Good Again (СИ)

— Я не собираюсь впредь снова так с тобой поступать. Никогда, — заявила я с ожесточением. Он все еще смотрел в сторону, пытаясь скрыть свою боль. А я, пытаясь вызвать его ответную реакцию, просто поцеловала его в губы.

— В этом-то все и дело. Ты можешь поступить так снова. Ты не нуждаешься во мне так, как я в тебе нуждаюсь, и, возможно… — тут он запнулся. — Возможно, когда ты, наконец, это поймешь… — он вновь прервался, так и не окончив свою мысль. — И я бы снова принимал тебя обратно всякий раз, когда ты уходила, но от самого меня бы оставалось при этом все меньше и меньше с каждым разом, — он вздохнул, пялясь на свои руки. — Большую часть жизни я ненавидел свою мать. Но теперь я ее вполне понимаю. Я понимаю, отчего в человеке может скопиться столько горечи. Я и сам мог бы стать таким, как она, но я все равно не смог бы тебя отпустить, для этого я слишком слаб. В этом смысле я — сын своей матери.

- Нет, Пит, — шептала я в отчаянии. — До этого не дойдет. Я обещаю. Я трусиха, глупая, эгоистичная трусиха. Ты нужен мне весь, даже то в тебе, что надломлено. Прости меня, я чувствую, что я этому всему виной. И вовсе не тебя я отвергаю, когда сбегаю вот так. Это себя я не могу вынести. Ведь это все из-за меня…

— И вот еще, знаешь, вот еще что. Когда ты перестанешь винить себя в том, в чем ни капли не виновата? Это ведь не ты решила участвовать в Голодных Играх, в смысле, не заранее. И не по своей воле ты превратилась в символ Революции, не ты меня пытала. Ты вечно караешь себя за то, что тебе даже неподвластно. Это несколько эгоистично. Лучше отвечай за то, что на самом деле в твоей компетенции.

Я подалась назад, и нестерпимый страх стал меня одолевать. Пит выглядел таким уставшим от всего на свете. Я так привыкла к тому, что он — отчаянный оптимист, никогда не унывает и борется за право жить, что увидеть как он опускает руки, было для меня тяжелым ударом. Это сбивало с толку. Мне так хотелось, чтобы Пит был счастлив. Подобные пораженческие настроения были едва ли не хуже его приступов, в том и другом случае я не узнавала Пита, которого любила.

— Я не хочу глядеть на себя такую, как ты не понимаешь? — прошептала я. — Я и так представляла себя подобным образом слишком долго.

В ответ он вздохнул, все еще глядя в сторону и приложив руку к голове в глубокой задумчивости. Другая его рука потянулась и взяла мою руку. Даже не глядя на меня, он поднес ее к губам и поцеловал. И вдруг встал на ноги, заодно подняв с пола и меня.

— Пошли наверх. Тебе нужно помыться.

Мне в голову не пришло с ним спорить, так я была поглощена противоречивыми переживаниями. Просто нужно было положить конец этому дню.

Войдя в ванную, я оглядела себя в зеркале. Я вся была в грязи: в волосах запутались сухие листья, на руках были царапины, а на левом боку, на некогда белоснежной футболке — сплошное грязное пятно. Из зеркала на меня смотрело вовсе не мое отражение, а какое-то лесное чудище, что бродит слово призрак в темной чаще. К тому же от голода у меня уже так кружилась голова, что я вновь поспешила спуститься вниз, чтобы что-нибудь там найти и слопать. Тихо поглощая на кухне сэндвич, я услышала и его шаги на лестнице. Он одним глазком заглянул в кухню, и, заметив там меня, вновь испарился, не сказав ни слова. Ему нужно было убедиться, что я все еще здесь, но мне он не хотел показывать своих намерений.

Прикончив сэндвич, я отодвинула тарелку и прикорнула прямо на столе. Будем ли мы опять нормальными? Или именно это и есть нормально для меня: вечные качели, когда ты наверху, то вдруг сразу на самом дне? Размышляя над этим, я быстро задремала, сама не заметив как, и проснулась лишь оттого, что меня подняли и понесли. Меня осторожно положили на кровать. Когда его руки меня отпустили, я была уже готова запротестовать, когда почувствовала, что они снова обняли меня, теперь сзади, и с силой прижали к его теплому телу. Еще я смутно ощущала боль во всех конечностях, но все равно снова заснула, чтобы встретиться за гранью реальности с капитолийским переродком, которого можно было принять за меня саму.

