Голубая луна (ЛП)

Что было не так с этой ситуацией?

Я проковыляла в кухню, включила кофемашину, подставила кружку под струю кофе, пока она не наполнилась, а затем со стуком вернула графин обратно на горячую пластину.

Меня беспокоил тотем. Если он лежал на дороге еще до того, как Карен сбила волка, то должен был превратиться в пыль. Если же она носила его на шее, то почему я нашла фигурку так далеко от машины?

Единственное другое объяснение — украшение было на шее волка, но в это верилось с трудом.

Я достала записи, которые сделала, пока ждала доктора. Вот оно, синим по белому: Карен сказала, что волк за чем-то гнался. Я предположила, что за кроликом, но те тоже не носят ожерелий.

Хотя я была уверена — окажется, что тотем не имеет никакого существенного значения, тем не менее, его нахождение на месте преступления беспокоило меня. Я решила выяснить, что означает эта штуковина, и кто мог ее носить.

Я налила еще кофе и забрала кружку с собой в душ. Одна из радостей жизни в одиночестве — можно заниматься считай чем угодно и когда угодно, и никто и слова не скажет.

Не то чтобы мне когда-либо что-то запрещали. Моя мать, конечно же, осуждала меня. Я узнала это прежде, чем она сбежала в большой город, не дождавшись моего девятнадцатилетия. Но она никогда не была настолько глупой, чтобы ворчать или закатывать истерики, и я не понимала, почему отец оставил ее. Исходя из моих соображений, должно быть, ушел он как раз от меня.

Пока я намыливала волосы, меня осенила еще одна блестящая мысль. Мало того, что тотем был раздражающей закавыкой, но в бешенстве мисс Ларсон тоже было нечто не совсем правильное.

Не особо тщательно ополоснув волосы, я завернулась в полотенце и, оставляя капли, прошествовала из ванной комнаты в гостиную, где вбила несколько команд в компьютер. Информация о бешенстве полилась на экран, как вода в дождевой водосток.

— Ага! — воскликнула я и нажала на кнопку печати.

У людей инкубационный период бешенства длится от одного до трех месяцев. Если человека укусили в голову или область с множеством нервных окончаний, такую как рука — в точку! — проявление симптомов ускорится. Но я сомневалась, что это означает сокращение периода с нескольких месяцев до нескольких часов.

Если не бешенство, то что тогда превратило мисс Ларсон в безумную убийцу? Я не говорю, что профессия учительницы способствует здравомыслию, но лакомиться директором школы — это уже перебор.

Мне нужно было побеседовать с судмедэкспертом.

* * *   

— Его нет.

Я попытала счастья и заявилась прямо в офис судмедэксперта без предварительного звонка. Я должна была это предвидеть.

Смерти случались и в Миниве, однако они, как правило, довольно легко объяснялись. Люди пропадали здесь чаще, чем в других местах. Если их тела когда-нибудь находили, что было скорее исключением, нежели правилом, они не были в превосходном состоянии.

Последнее убийство произошло десять лет назад — простое дело, в котором действующими лицами выступали двое мужчин, женщина и пистолет. Никакой загадки. Преступление совершил парень с пушкой, почти ничего не оставив на экспертизу.

Можно сказать, нам повезло, поскольку Прескотт Боузмен был не таким уж и экспертом.

Я стояла в его приемной, сердито смотря на превосходно накрашенную и изысканно одетую секретаршу.

— Сейчас три тридцать рабочего дня, — сказала я. — Где он?

— Его нет.

Я скрипнула зубами. Боузмену сходило с рук, что он ленился в Миниве, поскольку здесь было чертовски мало дел. Но, смею предположить, когда работа появляется, ее все же надо делать.

Можно подумать.

— Он хотя бы добрался утром до места происшествия?

— Он был недоступен.

Я поборола желание треснуть себя по лбу. Это лишь усилит головную боль.

— Кто осматривал жертв?

— Не могу сказать.

— А можете сказать, когда у Боузмена дойдут руки до работы?

Секретарша поджала губы. Я ей не нравилась. Кто бы мог подумать!

