Падение во грех (СИ)

Впрочем, несмотря на то, что я завидовала старшему брату, между нами сложились довольно хорошие отношения. Он был для меня лучшим другом, всегда готовым помочь, поддержать. Долгое время, из-за отсутствия друзей в школе, я писала в своём дневнике, что мой лучший друг – старший брат Эрик.

Конечно, было всякое… когда ему было двенадцать, он любил издеваться над младшей сестрой. Но когда двенадцать исполнилось мне, я стала здорово доставать его в отместку! Но потом мы оба выросли… и наши отношения стали совсем иными… мы были самыми близкими людьми на свете….

Я ненавидела школу, ненавидела своих ровесников и была глубоко привязана к семье. Моя привязанность к ней стала особенно сильной, когда мне исполнилось девять лет. Ведь тогда на свет появились близнецы, мои младшие брат и сестра. Джошуа Хроно Ремингтон и Розетта Азмария Ремингтон.

Их назвали в честь тех, кто вступил когда-то в ту борьбу… умершего уже дедушки Джошуа, бабушки Азмарии, Розетты Кристофер и пропавшего демона Хроно… их даже стали звать не первым именем как обычно, нет, их имена соединили, чтобы сразу вспоминать всех. Джошуа Хроно стали звать Джоно, а Розетту Азмарию – Розмари. Со временем, я ещё больше обрадовалась этому. Я воспринимала имена как их собственные, совсем не думая о том, кому они раньше принадлежали.

Многие младшие дети часто ненавидят становиться средними, ненавидят рождение ещё более младших братьев или сестёр. Они считают, что им станут меньше уделять внимания, станут меньше любить. Совсем иначе восприняла это я. Видимо, я уже поняла, что умерших в нашей семье любят больше, чем живых, так что с появлением двух новых живых членов семьи я ничего не потеряю. Вот если бы кто-нибудь умер, мне бы стоило побеспокоиться.

На самом деле, в свои девять лет, я чувствовала себя уже достаточно взрослой. Мне так хотелось младшего братика или сестрёнку. Особенно, сестрёнку, конечно, ведь у меня уже был старший брат… я любила маленьких детей, мне хотелось заботится о ком-то, хотелось… чувствовать себя нужной кому-то. Чтобы кто-нибудь любил меня… и потому я так обрадовалась появлению на свет близнецов.

Я заботилась о них так, как могла, привязываясь к ним с каждым днём всё больше и больше. Я так радовалась, когда они научились улыбаться, когда они тянули ручки ко мне. Я всегда бежала к ним после школы, уделяя им едва ли не больше внимания, чем мама.

Они сделали первые шаги, держась за мои руки. А как я радовалась, когда кроме «мама» и «папа» они сказали, наконец, «Ева»! Привязанность к близнецам крепла с каждым днём, и я никогда не была так счастлива, как тогда….

Моя мама не работала, была домохозяйкой, и именно она следила за нами, детьми. Тихая, ласковая женщина… казалось, мы должны бы вить из неё верёвки, но нет, мы не могли… ей не нужно было применять к нам строгость, увы, у неё против нас было куда более серьёзное оружие – жалость. Она, как и я, не отличалась крепким здоровьем. Всякий раз, когда она волновалась, когда её что-то огорчало, у неё начинала сильно болеть голова… так, что врач даже сказал, что если случится что-то особо травмирующее, мама может попасть в больницу, или даже умереть. Мы так боялись этого и потому вели себя тихо.

Мой отец почти всю жизнь пропадал на работе, и я почти не видела его дома. Но всё же, он любил меня. Думаю, что даже после рождения близнецов, я осталась его любимицей. Ведь до сих пор из всей семьи только у меня одной были серые глаза….

Но если подумать хорошо, как я уже говорила ранее, отец любил не меня, хоть, конечно же, не отдавал себе в этом отчёта. Он любил ту, какой я должна была по его мнению стать. Это можно было понять по тем подаркам, что он дарил мне. Настольные игры, компьютерные игры… и во всех этих играх надо было убивать демонов.

Ненависть к демонам преследовала отца с самого детства, с тех пор, как умерли его родители. Он винил в этом демонов, особенно демона Айона, ведь если бы не он, Ева-Мария не была бы травмирована легионами… и Эван Ремингтон, скорее всего, тоже не вживил себе легионы, чтобы продолжать борьбу….