Комментарий к Глава 17: Портреты. Часть 1

Комментарий автора: Эта глава мелькала у меня в голове некоторое время. Огромное спасибо SolasVioletta за творческий настрой и вообще за общение. Кстати, это лишь первая часть главы, будет и вторая.

Комментарий переводчика: А в этой главе и в этой нца я нашла кое-что прямиком из второй части трилогии про оттенки серого - но постаралась не тырить округлые, но не особо русские выражения из русского перевода того творения, хотя могла бы. Получилось ли у меня более “по-русски” - судить не мне.

========== Глава 18: Портреты. Часть 2 ==========

«Достойный почитания вид человеческих взаимоотношений — когда двое имеют право использовать слово „любовь“ — это процесс, нежный и жестокий, зачастую пугающий обоих в него вовлеченных, процесс выявления правды, которую они могут высказать друг другу.»

Андриенна Рич*

Мне было лет восемь, когда я впервые поняла, что взрослые живут в мире полном подтекста, и я, ребенок, просто продираюсь через пространство скрытых смыслов, и могу лишь ощущать присутствие чего-то, что недоступно моему пониманию. Такой со стороны смотрелась моя мать, когда готовила для всех нас ужин — нежной, но ловкой. Она бойко протирала стол и кухонные поверхности, давала мне напиться, когда я просила у нее воды, одним движением стирала пятнышко грязи с лица Прим. Таким был мой отец, когда он возвращался с работы в наш маленький дом. Плечи его были утомленно опущены после целого дня в забое, но глаза вновь загорались лучистым светом, когда он глядел на меня и Прим, и когда всякий раз по возвращении чмокал нашу мать. Но изредка, когда он скользил губами по её щеке, вместо того, чтобы как обычно безмолвно поощрить этот его ежевечерний жест, мать отводила глаза, и у нее на челюсти выступали желваки. Это было все равно как смотреть на застывший кинокадр, в котором все вдруг темнеет на фоне других ярких изображений. Пока кино крутится, никто не замечает искажения, но я с детства привыкла обращать внимание на такие вещи. И временами я остро чувствовала, когда земля вдруг съезжает со своей оси.

Такой была и моя жизнь с Питом после того, как я увидела портрет Китнисс-переродка. Что-то сместилось, и настороженность явилась там, где ее прежде не было. Он наблюдал за мной краешком глаза, и вести себя стал сдержаннее, будто щитом от меня заслонился. И я гораздо больше нервничала, особенно просыпаясь по утрам и ломая всякий раз голову — какую версию меня он повидал во сне нынче ночью. в каждом его движении я подозрительно высматривала намеки на то, что теперь он видит уже не меня, Китнисс Эвердин, восемнадцати лет от роду, уроженку Дистрикта Двенадцать, дважды посланную на Голодные Игры, и так далее и тому подобное. Я опасалась, что он уже не знает кто я такая или, возможно, что я сама теперь уже себя не знаю. Я так уже привыкла себя видеть его глазами, что, когда их затуманил страх, я потеряла ориентацию в пространстве, точку опоры.

Когда мы с ним готовили бок о бок и я задевала его рукой, то, вместо того, чтобы как прежде ответить мне жестом или взглядом и выказать свою приязнь, он, казалось, еще больше уходил в себя. Когда я переодевалась перед сном, он смотрел куда угодно, в любую точку в пространстве, только не на меня. Он говорил со мной как обычно и даже брал за руку, когда мы с ним ходили в город. Целовал меня: один раз утром, другой — вечером, как будто давал больной лекарство по предписанию врача. Советуясь со мной по поводу пекарни, он делал все, чтобы я становилась частью любого обсуждения. Мы посещали с ним архитекторов и рассматривали образцы печей, прилавков, столешниц, бесчисленные гранитные плиты и бесконечные куски металла. Ели мы молча, разве что перебрасывались время от времени парой слов насчет пекарни, сада и того, что повидали в городе. Мы снова скакали по верхам и говорили о пустяках, тогда как по фундаменту нашей жизни ползли трещины.