Окутанная тьмой (СИ)

-Люси, тише, все уже позади, теперь все хорошо, – как можно ласковее, нежнее проговаривает Драгнил и вопреки собственным страхам, наконец, зародившимися и в нем, слишком уверенно приближается к ней, протягивает руку – вот только Люси не верит ему, совсем не верит этим пустым, холодным, просто безжизненны глазам, не верит этой наглой, самоуверенной ухмылке, вовсе не свойственной ему в такие моменты. Отцепившись от края стола, Хартфилия обернулась, все еще желая увидеть своего настоящего Нацу, а не эту жалкую, пустую подделку, каким он сейчас и является без своих чувств, которые делали его живым. Но нет, перед ней все тоже бесчувственное лицо, холодные глаза и хамовата ухмылка, которая в отличие от его настоящей улыбки, не наводит никаких теплых, греющих душу воспоминаний. Только холод, только огромная, черная, непреодолимая бездна между ними – ведь это, как ни крути, не он. Его рука, все так же протянутая вперед к Хартфилии, не дрожит, доказывая, что и страх в нем перед ней полностью отсутствует и это лишь одно из, которые перестают делать его настоящим, искренним Нацу, даже отсутствие чего-то одного, казалось, самого мелкого, никчемного чувства меняет его в корне. И сейчас он стоит всего в нескольких шагах от нее, смотрит вроде как и ласково, с нежностью, но в то же время в его глазах пустота и обычный холод – безразличность, которая чаще всего бывала в глазах самой Люси. Вот только для нее она была привычной, но видеть ее в нем, в ее Нацу, было страшно и в какой-то степени больно и гадко. Он ведь совершенно не такой, это не его взгляд.

-Не подходи! Не смей подходить ко мне! – выкрикнула Люси и, вытянув одну руку вперед, как для баланса, а второй все так же опираясь на стол, обошла его вокруг. Слабость уже в который раз совершала попытку опустить ее в темноту, в пустоту, в полное непонимание происходящего, но что-то упорно не давало этому случиться. Эти пресловутые черные пятна постепенно то исчезали, то вновь появлялись, теми же уродливыми, мешающими кляксами, скрывая от нее все краски, цвета, которые она только могла различить в полумраке, всех тех, кто был сейчас перед ней, кого она могла видеть, но боялась посмотреть в глаза – было просто стыдно. Когти вновь вытягивались, явно выделялись на бледных тонких пальцах и наверняка они пугали их – рука все так же вытянутая вперед дрогнула, сжалась в кулак, впивая когти в кожу, до крови, ведь она не хотела, чтобы они видели это, не хотела, чтобы они видели ее такой, не хотела, чтобы они боялись ее, не хотела втягивать их сюда – это был ее личный мир, ее ад. Пустой, безжизненный, холодный, лишенный всякой радости, наполненный до краев болью, кровью, смертями, горькими, сожалеющими слезами, угрызениями совести по ночам – им всем здесь не было места. А теперь всего один короткий взгляд исподлобья, незамеченный ими и Хартфилия видит их глаза, а там и мысли, и желания, и страхи – они для нее открытая книга, нужно только найти нужную страницу. Первое, что видит она – жалость, сожаление, сочувствие, непреодолимое желание помочь, далее немой, граничащий со здравым смыслом, страх и ужас. Люси криво ухмыляется, зная, что за челкой все равно не видно – она ведь знала, с самого начала знала, что ничем хорошим это все не закончится, они сами, собственноручно воплотили все ее самые горькие, приводящие в ужас, страхи в жизнь – она думала, надеялась в глубине души, что они примут ее такой, какой она стала, со всеми демоническими штучками – с этими уродливыми, острыми клыками, с тонкими, длинными когтями, с вороньими крыльями и алыми, кровожадными глазами. Но нет, они смотрят испуганно, жалостливо, непонимающе. Они как будто и не хотят понимать ничего, что должны делать сейчас – они просто должны бежать от нее, спасаться, но нет – они смотрят на нее, как и всегда, почти, как и раньше, не видя, что перед ними настоящий урод, еще одно жалкое порождение тьмы, еще один убийца, руки которого давно в крови, а душа прогнила, она просто одна из.

