Падение во грех (СИ)

В гневе я упала на кровать, давясь злыми слезами. Все мои дни рождения были невыносимы… но этот обещал быть просто «особенным».

Потому что эту мертвячку, Сателлу Хабенхайт, всё-таки удалось разморозить. Вернее, это произошло само. Месяц назад охранник обнаружил её живой и дышащей. А вот её сестра, которая также была заморожена, исчезла… и так и не была найдена.

Весь этот месяц Сателлу выхаживал фонд Хендрик, приводил её в порядок после кристаллизации. Мой брат целыми днями пропадал там, заботясь о Сателле… и совершенно забыв обо мне.

«Ну почему, почему, почему мёртвых всегда любят больше, чем живых?» – всхлипывала я в подушку, давясь ядовитыми слезами. Быть может поэтому… они и не пытаются понять меня….

Мой брат… Эрик… он так нужен мне! Только с ним я могла поговорить, выговорится! Только он хоть что-то знал о моей Мечте, хоть как-то меня понимал! Только ему я могла признаться во всём, что так мучило меня… но даже ему дороже ожившие мертвецы, а не родная сестра…

Как же я всё это ненавижу!

А сегодня Сателла должна была, наконец, выйти из лаборатории и вернуться к нормальной жизни. Поскольку сегодня также был день смерти Розетты Кристофер, Эрик хотел показать Сателле фильм, который когда-то сняла моя бабушка, в надежде рассказать ей всё, что она пропустила, будучи замороженной… потом, разумеется, они поедут на кладбище, почтить память Розетты. А потом Эрик хотел познакомить Сателлу и с нами, своей семьёй и семьёй всех тех, кого она знала….

Просто замечательный подарок на день рождения… знакомство с ожившим мертвецом… хотя, какой там день рождения? 26 марта никогда не будет днём рождения Евы Ремингтон… он навсегда останется днём смерти Розетты Кристофер… Ева – чужая… её никто не поймёт….

Я услышала, как в замке поворачивается ключ. Что ж, значит пришли… я кое-как поднялась с кровати. Поправила волосы, прошла в ванную… вроде бы, не заметно, что я плакала. Слёзы были мелкими, лицо не покраснело… не хочу, чтобы они видели, мои слёзы… не хочу, чтобы ко мне приставали с вопросом «что случилось»… всё равно не поймут… всё равно им не объяснить… и я опять буду виновата во всём….

Я спустилась в гостиную и села на диван, скрестив руки на груди. Такая уж у меня идиотская привычка. Если я задумаюсь или злюсь, пытаясь отчего-то огородится, я всегда скрещиваю на груди руки. Словно это может защитить от мира….

Джоно сел рядом, прижавшись ко мне. Я обняла его. Он не переносил знакомства с чужими людьми. Как и я, в-общем-то….

Отец, стоящий у двери, нахмурился, но ничего не сказал. Он всегда попрекал мне, что я больно поощряю в младшем брате необщительность… что он должен преодолевать свои страхи… ну-ну… я сама прекрасно помню, как это ненавистно, когда тебя силой толкают в общество….

Моя сестра Розмари, наоборот, чуть не подпрыгивала от нетерпения. Такой уж она была. Весёлая, живая, общительная. Не зря, всё же, её первое имя было Розетта. Она унаследовала от своей тёзки всю свою неиссякаемую энергию.

Но, всё же, судя по рассказам бабушки, моя сестра не была полной копией Розетты Кристофер. В ней не было ни грубости, ни мальчишеских повадок. Непоседливость Розмари была смягчена нежностью и глубокой вдумчивостью. Яркая девочка, любящая производить на других впечатление… Розмари танцевала и божественно пела. Думаю, она унаследовала всё это от бабушки Азмарии… ведь недаром это было её второе имя….

Наконец, дверь в гостиную открылась и вошли Эрик с Сателлой. Розмари сразу бросилась на шею старшему брату. Отец неодобрительно покачал головой, плотно сжав губы. Думаю, он потом скажет Розмари наедине, что он не одобряет такое поведение при гостях. Я хмыкнула про себя. Вот вечно так… когда дети подвижны и не могут усидеть на месте, их одёргивают и велят вести себя спокойно. А потом удивляются, когда ребёнок, став старше, страдает от болезней, происходящих из-за малоподвижного образа жизни….

