Во имя веры (СИ)

— Стиви, я же знаю, ты хочешь, — улыбался Баки, держа лицо Стива в своих ладонях, отчего по телу разносилось приятное тепло. Стиву уже четырнадцать, он уже послушник в обители Жизни.

Баки стоял близко-близко, вглядываясь в голубые глаза. Стив тогда трепетал уже только от того, что Баки так близко, что его ладони, теплые, но уже мозолистые от меча, держат уверенно, но Баки зачем-то ждет разрешения, подтверждения, что то желание Стива, которое он ощущал, правильное, настоящее. Эти желания касаться друг друга проснулись не так давно, и они еще не привыкли к ним, боясь перепутать или ошибиться, неправильно понять.

Стив чуть прикрыл глаза, соглашаясь на все, что хочет Баки, и тот коснулся его губ своими в первом неловком поцелуе.

— Земляника, — пробормотал Баки, прижимая Стива к себе, целуя вновь. — У твоих губ вкус земляники.

В сенях громыхнули ведра, и Стив оторвался от размышлений и посуды, когда вошел Баки.

— Ты всегда все делал первым, — почему-то заговорил Стив, не оборачиваясь к Баки. — Делал первый шаг за нас обоих, ничего не боялся, был уверенным в себе. Я уверен, что ты такой и остался…

— Я чувствую тебя, — сказал Баки. — И это очень странно, ощущать тебя, как себя. Дай мне время привыкнуть к этому. Я не могу разобраться в себе… Я хочу к тебе, хочу быть рядом, но я совершенно не знаю тебя, и это вызывает диссонанс во мне. Мне никто не был нужен, а ты нужен.

Баки присел на лавку и потер лицо ладонями, а Стив почувствовал его недоумение, непонимание и желание, не думая, кинуться в омут с головой.

— Я бы очень хотел пообещать, что не буду торопить тебя, — Стив сел рядом, положив руку на колено Баки и погладив его, — но я так хочу тебя себе снова, что не могу ни о чем думать, только о том, чтобы быть рядом. Прости меня, я понимаю, что тебе нужно время, чтобы привыкнуть к этому. Прости.

— Говоришь, я был смелым и все делал первым? — вдруг улыбнулся Баки, поворачиваясь к нему, а потом взял, и поцеловал сам, ничего не спрашивая, зная, что Стив хочет этого. — Земляника…

Стив уткнулся ему в изгиб шеи, вцепился в Баки и всхлипнул, чувствуя, как катятся из глаз горячие слезы счастья.

— Ш-ш-ш, — успокаивающе погладил его по голове Баки, — все будет хорошо, я обещаю.

Потом они долго приводили дом в порядок, пытаясь сделать из него хоть мало-мальски обжитое жилище, и Стив замечал, что дом Баки знаком, как знакомо и фехтование. Значит, не все забрали у него феи, а только точечно, забрали память о людях, которых он знал, о том, как он к ним относился.

Ближе к вечеру пришла Мари и принесла им еды, но с ними есть отказалась, только постоянно им улыбалась, что не укрылось от Стива, да и от Баки тоже. Она ничего не спрашивала, только сказала, что завтра с мужем поедет на рынок и готова купить что-нибудь для них, на что Стив сказал, что они справятся сами, а про себя подумал, что пора было начинать жить заново, потому что Баки рядом, и теперь все действительно будет хорошо.

Когда пришло время ложиться спать, они оба замерли у большой кровати, и в комнате повисло неловкое молчание.

— Давай, лучше я… — начали одновременно оба и рассмеялись, так по-дурацки они себя почувствовали, но неловкое напряжение отпустило, уступив место странному желанию, которое Стив не мог идентифицировать каким-то определенным образом. Он чувствовал, что Баки хочет, чтобы он был рядом, но не мог понять, в каком качестве.

— Так, — Баки уселся на кровать, проверяя ее мягкость. — Я уже спал с тобой на этой кровати. И не только спал.

— Я не зайду дальше, чем ты мне позволишь, — заверил его Стив.

— Я сам не знаю, что готов тебе позволить, но спать мы будем вместе. В конечном итоге, мы оба этого хотим, — Баки пожал плечами и принялся раздеваться, как всегда, без стеснения. Его неуверенность в собственном решении выдавал только яркий коктейль из чувств: тревога, нерешительность, даже страх пополам с желанием, нетерпением.

