, радостнее, живее зашла на кухню, тут же принявшись накрывать на стол. Достала из настенного шкафчика три чашки из одного сервиза, плетёную корзинку с печеньем и конфетами, и приветливо, как настоящая хозяйка, пригласила девушек за стол.

— Джерар вновь уехал в Совет, оставив тебя здесь одну? — с неким сочувствием проговорила МакГарден, положив свою ладонь поверх руки Эрзы, погладив, сдержанно улыбнувшись, так пытаясь успокоить и поддержать. Люси же только смогла рассмотреть золотое кольцо с несколькими мелкими камешками и тонко-высеченной гравировкой внутри — этого хватило, чтобы сделать для себя кое-какие выводы. Эрза молодая, красивая, замужняя, вот только счастья и радости в этих глазах Хартфилия не видела, их там просто не было — была только неимоверная усталость, готовность бросить всё в любую минуту и уехать, куда-нибудь далеко-далеко, стирая все воспоминания связанные с этим городом. Но что-то крепко и надёжно держало Эрзу здесь, и кольцо на безымянном пальце служило тому подтверждением — Эрза сильная, упрямая, гордая. Вопрос лишь остаётся в том, а надолго ли хватит её непробиваемой брони, да и сможет ли она защитить девушку от всех ударов судьбы, сможет ли залечить ту трещину, которая медленно и гадко расползается, разрушает её брак и всю жизнь в целом?