Дети слепых (СИ)

Йойки знал одно – с ним что-то происходит.

С трудом соображая, Йойки выбежал на дорогу и поймал такси. Уже в машине он заметил, что Тио, Ким и Клаус поехали вместе с ним. А Йойки жалел лишь о том, что не знает номера Еми, чтобы позвонить и узнать, как там Юка.

Перед глазами всё плыло, голова раскалывалась, и Йойки казалось, что он то проваливается куда-то, то снова выныривает на поверхность. За окном такси мелькали знакомые улицы, вмиг ставшие чужими, мелькали огни чужих домов, мелькали мысли о том, что в этом месте он никогда и не чувствовал себя своим.

Голова словно наполнялась каким-то вязким туманом, сквозь который проступали образы, слова, события, казавшиеся смутно знакомыми и вместе с тем случившиеся как-будто с кем-то другим.

В больничном коридоре они встретились с Еми, цвет лица которого нисколько не изменился и был теперь под цвет окружающих белых стен.

- Как она? – выпалил Йойки сразу, как только увидел его.

Еми сделал шаг навстречу ребятам:

- Не очень хорошо. Врач сказал, что она получила сильное переохлаждение, потому что пробыла на улице слишком долго. Она замёрзла и потеряла сознание, и сейчас никак не приходит в себя…

- О нет… – Йойки стал искать глазами, куда бы сесть, и если бы рядом не нашлось кушетки, он опустился бы прямо на вычищенный мраморный пол. – Скажи, пожалуйста, скажи, что она поправится… Скажи, что с Юкой всё будет в порядке…

Еми только положил руку ему на плечо.

- Я бы сам этого очень хотел. Но сейчас мы всё равно ничего не можем сделать. Только ждать.

И они стали ждать. Время тянулось бесконечно долго, и казалось, что стрелка на висящих в больничном коридоре часах просто застыла на месте. Ким сходил к ближайшему автомату и купил всем кофе с сахаром, но Йойки не мог пить – к горлу моментально подкатывала тошнота. Нервная рука то и дело тянулась к карману и часам на серебряной цепочке. Йойки всё казалось, что они остановились, и в такие моменты его сердце тоже как будто переставало биться, но всякий раз Йойки убеждался, что часы по-прежнему тикают, и это внушало ему странное успокоение.

Наконец появился врач. Его лицо было озабоченно-серьёзным, а на лбу была печать вечных сосредоточенных морщин. Похоже, доктор уже привык сообщать плохие новости.

Йойки сжал покрепче часы в кармане и стал ждать. Доктор медленно произнёс:

- Состояние девушки всё ещё остаётся критическим. Мы делаем всё возможное, но…

- Но что?! – взорвался Еми.

Йойки молчал, сжимая губы и часы до боли.

- Это довольно странно, - доктор откашлялся, мучительно подбирая слова. – Что-то не так с её лёгкими. Такое ощущение, что они просто не хотят вдыхать окружающий воздух. Как будто отчаянно сопротивляются. Возможно, это результат переохлаждения, а возможно, следствие какой-то давней болезни. Пока сказать сложно. Сейчас же кислород поступает в её лёгкие искусственно. Будем надеяться, что она справится, и лёгкие снова начнут работать, как надо, но сейчас они сильно воспалены. Мы будем делать всё возможное, чтобы помочь ей.

- Спасибо, - едва слышно прошептал Еми и закрыл глаза, опускаясь обратно на кушетку. Его лицо выражало полное безразличие ко всему, как будто всё уже было кончено.

«Он что-то знает, он что-то понял», - подумал вдруг Йойки.

- А можно нам пройти к ней в палату? – спросил Йойки.

Доктор задумчиво кивнул:

- Да, пожалуй, вреда от этого не будет. Вы можете пройти. Только не все сразу.

Йойки оглянулся на Тио, Клауса и Кима. Он как будто забыл об их существовании.

- Уже поздно, - сказал Йойки, взглянув на часы. – Будет лучше, если вы поедете домой.

- А ты? – прошептала Тио.

- Я останусь здесь. С Еми.

- Тогда я тоже останусь!

- Нет, не стоит, - Йойки коснулся её руки. – Поезжай домой и отдохни. У тебя сегодня был трудный день. Жаль, что он закончился совсем не так, как мы хотели.

Тио порывисто обняла его. Они стояли так какое-то время, не говоря друг другу ни слова, а потом Йойки обратился к Киму:

- Полагаюсь на тебя. Проводи Тио домой.

