В поисках будущего (СИ)

А по ночам отправлялся домой со слишком большим количеством алкоголя в организме и именами разных женщин в карманах, но в постель он падал один. И спал до утра, когда просыпался и начинал все снова.

Ал многое знал о своей семье.

Он знал, что его дед отдал бы свою левую руку за то, чтобы один день побыть маглом и посмотреть, как они живут и каково это, когда надо полагаться только на электричество, машины, телефоны и все такое. Он знал, что его сестра глотает больше дури, чем они с братом за всю жизнь видели и что она так хорошо скрывает эту привычку, что родители и представления о ней не имеют. Он знал, что его брат влюблен в девушку, которая не любит его, и он верно предсказал, что в итоге все закончится только хуже, и она снова разбила ему сердце. Он знал, что у его кузины Доминик есть жених по имени Джек, но в то же время она встречается с коллегой по имени Джон. Он знал, что Тедди думает, что его дети ненавидят его и что он обижается на Виктуар больше, чем это показывает, за то, что она не защищает его перед дочерьми. Он знал, что его собственная мать иногда втайне обижается на них, потому что она скучает по своей квиддичной карьере и никогда так и не сможет узнать, насколько успешной она могла бы быть. Он знал, что Лэндон разбил дорогую вазу на кухне Норы и обвинил в этом Дору, чтобы не получить.

И он знал, что Роуз спятила.

Не в забавном варианте спятила… По-настоящему, серьезно спятила.

Иногда он о ней волновался. Иногда он читал ее письма и задавался вопросом, насколько она близка к тому, чтобы сделать что-то по-настоящему ужасное. В ее письмах не было ничего кроме отчаяния, злобы и печали. Иногда он действительно о ней волновался.

Он чувствовал себя немного виноватым, правда. Он был не самым лучшим другом с тех пор, как они покинули Хогвартс. Но случилась жизнь. Случилась академия авроров… Случилась Ирландия… И их развело. Это нормально, думал он, но это все равно не подавляло чувства вины. Он спросил Элизабет, чувствует ли она то же, и она ответила, что да. Но она не думает, что это только ее вина, сказала она, потому что в последние годы у Роуз мало оставалось времени на кого-либо еще кроме Скорпиуса.

Так что неудивительно, что, когда он ушел, она тут же погрузилась в депрессию.

Он думал, что, может, ему надо кому-то сказать, может, ее родителям или своим родителям… Но он этого не сделал. Он не знал, почему. Он думал, что, может, они могли бы ей помочь. Но в то же время он думал, что они могут решить, что он преувеличивает, и не сделать ничего, а Роуз будет зла на него всю оставшуюся жизнь.

Так что он ничего не сказал.

Так что он просто жил совершенно нормальной жизнью, жалея брата, которому разбили сердце, кузена, которому приходится иметь дело с публичным скандалом из-за подростковой беременности на глазах всего мира и газет, и кузину, которая, наверное, внутренне умирает, потому что ее сердце разбито и она каждый день читает газеты, но рассматривает не истории о ее еще нерожденном племяннике, а фотографии ее бывшего парня в окружении шлюх, висящих на его шее или руке.

Но что хорошего было в этой жалости?

Это было бессмысленно, так? Но что еще он мог предложить? Он не знал. У него ничего не было. Так что он сочувствовал им и жалел их про себя.

И продолжал жить со своим секретом.

Когда Джинни было шесть, она пообещала себе, что однажды она вырастет и у нее будет красивая дочка, которая будет намного лучше, чем все эти куклы, аккуратно сложенные на ее кровати.

Дочку будет намного веселее одевать, чем кукол, с ней будет интереснее играть, чем с куклами, и она будет намного умнее кукол (например, она будет говорить). Она в этом даже не сомневалась и с того самого дня была уверена, что однажды у нее будет собственная маленькая девочка, с которой она будет делать все эти забавные девчоночьи вещи и которую будет защищать от шуток и обид старших братьев, на которых девочка будет обречена, – как младшей из семи детей и единственной дочери, ей трудно было представить, что бывают другие виды семей.

