История Нового Каллена — Недосягаемая (СИ)

Карлайл наконец занял свое водительское кресло и не спеша двинулся к выезду с парковки. Ни со мной, ни друг с другом они не перемолвились ни словом. Как долго Таня пробудет здесь? Как много успела высказать Карлайлу? Кто из них теперь ненавидит меня сильнее?

— Твоя новая жизненная цель — вылететь через лобовое стекло при торможении? — спокойно осведомилась мама, и я поперхнулась воздухом, моментально перетягивая через себя ремень безопасности. Мои загнанные глаза жадно изучали ее хладнокровное отражение в прямоугольном зеркале.

Я могла сколько угодно долго и громко кричать в трубку, требовать объяснений через скайп, но стоило только увидеть эту холодность, это безразличие и праведный гнев вживую — и я теряла пыл, чувствовала себя бессильной, ненужной, по-настоящему уязвимой.

— Мне… так жаль, что я… сотворила все это, — шепотом начала я.

Голос сбивался на рев от каждого брошенного взгляда, от жестоко поджатых губ, от неспокойных мыслей, что вились в моей голове. Даже Карлайл уже поглядывал на меня с тревогой, но Таня так и сидела неподвижной статуей, заслоненная от меня солнцезащитным щитом.

— Марвел. Мама. Мамочка. Я сорвалась. Я совершенно ничего не помню, и прошу у тебя — у вас обоих — прощения за вчерашний вечер. Что бы я не сказала, я не желала навредить, я только…

Я была готова унизительно пасть ниц, подчиниться непредсказуемой воле бессмертных опекунов без сопротивления, но, кажется, испортила все необратимо.

— К чему мне твои извинения? — хладнокровно оборвала меня Таня, и я изумленно раскрыла рот, впиваясь взглядом в ее очаровательное даже в своей желчности лицо. — Твои поступки говорят сами за себя. Обсудим дома.

Доктор медленно повернул голову в сторону матери. В его профиле читалось поражение не меньше моего. Таня отвернулась от нас обоих и стала увлеченно смотреть в окно, за которым расплывался будничный утренний смог. Я сморгнула слезы и обняла себя за сведенные шоком плечи, откидывая голову назад и обессиленно закрывая глаза. Спасения ждать неоткуда. Я обречена.

***

На пороге благоухающего и светлого дома семьи вампиров меня оставили одну. Таня с очаровательной улыбкой на губах отправилась любезничать с Розали и Элис. Они обнимались, обменивались нежными фразами и выглядели, как счастливые подруги после долгой разлуки. Там, в недоступном окружении Королевы Каллен и модного критика, сияла моя мать. Та, с кем я ехала в машине — лишь ее злой дух, питающийся моими страданиями. Когда мы с ней сидели в кафе в Форксе, она бросила неоднозначную фразу о том, что мне бы очень не понравилось увидеть ее в гневе. Сейчас я отдала бы все, что угодно, чтобы моя дурная башка прислушалась к этому, прислушалась хоть к кому-то, кто бы меня остановил и уберег от судьбы беспризорной, никому ненужной Мишель Элизабет… Кингсли? Денали? Каллен? Да черт его знает.

Я не могла сдвинуться с места от непреодолимой тошноты, которая то накатывала, то отступала от несправедливости и боли, от моей несоизмеримой глупости и вины. В мое сердце будто вогнали ржавый гвоздь, который медленно, но верно разносил заражение по всему организму, иссушая каждую клеточку, отнимая мою жизнь. Оставалось только одно желание — развернуться и убежать. Убежать от снова ощетинившегося и помрачневшего мира, и больше не позволять ни одному человеку задержаться в моем сердце. Я не заслуживаю этой боли, я не сделала ничего по-настоящему плохого. Я любила родителей, я обожала брата, Таня стала моим личным уголком рая, и даже Каллены перестали казаться вражеским лагерем. А сейчас все рушилось, как целенаправленно взорванная постройка. На ее месте останется лишь груда обломков и удушающий дым, а потом голая земля без единого напоминания о прошлом.

Порыв холодного воздуха из-за непредусмотрительно открытой двери обдул мои ноги и разметал волосы; на плечо легла ледяная ладонь. Я уже начинала привыкать к этому назидательном жесту доктора.

