В поисках будущего (СИ)

– Но откуда все это взялось? Ты знала, кто твои родители всю свою жизнь. Почему вдруг сейчас?

Роуз выглядит вымотанной:

– Я знала всю свою жизнь, – медленно говорит она. – И всю свою жизнь… Я обвиняла своих родителей за все, что пошло не так.

Это правда. По крайней мере по тому, что я знаю. У нее есть привычка перекладывать вину и строго судить даже самые легкие проступки других. Но все же.

– Ты не знаешь, что я о них говорила, – тихо говорит она. – Даже говорила им… Некоторые вещи были просто ужасны.

Она выглядит немного больной, и ее голос намного тише обычного. Конечно, я не знаю, о чем именно она говорит, но я знаю, что она обвиняла их в невнимательности и в том, что они не думают о ней. Когда ей было двенадцать, она пропала на целое лето, и ее самый большой секрет в том, что она винит своих родителей за это. По крайней мере, раньше винила. Она ходила на терапию, и ей понадобились годы с целителем-психологом, который старался убедить ее, что ее родители не специально позволили ее похитить и что они не специально завели другого ребенка, чтобы заменить ее. Иногда мне кажется, что ее не до конца убедили.

– Все, что они делали, – старались дать мне хорошую жизнь, – наконец заканчивает она. – Они дали нам почти все, что мы хотели, и всегда были рядом с нами. Они бы пожертвовали всем. И все равно я обвиняла их во всей херне, в которой сама была виновата.

Я не знаю, что сказать на это, поэтому решаю пойти по пути сочувствия.

– Но ты была просто ребенком…

Она смотрит на меня тяжелым взглядом, ужасным, злобным взглядом.

– Когда мои родители были просто детьми, они оставили свои семьи, потому что вынуждены были прятаться.

– Но это не твоя вина.

– Ты знаешь, что моей маме пришлось наложить заклятье памяти на своих родителей и отправить их в Австралию, потому что она не могла рисковать тем, чтобы они помнили, что она существовала?

Я этого не знал, так что я просто качаю головой.

– Да, - продолжает она, – когда ей было восемнадцать. Моложе, чем я. Но ей пришлось это сделать, потому что такие люди, как твой дед, пытались их убить!

Ого.

– И откуда взялось это? – спрашиваю я, выпрямляясь и глядя на нее так, будто я думаю, что она спятила. Ее глаза темнеют почти до черноты, и я понимаю, что она с чего-то вдруг решила бросить все карты на стол.

– Ох, пожалуйста, – говорит она, быстро кивая. – Только не делай вид, что ты не знал о маленьких шалостях твоего дедули и его приятелей. Они бы убили моих бабушку и дедушку даже не думая!

– О чем ты говоришь? – спрашиваю я, и я не могу поверить, что она вот вдруг с чего-то решила поссориться из-за этого, когда мы годы потратили, пытаясь доказать, что все это дерьмо из прошлого не имеет значения. Но, как оказалось, заразившись новообретенной активной гражданской позицией, Роуз решила достать древнюю историю и привнести ее в будущее, которое не имеет к этому отношения.

– Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о твоем деде? – вообще-то нет, но я думаю, она не спрашивает. Нет, не спрашивает. Даже не колеблясь ни секунды, она продолжает. – Люциус Малфой пытался убить всю мою семью. Когда моя мать была подростком, ее почти запытали до смерти в его доме! Сестра твоей бабки! И твои дед с бабкой, и твой отец, – она расстреливает меня взглядом, – просто стояли и смотрели!

Я не знаю, что я должен сказать. Я не знаю, ждет ли она вообще от меня ответа. Я не знаю, с чего все это взялось, и почему она знает все это, хотя раньше считала, что это недостойно никакого внимания. Если все это правда, и она это знала… то почему ей понадобилось столько времени, чтобы об этом рассказать? Мы не говорим о том, что делали наши родители, потому что, как я думал еще три секунды назад, мы о них не знаем.

Но, как оказалось, я ошибался.

Я просто смотрю на нее. Мне нечего сказать. Она смотрит на меня, и я вижу, что она ждет ответа. Когда я не отвечаю, ее глаза становятся еще до невозможности темнее, и она расстреливает меня взглядом.