И когда ей было двадцать семь, она получила свою маленькую девочку.

Лили была красивым ребенком. Люди говорили об этом с самого дня ее рождения: о том, какая она хорошенькая и как ей повезло, что у нее такой красивый ребенок. К трем годам у нее уже были длинные шелковистые рыжие волосы до талии, и Джинни проводила часы, расчесывая их и вплетая в них ленты. Она одевала ее в платьица с оборками и миленькие туфельки и всегда защищала ее от мальчиков, которые часто задирали ее и командовали.

Но потом Лили выросла.

Лили выросла и стала еще красивее, чем когда была ребенком. Она превратилась в красивую, шикарную молодую женщину, и она слишком хорошо это понимала. Наверное, в этом была проблема. Джинни сама была довольно хорошенькой, и она тоже это знала. Когда она была подростком, у нее было несколько бойфрендов и еще больше мальчишек, которые за ней безуспешно бегали. Она из первых рук знала, что такое быть красивой девочкой-подростком, что это может привести ко многому и не всегда к хорошему. В мире, где красота равнялась власти, красивая популярная девочка-подросток может стать королевой.

И Лили стала.

Джинни это знала. Она видела по тому, как Лили говорит или ведет себя, что она привыкла, что люди ей поклоняются, и она всегда подозревала, что в школе ее дочь живет какой-то тайной двойной жизнью. Ей не нравилось думать о возможности того, что Лили могла быть Той Самой Девочкой – мерзкой и гадкой, которая пользуется людьми и выбрасывает их, когда заканчивает с ними. Той, что пользуется своей внешностью, чтобы получить, что хочет, которая использует свое тело, чтобы манипулировать мальчишками и заставлять их делать для нее все, той, что пользуется своей популярностью, чтобы превращать других девочек в своих личных рабынь.

Но она начинала понимать, что это, скорее всего, правда.

Гермиона многие годы провела, волнуясь за Роуз и задаваясь вопросом, что она сделала не так и как умудрилась стать такой хреновой матерью, что потеряла над дочерью всяческий контроль… А Джинни многие годы прожила в блаженном неведении, думая, что ее дочка, может, немного и избалованная, но все еще хорошая девочка, которую не надо слишком много воспитывать и которая никогда не устраивает проблем. Оглядываясь назад, она думала, что, может, отказывалась признавать факты потому, что если бы она раньше все поняла, то покончила бы с собой – было бы просто невозможно выносить Джеймса и Лили.

Но теперь она наконец разглядела и не знала, что делать. Лили теперь стала взрослой. Через несколько месяцев она закончит школу и будет предоставлена самой себе. Слишком поздно что-то делать, верно? Да и что она может сделать, если даже не знает, насколько далеко все это зашло? Никто не скажет. Было это в их детях – было всего несколько очень редких случаев, когда они говорили что-то важное. Они жаловались время от времени, когда были детьми, конечно, но у них было негласное правило – никогда не рассказывать о том, что важно. А сама Лили ни за что не расскажет…

Поэтому Джинни решила подольше оставаться в блаженном неведении.

Что еще она могла сделать?

Правда всплыла через две недели после того, как разнеслись новости.

Вот только Лили знала, что это не было правдой. Это было ложью. Это было ложью, которую она придумала. Это было ложью, за которую она была в ответе, и это было ложью, о которой знала только она.

Она видела, как случился взрыв, – их было несколько, кто видел. В конце концов, это же случилось посреди общей гостиной. Хьюго открыл письмо от родителей, которое он весь день носил запечатанным, потому что забыл о нем и не вспоминал, пока не открыл сумку и не увидел его между учебниками. Лили сидела в другом конце комнаты, обсуждая с Лидией и близнецами последнюю сплетню о Мишель Дженкинс и Джейке Кроссфилде. Она посмотрела на него, когда он читал, и поняла, что что-то не так. И в ее животе свернулся узел, потому что она знала, что именно.