- Да, конечно, - он кивнул в ответ. – Береги себя, Йойки. И держи нас в курсе событий.

Йойки тоже кивнул, и все разногласия между ними были стёрты.

Йойки проводил друзей взглядом и посмотрел на Еми, который лишь бормотал что-то как полоумный, и Йойки различил только два слова: «возраст ноль».

За окнами было темно. Йойки подумал, что им предстоит долгая ночь.

*

Держать все переживания при себе, никому не показывать истинных чувств, быть спокойным и сдержанным. Таким всегда был Йойки. Спокойным и рассудительным, «смышлёным мальчиком», как говорили учителя, одобрительно качая головами. Однако Йойки всегда чувствовал, что учителям он не по душе. Они больше любили шумных, драчливых мальчишек, а таких тихих, как Йойки считали странными, просто «умными». Все его странности приписывали рисованию – тот, кто так много рисует, всегда погружён в собственный мир, и для других представляется тихим замкнутым одиночкой.

Йойки казалось, что он всегда был таким. Он и не пытался быть другим. Не пытался подражать уверенному в себе Киму, громкоголосому и смешливому. Он был собой. Йойки – это мальчик, неплохо успевающий по всем предметам и не умеющий писать письма, с тихим голосом и хорошими манерами, любящий заботиться о других, с тонкими пальцами и неопрятными манжетами, испачканными в краске, с задумчивым взглядом и яркими снами, с мечтами, скрытыми от других, и вечным стремлением стать сильнее ради тех, кого он любит. Йойки такой. И он никогда не хотел измениться.

Входя в палату к Юке, Йойки почему-то вспомнил вопрос, который ему задала Тио когда-то давно: «Ты всегда полон веры и надежды. Интересно, ты всегда был таким?». Тогда Йойки не знал ответа на этот вопрос. В то время он ещё мало задумывался о том, кто он, какой он на самом деле. А сегодня Йойки ответил бы: «Нет, я был таким не всегда. Так вышло, что кто-то когда-то давно научил меня верить».

А ещё Йойки вспомнил фотографии. Тио говорила, что он не найдёт свои старые детские снимки, потому что их просто нет. Что она тоже пыталась и ничего не вышло. Йойки тогда всё-таки проверил её слова, и действительно – никаких фотографий не было.

Почему-то всё это вспомнилось ему именно сейчас, когда он переступил порог палаты, где лежала Юка.

Юка была бледной и осунувшейся. Тонкие руки безжизненно лежали вдоль тела. Под глазами пролегли тени. Она казалась совсем маленькой и беспомощной. А Йойки только смотрел на неё, и ему хотелось кричать: «Забери мою жизнь, забери мою силу, забери воздух, которым я дышу, но только живи, прошу тебя, живи». Но он не мог всего этого произнести. Отчасти потому, что привык держать чувства в себе, а отчасти потому, что это чувство пугало его, и Йойки не знал, откуда оно взялось.

Плечи Еми задрожали, казалось, он сейчас заплачет. Неловко пропуская друг друга вперёд, они сели рядом с кроватью девушки.

- Она кажется такой слабой, - выдохнул Еми. – Я так привык видеть её жизнерадостной и сильной, что сейчас мне кажется, что это не она, а кто-то другой лежит на этой постели.

- Ты ведь что-то знаешь, да? – Йойки впился взглядом в лицо Еми, пытаясь поймать его взгляд. – Слова доктора тебя просто убили. Ты понял что-то, да? Прошу, скажи мне!

Еми посмотрел на Йойки и невесело усмехнулся:

- Кажется, ты начинаешь врубаться, что к чему, парень, - сказал он. – Я скажу тебе кое-что. Знаешь, Юка не совсем такая, как мы с тобой. Она устроена по-другому. Она незримо отличается от нас, но отличается. Не потому, что она женщина, а мы мужчины. Дело в другом, совсем в другом. Тебе, возможно, сложно будет это понять, но там, откуда Юка пришла, совсем другой воздух. Её лёгкие не приспособлены к этому воздуху, нашему воздуху. Здесь Юка становится в тысячу раз уязвимее, понимаешь? А те лекарства, которыми её здесь будут пичкать, не дадут ровным счётом ничего. Просто потому, что она другая. И та среда, в которой она сейчас находится, враждебна для неё. Юка может не справиться, понимаешь? – его голос дрогнул, и Йойки почувствовал, как холодеют кончики пальцев. Да, он понимал.