-Ну же, Люси, иди сюда, – Драгнил подходит ближе, все так же протягивает ей руку, улыбается, смотрит точно так же, казалось, тепло и заботливо – вот только все равно не так. От него не исходит тепло, тот привычный свет, от него исходит только холод, только одна сплошная ложь, только непроглядная темнота, в которую и он попал, как птица в клетку. Перед глазами вновь все разом поплыло, сливаясь воедино, не давая даже мизерного шанса разобрать что-то. Только все та же крепкая и, казалось, надежная мужская ладонь была протянута ей, вот только хвататься за нее, как за последний шанс, как за спасательный круг, как за простую надежду, Хартфилия не спешила и не хотела. Сейчас помимо той проблемы, что она, черт возьми, все же находится в своей гильдии, стоит перед своими товарищами в таком плачевном, жалком состоянии, первое место вновь забирал себе голод. Клыки медленно увеличивались, заметно выступая среди остальных зубов, они с силой впивались к губы, когда девушка, в очередной раз пытаясь заглушить крик и рык, стискивала зубы. С каждой секундой, проведенной здесь, с каждым коротким вздохом, приносящим вместо всегда отрезвляющего воздуха лишь сладкие, желанные запахи людей, голод только усиливался. Все, за что Хартфилия так крепко, так трепетно держалась, отступало на второй план – ее безумное воображение уже рисовало кровавые, тошнотворные, приводящие в немой ужас картины; она и ее жертва – кто-то сегодня явно умрет, вот только не быстро, ничего не почувствовав, а медленно, мучительно, от кровопотери, от открытых рваных ран, от переломанных костей, осколки которых впиваются во все внутренности; как раз за разом она все сильнее впивается в чью-то шею, безумно, подобно изголодавшемуся по крови зверю вгрызается в плоть, чуть не ломая кости жертве, ведь еще только начало; чувствует этот сладкий, пьянящий, сводящий с ума вкус крови во рту, упивается им, медленно, всего на мгновение теряя рассудок, видя перед собой вместо обычного человека еду; когти с каждой секундой все сильнее, глубже впиваются в такие хрупкие плечи, оставляют кровоточащие, рваные, темные полосы; крики уже почти не слышные, голос жертвы охрип, только окровавленные губы продолжают что-то шептать, свою молитву, которую сегодня никто не услышит; одно неловкое, слишком резкое движение и плечо сломано, просто раздроблено на мелкие острые осколки, которые так и останутся под кожей, принося всю ту боль, медленно убивая ее изнутри; по телу разносится та сладкая волна, заставляющая безумно улыбаться окровавленными губами, смотреть затуманенными глазами в небо, ощущать это временное чувство всевластия, когда еще одна душа маленьким, трепетным огоньком, готовым потухнуть в любую секунду, горит в ее руке – стоит только насладиться этим, сжать ладонь и ее как будто и не существовало.

Это чувство всегда сводило Люси с ума на несколько минут, именно из-за него она и считала себя настоящим монстром – у нормального человека нет таких желаний. Именно из-за этой временной слабости, когда она была просто не в состоянии управлять собой, привести в чувства, все ее надежды и мечты о прежней, счастливой жизни рушились, разбиваясь об одно единственное слово – монстр. И вот сейчас, именно в эту секунду, именно здесь, перед ними это желание берет над ней верх – уже нет никаких сил держать все в себе – эти хрипы, этот животный рык, безудержное желание вонзить в кого-то клыки, напиться кровью, получить еще одну прогнившую, черную душу, вцепиться когтями в хрупкие плечи и ломать, ломать, ломать, пока он жертвы не останется ровным счетом ничего – только сердце, по праву принадлежащее дьявольскому псу.

«А я ведь говорила тебе, что будут и другие, более важные проблемы, от которых ты, мелкий, будешь не в восторге. Вот ты меня никогда не слушаешь, а сейчас так мучаешься, зная, что все равно придется наплевать на свою человечность и убить, верно? Это больно, мелкий, я уже не помню это чувство, однако все еще представляю какого это. Это желание, эта потребность никогда не была подвластна кому-то, она всегда берет верх над демоном, запомни это и прекрати бороться. Повинуйся ему и иди, утоли свой голод, пока не стало слишком поздно, пока ты не натворила здесь никаких непоправимых дел»