– Ты вообще слышал, что я сказала?

Мне нужна еще секунда, прежде чем я могу что-то ответить. Миллионы мыслей бегают у меня в голове, и я не уверен, где одна начинается, а другая кончается. Они просто все налезают одна на другую.

– Что случилось? – наконец говорю я, стараясь сохранять свой голос настолько ровнее, тише и спокойнее, как только могу, и осторожно оглядывая ее.

– Я сказала, что случилось! – выкрикивает она. – Моих родителей и дядю поймали, когда они скрывались, и их привели в дом твоего деда, потому что это был центр Пожирателей или что-то вроде… И они заперли моих папу и дядю в подвале, пока твоя тетка пыталась запытать мою маму до смерти, а все остальные, включая твоего отца, смотрели и ничего не делали!

Я пытаюсь вообразить эту сцену, но не могу. Я знаю, что у моего деда есть жестокие наклонности, но моя бабушка никогда никого бы не тронула. И мой отец не любит родителей Роуз, но он никогда не стал бы смотреть, как их пытают. Я даже не знаю, о какой тетке она говорит. Я ничего не знаю о семье своей бабки.

– Кто тебе это рассказал? – наконец спрашиваю я, потому что не знаю, что еще сказать.

Она смотрит на меня, как на идиота.

– Моя мать, – говорит она так, будто это само собой разумеется.

– Когда она тебе рассказала?

– Миллион лет назад, когда весь мир рушился из-за того, что мы начали встречаться! – она быстро машет рукой между нами и закатывает глаза с таким видом, что лучше мне нисколько не становится.

И что тут можно сказать?

Она знала почти четыре года. Она знала такое четыре года и никогда не говорила. Умалчивание или нет, это одно и то же. Она нарочно лгала мне все то время, что мы вместе.

И что я должен сказать?

– Ну и? – требует она, и ее глаза практически сверкают.

– И что? – спрашиваю я все тем же тихим и безэмоциональным голосом. – Ты мне лгала.

– Прошу прощения?

– Ты мне лгала, – повторяю я и смотрю ей прямо в лицо. – Ни разу за все те годы, что мы вместе, ты даже не подумала, что, может быть, ты должна мне об этом рассказать?

– Я не говорила, потому что это было не важно!

– Если это не важно, почему ты швырнула мне это сейчас?

Она немного запинается, а потом пронзает меня взглядом, потому что знает, что я прав. Она ненавидит быть неправой. И в классической манере Роуз она полностью игнорирует вопрос и меняет тему:

– У тебя нет никакого права это говорить! – обвиняет она.

– О чем ты?

– Ты же не подумал, что это важно, сказать мне, что твой дед написал тебе письмо на двух страницах о том, что происходит с убийствами магглов, и что это вина моей мамы, и что он надеется, что ее кто-нибудь в следующий раз убьет!

Я смотрю на нее.

Повисает долгая оглушающая тишина, и я вижу, что она понимает, что сказала то, что не должна была.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я, с трудом сохраняя голос спокойным и ровным.

Она отворачивается, и ее волосы взлетают над ее плечом. Она еще с секунду думает, что ответить, но, когда отвечает, говорит почти с вызовом:

– Я нашла на твоем столе.

– Ты рылась в моих письмах?

– Оно лежало на видном месте!

– И поэтому ты решила, что ты можешь открыть его и прочитать?

Тут она подпрыгивает и оборачивается ко мне, чтобы пронзить меня взглядом.

– Читала я его или нет, это не меняет факта, что он это написал! А ты мне не сказал!

Иногда мне интересно, слышит ли она сама, что она говорит. Она это серьезно? Я лишь качаю головой:

– Да кому какое дело, что говорит мой дед? Когда мне было дело до чего-либо, что говорит мой дед?

– Не ори на меня! – кричит она. Интересно, она сама видит, как иронично это звучит?

– Я даже не знаю, почему ты мне все это говоришь! – продолжаю я, не обращая на нее внимания. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Я ничего от тебя не хочу! Как можно? Очевидно, у тебя в генах нет способности что-то сделать, по крайней мере, что-то хорошее!