Не вставая с дивана, я, нахмурившись, изучала Сателлу. Судя по всему, она не изменилась с той фотографии, что была сделана в 1924 году. Она не выглядела старше ни на один год. Что ж, чему тут удивляться… заморозка есть заморозка….

Я знала, что в 1924 Сателле было девятнадцать, но, всё же, она выглядела старше. Я бы дала ей намного больше… но это было не удивительно… те, кто пережил какую-то травму, часто выглядят старше своего возраста… я же из-за своих волос вообще похожа на старуху в шестнадцать лет… а ведь когда-то была блондинкой, как и другие члены моей семьи….

Я отвела глаза от Сателлы, принявшись изучать узор на диванной подушке. Чтобы там она не говорила моей семье, меня это не особо интересует… лишь бы всё поскорее закончилось, и я бы могла вновь запереться в своей комнате… и не выйти оттуда до конца этого года….

Очнулась я, когда Сателла обратилась прямо ко мне. Я подняла глаза. В гостиной никого не было, кроме нас. Что? Неужели? Сателла решила поговорить со мной наедине? С чего вдруг такая честь? Ну что ж, сама напросилась!

Сателла сидела на диване напротив меня и смотрела на меня с какой-то грустью, словно увидев вместо меня кого-то другого, кто уже был теперь мёртв. Так на меня всегда смотрел отец, когда вспоминал свою мать, Еву-Марию… так на меня всегда смотрели в день моего рождения, когда думали о Розетте Кристофер… как же я ненавижу этот взгляд!

- Ева, ты так похожа на свою бабушку… – тихо произнесла Сателла.

Ах, вот оно что! На свою бабушку! Это ещё интересно с какой радости? Я видела много фотографий Азмарии в детстве и в юности, и не усмотрела никакого сходства между нами… отец говорил, что я похожа на Еву-Марию, но я здесь ничего сказать не могла… её фотографий я никогда не видела….

И я ответила Сателле. Прожигающим, полным ненависти взглядом.

- Почему ты так смотришь на меня? – недоумённо спросила она.

Я презрительно хмыкнула:

- Похожа… это с чего вдруг? Жаль, что ты не очнулась на годик раньше, – ядовито проговорила я. – Тогда бы ты смогла сравнить нас наверняка, и не сделала бы такой ошибки.

Я откинулась на спинку дивана, наслаждаясь произведённым эффектом. Сателла одна из тех, кто обожает мертвецов. И мои слова ой как ранят её!

И я действительно увидела боль, что отразилась на её лице. Но она продолжала говорить со мной вежливо, не понимая ещё, что имеет дело не с внучкой Азмарии, а с монстром, выродком, по какой-то ошибки мироздании родившемся в семье Ремингтон.

- Ну, зачем же ты так, Ева? – спросила она с некоторой болью.

Я криво улыбнулась и откинула назад волосы:

- Затем, что я ненавижу мертвецов. Что оживших, что покоящихся в могиле. Но оживших особенно. Потому что они живы, когда уже давно мертвы все остальные. А они остаются прежними и портят жизнь.

- Но я не виновата в этом! – воскликнула Сателла уже с некоторым возмущением. – Я бы тоже хотела, чтобы все они были живы и были с нами!

Я раздражённо покачала головой. Бывают же непонятливые люди! Хотя, понятливых всегда куда меньше….

- Вот чего не хватало, так это ещё, чтобы оживали те, кто давно уже должен умереть, – с кривой улыбкой сказала я. – Мне хватает одного такого экземпляра.

- Но я не знаю, почему так вышло… – тихо проговорила Сателла, прижав руки к груди. – Я была мертва… и должна была оставаться и дальше в таком состоянии… но я вернулась такой же, какой и заморозилось. И не знаю, почему.

Ну, вот опять! Идиотские оправдания! Что же ещё ожидать!

- Вот это мне и не нравится, – презрительно усмехнулась я.

Сателла вновь посмотрела на меня взглядом, который я ненавидела. Так пытаются успокоить, убедить… как же это мерзко!

- Но я с этим ничего не могу поделать, – сказала она, а затем попыталась положить руку ко мне на плечо, которое я с негодованием отдёрнула. Я совсем не переношу прикосновений! Особенно от тех, кого не очень-то люблю.

- Ева, милая… – Сателла сделала ещё одну попытку сблизиться со мной. Зачем, интересно? Да всё проклятый долг. Я же внучка Азмарии! Чёрт, почему же ради мертвецов некоторые согласны терпеть общения с теми, кто им неприятен? Ненавижу!