Наследник полуночи (ЛП)

Дверной молоток представлял из себя образ сияющего золотого льва с болтающимся в пасти кольцом. Теперь же кольцо гнило на ступенях, а серая пасть льва зияла пустотой голодного рычания. Магнус быстро постучал в дверь. Он услышал разлетевшееся внутри дома эхо, в котором таилось, и всегда будет таиться тяжелое молчание гробницы, будто любой шум был помехой.

Убежденность в том, что все в этом доме, должно быть, мертвы, так завладела Магнусом, что для него было потрясением, когда вызвавшая его сюда женщина открыла дверь.

Конечно, было довольно странно то, что дама открывала свою собственную входную дверь, но по виду этого места Магнус решил, что вся прислуга была распущена лет десять назад.

У Магнуса остались довольно смутные воспоминания о Татьяне Лайтвуд с одной из вечеринок ее отца: мимолетное видение совершенно обычной девушки с большими зелеными глазами за поспешно закрытой дверью.

Даже увидев дом и земли, он не был готов к Татьяне Блэкторн.

Ее глаза по-прежнему оставались ярко-зелеными. Угрюмый рот окружали морщины разочарования и сильной боли. Она выглядела как женщина шестидесяти лет, а не на свои сорок. На ней было платье моды прошлых десятилетий — оно висело на ее худых плечах и болталось вокруг тела как саван. На ткани виднелись темно-коричневые пятна, но на отдельных участках они выцвели и посветлели, гранича с белым, когда другие пятна оставались, как показалось Магнусу, первоначального цвета фуксии.

Она должна была выглядеть смешно. Она была одета в глупое ярко-розовое платье молодой женщины, почти девушки, влюбленной в своего мужа и собирающейся навестить своего отца.

Но она не выглядела смешно. Ее строгое лицо запрещало проявление жалости. Она, как и дом, впечатляла в своем упадке.

— Бейн, — сказала Татьяна, шире раскрывая дверь, чтобы Магнус мог войти внутрь. Не прозвучало ни слова приветствия.

Она закрыла за Магнусом дверь — звук столь же завершающий, как и закрытие гробницы. Маг постоял в коридоре, ожидая женщину позади него, и в этот момент услышал над их головами еще одни шаги — признак того, что в доме есть кто-то еще живой.

По широкой винтовой лестнице к ним спускалась девушка. Магнус всегда находил смертных красивыми и видел множество тех, кого любой бы посчитал таковыми.

Эта же красота была необычной, отличающейся от красоты большинства смертных.

В запятнанном и грязном упадке, в котором пребывал дом, она сияла как жемчужина. Ее волосы тоже были цвета жемчуга, бледной слоновой кости с отблеском золота в них, а кожа — светящейся розовым и белым, как морская раковина. Ресницы густые и темные, накрывающие глаза глубоким таинственным серым.

Магнус вздохнул. Татьяна услышала этот звук и посмотрела на него с торжествующей улыбкой.

— Она великолепна, не правда ли? Моя подопечная. Моя Грейс.

Грейс [3].

Осознание поразило Магнуса как удар. Ну, конечно же, Джеймс Херондэйл не взывал к чему-то несовершенному и далекому, как благословение, стремление души к божественной милости и пониманию. Его отчаяние было сосредоточено на чем-то более из плоти и крови.

Но почему это такая тайна? Почему ему никто не может помочь? Магнус изо всех сил старался сохранить невозмутимое лицо, когда девушка подошла к нему и протянула руку.

— Здравствуйте, — пробормотала она.

Магнус смотрел на нее. Ее лицо — словно перевернутая фарфоровая чашка, а глаза хранили обещания. Сочетание красоты, невинности и обещания греха было ошеломляющим.

— Магнус Бейн, — хриплым тихим голосом произнесла она.

Магнус не мог отвести от нее глаз. В ней все былосоздано идеально, чтобы привлекать. Она красива, да, но было что-то еще. Она казалась застенчивой, но все ее внимание было обращено к Магнусу, будто он был самым очаровательным из того, что она когда-либо видела. Не существовало такого мужчины, который не захотел бы увидеть свое отражение в прекрасных девичьих глазах. А если бы вырез ее платья был немного ниже, то это не считалось бы чем-то постыдным из-за ее полных невинности серых глаз, которые говорили, что им неведомо желание, пока что нет. Но пухлость ее губ и темный свет в глазах говорили о том, что в нужных руках она окажется ученицей, которая покажет самый невероятный результат…

Магнус отпрянул от нее, как от ядовитой змеи. Она не выглядела обиженной, рассерженной или потрясенной. Она перевела свой взгляд, в котором сквозил любопытный вопрос, на Татьяну.

