В поисках будущего (СИ)

– Джеймс, – она не может вздохнуть, но я не даю ей закончить. Я просто хочу ее снова поцеловать, и я ее целую. Мои руки скользят по ее спине и шее.

– Ты его не любишь, – тихо говорю я ей, скользя губами по уголку ее рта и вниз по подбородку, как раз туда, где я держу свои руки. – Я знаю, что не любишь… Но я тебя люблю…

– Джеймс… – пытается она, но я снова прерываю ее поцелуем. Я не хочу слышать, как она скажет мне, что я ее не люблю или что я лгу. Я слышал от нее это уже много раз, и я не знаю, сколько еще выдержу.

– Просто брось его, ладно? – тихо прошу я. – Ты тоже это чувствуешь, я знаю.. Мы должны быть вместе, Кейти… – она всегда была беспомощна против этого «Кейти». Она не может удержаться. – Ты и я.

В этот раз она начинает поцелуй, хватает меня и тесно прижимает свои губы к моим. Я чувствую по ее губам, что она тоже знает и понимает это. Она знает, что мы должны быть вместе. Что так всегда должно было быть.

– Я дам тебе все, – обещаю я, но только шепотом, потому что мне едва хватает воздуха на разговор. – Все… Все, что угодно, в мире, что захочешь, все для тебя, – я провожу губами по ее уху. – Просто брось его. Пожалуйста.

– Джеймс, – она тоже шепчет. Она кладет руки мне на плечи и отстраняется, чтобы взглянуть на меня. Она смотрит на меня, и ее взгляд скользит по мне, прежде чем снова вернуться к моим глазам. – Я должна тебе что-то сказать, – она выглядит до смерти напуганной, и на секунду или две я, как идиот, думаю, что она скажет, что тоже любит меня.

Но, конечно, она этого не делает.

Она говорит то, чего я совершенно не ожидаю.

– У меня нет жениха.

После этого повисает тишина, и я просто смотрю на нее. Я не знаю, о чем, нахер, она говорит, и, судя по ее виду, она понятия не имеет, что делать дальше после этого заявления. Наверное, потому, что это самое нелепое, что она когда-либо говорила.

И я просто качаю головой:

– … Не понял?

– Я… – она хмурится и отворачивается. Мне внезапно становится нехорошо. – Я… Мы расстались… – она оборачивается ко мне, и я вижу, что она начинает сожалеть, что вообще открыла рот, потому что я вижу начинающийся испуг в ее беспокойных глазах. – Поэтому я вернулась в Англию… - заканчивает она еще тише, чем начинала.

Когда она вернулась в Англию… Какого хрена? Я в шоке, в прямом смысле в шоке, и, наконец, она просит меня ответить.

– Джеймс, скажи что-нибудь… – я едва слышу ее, но это работает и выбивает меня из шока.

– Все это гребаное время? – неверяще спрашиваю я. – Ты врала мне все это гребаное время?

– Я боялась… – бормочет она.

– Боялась? Чего боялась?

И ее глаза начинают наливаться слезами.

– Тебя, – тихо говорит она. Я просто смотрю на нее, скорее всего, тяжело смотрю. Она ничего не говорит, и тишина давит на нас. Наконец я решаю, что с меня хватит.

– Нахер это, – злобно говорю я и оборачиваюсь, чтобы найти свою палочку и убраться отсюда нахер, но она спрыгивает со стола и хватает меня за руку.

– Джеймс, стой! – я пронзаю ее взглядом, и она выглядит одновременно паникующей и умоляющей. – Просто… - она качает головой, словно старается собраться с мыслями. – Мы можем быть вместе.

Она спятила?

Я смотрю на нее тяжелым взглядом. Добрых две минуты. Я не знаю, чувствовал ли я хоть раз в жизни такой гнев.

– Ты мне врала, – медленно говорю я. Ровным голосом. А потом грубо отдергиваю свою руку. – Гребаная лживая сука!

Она отстраняется, чтобы ударить меня, но я легко ловлю ее руку. Я злобно смотрю на нее, и она пронзает меня взглядом в ответ. Между нами столько злобного гнева, что может случиться взрыв. Мы с вызовом смотрим друг на друга, я все еще крепко держу ее за запястье все там же, где поймал ее, когда она попыталась меня ударить.

– Отпусти, – медленно говорит она, и ее голос источает такой же гнев, как и у меня.