Вот только мой отец не подумал о том, что если бы не всё это, если бы не Айон, он сам бы не родился на свет….

В своё время отец хотел вступить в Орден Святой Магдалены, но когда Джеймс Ремингтон достиг нужного возраста, Орден уже перестал существовать. Но мой отец не сдался просто так. Со временем он организовал фонд «Хендрик», который получил название в честь моей бабушки, в честь её девичей фамилии. Этот фонд оказывал помощь всем, кто так или иначе пострадал от деятельности демонов. Наверное, отец думал так или иначе помочь людям, пострадавшим также, как его родители, отдать им своеобразную дань памяти. В тот же фонд вступил и мой брат, когда ему исполнилось восемнадцать. В тот год как раз и обнаружили Сателлу Хабенхайт…

Но отцу было недостаточно фонда. И он организовал своего рода новый Орден, новую организацию борьбы с демонами. К этой организации относилась также тюрьма, специальная тюрьма для всех, кто так или иначе связался с демонами. Заключил контракт или призывал их. Также, косвенно в эту тюрьму должны были попадать и все высшие демоны, если такие будут обнаружены. Хотя, конечно, это было мало вероятно. Когда Айон уничтожил Пандемониум, все высшие демоны рассыпались на легионы и погибли. Людям продолжали досаждать только низшие, а их отец приказывал уничтожать.

Почему-то отец видел продолжательницу своего дела во мне. Он считал, что я пойду по его стопам, буду сражаться с демонами… и совсем не учитывал то, что хочу я сама.

Оглядываясь назад, я думаю, что совершила в прошлом много ошибок. Возможно, если бы я поступила иначе, мои бы отношения с семьёй сложились бы по-другому… а может быть, моя судьба всё равно была предопределена.

Но когда именно это случилось? Когда я сделала последний шаг, после которого уже не могла повернуть назад? Могла ли моя жизнь пойти по другому пути? Или уже с самого рождения у меня не было иной дороги?

Я помню, что уже в шесть лет мечтала об идеальном, прекрасном мире. Мечтала всех спасать, мечтала построить свой рай, мечтала изменить мир… как же легко всё это выглядело тогда! Мне казалось, что стоит взмахнуть рукой и мир изменится по-моему желанию… я не видела препятствий, я не видела преград. Дети всегда уверенны, что могут свернуть горы… что их мечты сбудутся… что они изменят мир….

Я просто не понимала тогда, что мои мечты делают меня чужой для общества, для всего этого мира! Ведь именно это является в первую очередь препятствием для осуществления своих мечтаний! Мы отказываемся от своих желаний, когда начинаем думать о других….

Но я и не была тогда чужой. Многие дети мечтают о чём-то подобном, не являясь кем-то особенным, не являясь кем-то чужим… просто потом отказываются от этого, забывают о своей мечте, ведь так проще жить… они начинают поступать, как «надо»… и всё это «надо» выходит на передний план… они занимаются этим «надо», считая, что занимаются важным делом, становятся серьёзными… и скучными… всё, что «надо» выходит на передний план, а всё, что хочется, забывается… может быть, в этом всё и дело?

Я всегда боялась такой жизни. Я всегда боялась, что когда вырасту, мне придётся заниматься лишь скучной, важной работой, что не останется времени на удовольствие, на наслаждение жизнью, на то, что я считаю действительно важным… может быть, всё потому и случилось? Из-за этого страха я не смогла расстаться с детскими мечтами?

Или дело было в другой, тоже весьма странной черте? С одной стороны, я была вполне послушной девочкой… особо не хулиганила, не бедокурила, на других детей не нападала… но только потому, что мне самой так хотелось. Если меня ругали, если меня наказывали, не важно, родители дома, или учителя в школе, я всегда считала, что я права, а они ко мне несправедливы, что они – мои враги. Я никогда не чувствовала вину, я никогда не просила у них прощения… это они были во всём виноваты, и всё! Если меня наказывали, я внутренне никогда не соглашалась с этим. Я не чувствовала вину, я злилась и обижалась на взрослых. Мне с детства было непонятно, как можно быть благодарным за то, что тебя наказали. В принципе, я до сих пор не собираюсь никому говорить «спасибо», за то, что меня ругали в детстве….