— Мама? — спросила она. — В чем дело?

Татьяна поджала губы.

— Этот не такой как все, — сказала она. — Я имею в виду, что ему нравятся девушки, а также мальчики, как я слышала, но его вкусы не распространяются на Сумеречных охотников. И он не смертный. Он живет уже долгое время. Нельзя ожидать от него нормальной… реакции.

Магнус вполне мог представить, какова должна быть нормальная реакция: реакция мальчишки, как Джеймс Херондэйл, защищенного и наученного тому, что любовь нежна, любовь добра, что нужно любить всем сердцем и отдаваться всей душой. Магнус мог представить нормальную реакцию на эту девушку, каждый жест которой, каждое выражение лица, каждая черта кричали: «Люби ее, люби ее, люби ее».

Но Магнус не был этим мальчишкой. Он напомнил себе о манерах и поклонился.

— Очарован, — сказал он. — Ну, или любой другой эффект, который порадовал бы вас больше.

Грейс изучала его со спокойным интересом. Ее реакция была безмолвной или скорее тщательно продуманной. Она походила на существо, созданное привлекать каждого и не выражать ничего настоящего, но для этого необходима наблюдательность такого профессионала, как Магнус, чтобы это различить.

Внезапно она напомнила Магнусу не кого-то из смертных, а вампиршу Камиллу, которая была самой последней и самой прискорбной его настоящей любовью.

Магнус провел годы, воображая пламя под холодностью Камиллы, что под ней таились и ждали его надежды, мечты и любовь. В Камилле он любил не что иное, как иллюзию. Он вел себя как ребенок, представляющий фигуры и истории, которые можно было найти в облаках на небе.

Он отвернулся от вида Грейс в милом бело-голубом платьице, как видение небес в сером аду этого дома, и посмотрел на Татьяну. Ее глаза были презрительно прищурены.

— Проходите, маг, — сказала она. — Полагаю, нам есть что обсудить.

Магнус последовал за Татьяной и Грейс вверх по лестнице и по длинному почти черному как смоль коридору. Магнус слышал под ногами треск и хруст разбитого стекла и в тусклом едва заметном свете увидел что-то ускользающее при его приближении. Он надеялся, что оно не менее безобидное, чем крыса, но что-то в его движениях говорило о форме гораздо более абсурдной.

— Не пытайтесь открывать двери или ящики, пока вы здесь, Бейн, — долетел до него голос Татьяны. — Мой отец оставил после себя множество стражников, чтобы защищать то, что принадлежит нам.

Она открыла дверь, и Магнус увидел комнату. Внутри находился перевернутый стол, тяжелые шторы на окнах обвисли, как тела на виселице, а на деревянном полу были осколки и следы крови, как свидетельства давней борьбы, которые никто не убрал.

На стенах криво висело множество рам, некоторые были с разбитым стеклом. На очень многих из них изображались морские приключения — Магнус оставил море из-за его злополучной попытки пожить день в качестве пирата — но даже целые картины были покрыты серым. Нарисованные корабли, казалось, утопали в море пыли.

Лишь один портрет оставался целым и чистым. Это была картина маслом без стекла, но при этом на ее поверхности не виднелось ни пылинки. Единственная чистая вещь во всем доме, помимо Грейс.

Портрет мальчика семнадцати лет. Он сидел в кресле, откинув головуна спинку, будто у него не было сил держать ее самому. Он был ужасно худым и бледным, как соль. Но его глаза все равно оставались темно-зелеными, как пруд в лесу, скрытый под нависшими листьями дерева, куда никогда не проникают ни солнце, ни ветер. Его темные волосы спадали на лоб легким и прямым шелком, а длинные пальцы сжимали подлокотники кресла, практически цепляясь за них, и отчаянная хватка этих рук говорила о молчаливой истории боли.