Я суживаю глаза и еще крепче сжимаю ее руку, прежде чем резко отпустить ее с такой силой, что она отшатывается и сталкивается со столом позади нее.

Мне насрать.

Ей, оказывается, нет, потому что теперь она полностью в бешенстве. И так как ее палочки поблизости нет, она делает по возможности самое близкое к проклятью. Она хватает кастрюлю, которую чистила до этого, и швыряет в меня. Прямо в голову. К счастью, я профессиональный игрок, так что я легко могу увернуться от предметов, летящих мне в голову. Я почти умер от бладжера, когда мне было восемнадцать, так что я выучил этот урок. Я уклоняюсь, и кастрюля влетает в стену позади меня.

Она издает недовольный вскрик, но я выпрямляюсь и смотрю на нее так злобно, как только могу. Это нетрудно.

– Пошла ты на хер, – серьезно говорю я ей. И не могу отказать себе пробормотать вдобавок, - лживая сука.

– Пошел на хер из моего дома! – кричит она, когда идет за мной в гостиную, где лежит моя палочка. Я игнорирую ее, пока роюсь вокруг дивана, пытаясь понять, куда она упала. – Ты гребаный ублюдок! Не смей больше, нахер, вообще со мной говорить! Ненавижу!

– Знаешь что? – злобно спрашиваю я, оборачиваясь и расстреливая ее взглядом. Но потом лишь качаю головой. – Забудь. Ты просто долбаная лгунья.

Она изумленно смотрит на меня.

– Ты самый большой гребаный лжец, которого я за всю свою жизнь встречала! – кричит она. – Да кто ты, нахер, такой чтобы, блядь, говорить мне это?

– Я никогда тебе не врал! – кричу я ей в ответ, даже не раздумывая. Она смотрит на меня, все еще пылая в бешенстве, но ничего не говоря. Я понимаю, что задыхаюсь, и пережидаю секунду, прежде чем продолжить. Мой голос понижается до нормального, некричащего тона. – Все, что я тебе говорил, было правдой. Все, – очень многозначительно говорю я.

Она ничего не говорит. Она просто продолжает на меня смотреть, и ее грудь медленно поднимается и опускается в тяжелом, ровном дыхании, пока она сердито смотрит на меня.

Наконец я замечаю свою палочку среди диванных подушек. Я больше ничего ей не говорю. Просто хватаю палочку и дизаппарирую, перемещаясь прямо в центр своей квартиры. Я все еще в бешенстве, и в то же время я расстроен. Честно, я не знаю, что мне чувствовать.

Она лгунья.

Я ее ненавижу.

Но я, нахер, люблю ее.

Я испускаю низкий, разочарованный вскрик. И потом, потому что мне больше нечего ударить, я сжимаю руку в кулак и так сильно, как только могу, бью стену. Он пробивает штукатурку в тот же момент, как ломаются мои кости. Моя рука просто разрывается от боли, и я зажмуриваю глаза, отдергивая кулак от дыры в стене моего коридора. А потом, потому что, как оказалось, мне нравится добавлять физическую боль к моральной, я бьюсь о ту же стену головой.

К этому моменту я едва замечаю кровь на своих руках и боль в голове.

Это лучше, чем думать. Сейчас все лучше, чем это.

========== Глава 28. Все ==========

Рон много раз в жизни чувствовал себя бесполезным.

Когда он был ребенком, он чувствовал, что само его существование бесполезно. Тяжело расти самым младшим из сыновей и при этом не самым младшим ребенком. Это самое бесполезное место в семье. Не имело значения, что он делал, кто-то уже сделал это раньше. Неважно, делал ли он что-то плохое или хорошее, добивался успеха или проваливался, один из его братьев об этом уже позаботился. И он точно не был самым интересным в своей семье: он не был из умных, как Билл и Перси, не из забавных, как близнецы, не из спортивных, как Чарли, и он не был из очаровательных, как Джинни.

Он был совершенно средним во всем.

А среднее чаще всего бесполезно.

Не только дома он ощущал свою бесполезность. С друзьями он тоже чувствовал себя бесполезным. Трудно не чувствовать себя никуда не годным, если ты находишься между героем магического мира и самой умной девочкой, что когда-либо ходила по этой школе. Даже взрослым иногда ему тяжело было осознать, а сделал ли он на самом деле что-то такое, что могло помочь победить Волдеморта и, как это называют, «спасти мир». Он не мог вспомнить ничего особенного. Он был лишь бесполезным второстепенным персонажем.