Она оглядела мои коротко стриженые волосы, ни светлые, ни каштановые, а какого-то среднего цвета, от которого подобные ей женщины всеми силами старались избавиться, затем посмотрела на мою серую купленную в Миниве рубашку и любимые поношенные джинсы и наморщила дерзкий носик.

Но мои дорогие кроссовки сбили ее с толку. Зачем такой как я, которая не заботилась ни о внешнем виде, ни об одежде, тратить больше сотни долларов на обувь? А все потому, что счастливые ноги делают счастливым самого человека. Я на горьком опыте узнала это в полицейской школе.

Я взглянула на ее восьмисантиметровые шпильки и усмехнулась. Хорошо, что эта мадам весь день сидела на заднице, а то в противном случае могла бы стать калекой еще до того, как ей стукнет тридцать. Если не из-за подъема своих "носоквасов", то один раз неудачно оступившись.

Я достаточно высокая, чтобы не думать о каблуках. Не то чтобы я стала бы их надевать, даже если бы была такой же крохотной, как эта женщина, но я могла сказать, даже прежде чем она усмехнулась мне в ответ, что у нее типичный комплекс Наполеона. Высокий рост — преступление, а она — судья, присяжные и палач. Догадайтесь, какую роль отвели мне?

— Если бы вы побеспокоились проверить, детектив, то узнали бы… — Она произнесла «детектив», как я бы сказала «мерзкий слизняк», не то чтобы я часто так говорила, но вы понимаете, о чем я. — Доктор Боузмен по вторникам не работает.

— Но…

— Никогда.

— Произошел несчастный случай.

— Я в курсе.

— А он не мог бы прийти сегодня и не появляться завтра?

— В отличие от ваших, детектив, подопечные доктора Боузмена в его отсутствие убегать не собираются. Когда он придет, они по-прежнему будут здесь.

Маленькие города. Их нужно любить. Иначе от жизни в них сойдешь с ума.

Выйдя из офиса и оставив свое имя, разные номера и требование о заключительном отчете Боузмена, я хлопнула дверью. Знаю, по-детски. Можете меня отшлепать.

* * *

Следующим пунктом моей программы был поиск коренного американца, эксперта по тотемам. Это оказалось немного сложнее, чем я думала, учитывая, что я жила в округе, который гордился своим соотношением индейцев и всех остальных почти пятьдесят на пятьдесят. Но я однозначно не могла войти в «Кофейник» на Центральной улице и спросить завсегдатая, где найти такого эксперта.

Зи, обычно спец во всем, ничего не знала. Как и большинство жителей, она не слишком поддерживала индейцев. Они жили своей жизнью, она — своей, и эти жизни никогда не должны были пересекаться.

Таковым было мнение большинства стариков по обе стороны баррикад, как и значительной части молодежи. Я могла проехаться до резервации и порасспрашивать там, но основную ставку сделала на университет Минивы. В те времена, когда правительство забирало индейских детей у родителей и пыталось вырастить их как белых, расположенный на самом большом участке противоположного берега озера Клируотер университет был школой-интернатом.

Каждый раз при виде его я съеживалась. О чем они думали? Да они вообще не думали. Однажды кто-то увидел эту идею такой, какой она и была на самом деле — глупой — и всех детей отправили туда, откуда их взяли. Здания постепенно начали использовать по первоначальному назначению — для учебы.

Университет Минивы в первую очередь специализировался на гуманитарных науках. Однако в качестве лекторов на семестр или два стали приглашать множество местных индейских ученых и немалое количество представителей других племен.

Я была уверена, что кто-нибудь знаком с кем-то, кто знает что-то о лежащем у меня в кармане тотеме. И оказалась права. Уже через пять минут меня направили в кабинет Уильяма Кадотта, приглашенного профессора из Миннесоты и, очень кстати, эксперта по тотемам коренных американцев.

Я слышала это имя. Кадотт также был активистом, пропагандистом старого порядка, для многих — возмутителем спокойствия.

Клайд внес его в наш список смутьянов, хотя я не была полностью уверена, за что именно. Следуя указаниям, я зашагала к угловому кабинету. Имя «Уильям Кадотт» было небрежно нацарапано на куске бумаги и приклеено к стене. Я заглянула в приоткрытую дверь.