Стив завороженно смотрел, как Баки раздевается, скидывая одежду прямо на пол, и это было настолько его, он сейчас казался Стиву настолько прежним, что снова запершило в горле, а глаза защипало. Похоже, стеснения он тоже не испытывал совершенно, потому что в мешанине чувств этого не было. А вот Стиву внезапно стало неловко, и Баки очень чутко уловил это. Он вообще всегда очень тонко чувствовал Стива, и сейчас, учась этому заново, схватывал на лету.

— Я могу закрыть глаза, или просто погаси свет, — предложил Баки, уже забравшись под меховое одеяло, и Стив снова рассмеялся, стеснение, странное, даже неуместное, отпускало, отступало, и он спокойно скинул одежду и, загасив светильник, тоже забрался в кровать. Стив только сейчас отметил, что Баки безошибочно выбрал ту сторону, на которой всегда спал. Похоже, некоторые привычки было ничем не изжить.

Стив лежал в их общей кровати впервые с тех пор, как потерял Баки восемь лет назад и боялся к нему прикоснуться, хотя не улавливал никаких негативных эмоций. Он вообще улавливал только лишь спокойствие, умиротворение и некоторую озабоченность, или озадаченность, но дыхание Баки было спокойным, размеренным, словно он уже уснул, хотя Стив точно знал, что он не спит. Стиву очень хотелось обнять Баки, прижаться к нему, но он не стал, уверенный, что Баки сам обнимет его, когда будет готов.

Для паладинов не было никаких условий по поводу девственности, обетов безбрачия и прочей атрибутики, которую почему-то приписывают обителям некоторых богов, но Баки не торопил Стива, ждал чего-то, но чего, сам Стив не знал. А спрашивать стеснялся, да и, надо сказать, боялся узнать, что Баки просто его не хочет, вдруг считает, что его нареченный плох, но каждый раз убеждался, что кроме него Баки не видит никого вокруг.

Это случилось в день его шестнадцатилетия, который они проводили вдвоем в доме родителей Баки. Бабка Баки к тому времени уже померла, а родители не любили бывать в деревне, и весь дом был предоставлен им двоим.

Стив тогда уже собирался ложиться, потому что утром надо было возвращаться в обитель, когда Баки подошел и обнял его сзади, целуя в шею. Стив чувствовал его желание, предвкушение, но и какую-то настороженность. Сам он вспыхнул, словно сухая солома от одного осознания, что Баки наконец решился, что они будут вместе теперь уже так полно, как только возможно. Он развернулся в кольце его рук, приникая к губам, раскрываясь, отдавая всего себя воле своего нареченного.

— Стиви, если ты не… — зашептал Баки, целуя его в открывающиеся в вороте рубахи ключицы, не стремясь снять ее. Пока не стремясь.

— Я да, Баки. Да, — горячо прошептал Стив.

Их первый раз был незабываемым уже только потому, что был первым. Баки был нежен, предельно осторожен, страстен и оказался изобретательным, хотя Стив точно знал, что это впервые для них обоих. Стив слышал, что первый раз больно, но Баки вывернулся для Стива наизнанку, и тому не было больно, только хорошо, запредельно хорошо, казалось, он просто не выдержит, умрет от удовольствия, когда его нареченный брал его, шепча всякую нежную чушь, которую так любил.

Шли дни, и Баки все больше привыкал к связи, к Стиву, чаще прикасался, целовал, давал обнимать себя ночами, но ничего большего между ними пока не было. Это было узнавание друг друга заново, и Стиву приходилось мириться с этим, хотя он чувствовал, как в Баки все больше просыпается желание, а еще он становился веселее, но говорил все равно мало, и Стив понимал, что он просто не помнит тех историй, что часто рассказывал. Зато он помнил вещи, но не понимал, почему. Вспомнил, что неплохо готовил, но на кухне оказался бесполезен чуть меньше, чем совсем. Они ездили на рынок, где Баки помнил, где что продавалось, но не помнил продавцов.

Феи изрядно поглумились над его памятью, отобрав самое дорогое — память о людях и о себе. Они отобрали у Баки то, что делало его им, но даже это не могло исковеркать связь нареченных.

— Обними меня, — попросил Баки однажды вечером, спустя месяц после их неожиданной, но такой желанной встречи. Стив тут же подвинулся к нему, просунул одну руку под голову, а вторую уложил поперек груди, прижимая к своей груди.