— Идем в кабинет, Лиз, — тихо произнес он и подтолкнул меня к лестнице, заставляя оставить позади бессмертных девушек, щебечущих смертные сплетни. Они совершенно меня не замечали. Я никто. Безликая тень. Молчаливый ассасин. Мокрое место на безупречном блистающем горизонте вселенной вампиров.

Я машинально переставляла ноги. Пустота распространилась внутри настолько, что, казалось, мои сердце и легкие звенят, как китайские расписные бубенцы. Полное безразличие матери уже не расстраивало и не пугало меня; я пришла в исступление. Я почувствовала себя розовощекой, изящно сделанной говорящей куклой, с которой ей было приятно развлекаться до поры до времени. Lollipop Lizzie [2]. Кукла радовала ровно до того момента, пока не раскололся фарфор и не показался зародыш личности, способный на несогласие, на гнев, на необъяснимую грусть.

Карлайл безмолвно шел следом. Его непривычное поведение бередило мою тревогу. Я была готова к любому решительному и бескомпромиссному поступку с его стороны — вроде домашнего ареста или назначения личного водителя для поездок в школу — но доктор был отстранен и как будто слегка сконфужен. Неужели капитан Каллен уступил место у штурвала госпоже Денали? Если Карлайл уже не раз показывал свой стержень, то Таня на моей памяти никогда не выступала в роли диктатора. А неведение пугало еще сильнее.

_____

[2] Lollipop Lizzie — Леденцовая Лиззи

_____

Я забилась в самый угол докторского дивана и отвернулась лицом к стене, чувствуя себя отвратительно. В голове так и не прояснилось ничего существенного о вчерашнем вечере. Я смутно помнила лишь задорный смех Мэнголда, его беспечный и слегка развязный вид. Если мне не изменяет память, он даже немного походил на человека, на нормального веселого парня. А наличие словосочетания «нормальный парень» и фамилии «Мэнголд» в одном предложении казалось уж слишком неправдоподобным. А что, если он подмешал мне что-то в бутылку и… Хотя нет, мы ведь оба пили.

Я сглотнула и перевела мгновенно одичавший взгляд на бдевшего надо мной доктора, который с задумчивым видом откинулся на спинку кресла и, сложив ладони на жилете, пребывал в прострации. Такое ощущение, что у них с Таней уговор: говорить с ней (то есть со мной) как можно меньше, заставить паниковать и нервничать, почувствовать себя ущербной и брошенной. Но это же Карлайл… Блюститель порядка, ярый антагонист любым бесшабашным и необдуманным поступкам, он не допустит психологического садизма. Или же и его терпению пришел конец, и его уравновешивающие слова закончились. Быть может, он ждал возможности поскорее вернуть меня непутевой матери.

Карлайл плавно выпрямился и устремил сосредоточенный взгляд на дверь, неосознанно предупреждая меня о скором прибытии Тани. Она появилась в кабинете едва ли не эффективнее Тони Старка, приземляющегося в костюме Железного Человека на землю и поднимающего вверх едкую пыль. Она была ангельски прекрасна, как в ту ночь, когда обнаружила меня в бескрайних Деналийских сугробах, холодна и колка, как сковывавший меня снег. Моя мать. Моя погибель…

Таня приближалась к дивану неспешно, как будто была в кабинете впервые; или хотела еще дольше потянуть время. Она никуда не торопилась, задумчиво рассмотрела все до одной картины, а потом непривычными вертлявыми движениями устроила легкое пальто и кожаный клатч в тон туфлям в кресле напротив доктора.

Горло как будто перетянули тугой кабельной стяжкой, пока темные выразительные глаза буквально прожигали внутри меня дыру, залезали под кожу.

— Как ты думаешь, почему я вернулась? — с пугающим спокойствием поинтересовалась мама, и у меня засосало под ложечкой от мерзлоты, что чувствовалась в каждом резком движении, в вытянутой шее, в выступающих скулах.

Я готова была ответить все, что угодно. Все, что угодно, любая ложь, лишь бы это помогло отмотать время назад, вернуть наше совместное счастье. Ледяные поцелуи перед сном, ласковые объятия, искренние улыбки, бессонные ночи за тысячами бесконечно интересных историй, которые не слышал больше ни единый смертный.