Исход земной цивилизации: Анклав (СИ)

Это был громадный двухметровый мужчина на вид тридцати земных лет, с квадратным подбородком и прической в стиле Арнольда Шварцнегера из Терминатора. Ривка решила, что, открыв глаза, Мара может вновь потерять сознание от лицезрения этого чудовища Франкенштейна — красивым его язык не поворачивался назвать, хотя он и был анкийцем.

— Ничего, через минут пять очнется, первый раз всегда трудно, — сообщил он, оттянув ей веко и посветив маленьким фонариком в глаза. — Вообще, надо сказать, вы молодцы. В прошлый раз, когда мы перевозили курсантов, слегло семь человек…

— Харука, ты как? — уточнила Ривка, а Мин Чжи тронула ту за плечо; у нее на лбу блестела испарина.

— Ничего, просто испугалась немного, — пискнула Харука, сжав кулачки и оленьими глазками посмотрела Ривку. — Ты чего такая спокойная?

Ривка пожала плечами:

— Ну не сказать, что спокойная, у меня до сих пор коленки трясутся.

— Торн, проверь гравитационный прибор, кажется, у нас небольшое отклонение от нормы, — позвал капитан бортинженера, и тот, шагнув обратно к экипажу, сказал:

— Да, тяжеловато будет, — оценил тот гравитацию по своему ощущению, и, присев, крутанулся на своем кресле вправо, где находились датчики и панель управления, занявшись диагностикой неисправности системы.

Мара очнулась, как и говорил Торн, через минут пять, но Шмидт не стал высмеивать ее, опасаясь последствий. Она не сразу поняла где находится, но быстро пришла в себя, сделавшись привычно-надменной.

Внезапно в салоне задребезжал тревожный предупредительный сигнал, и курсанты синхронно смолкли, ожидая приговора.

— Не ссыте, малявки, на этом шаттле иногда барахлит парктроник, — грубовато сообщил Торн, углубившись в изучение систем корабля.

— Это что, шутка такая? — нахмурился Сэм.

— Юмор ВГС*, малыш, — донесся низкий насмешливый голос командира.

— Сэр, на радаре по левому борту грузовой крейсер на гиперскорости, — внезапно воскликнул второй пилот, следящий за навигацией.

— Расстояние?

— Семьсот шестьдесят девять тысяч километров. Расстояние до крыла пятьдесят три слева, верхний — сорок, — Пересечение через две минуты.

— Что?! Какого… — командир, не успев выругаться и считая драгоценные секунды, уверенно скомандовал второму пилоту: — Леви, ручное управление, курс — пятьдесят градусов вправо, двадцать — снижение.

— Но, сэр, мы на гиперскорости!

Курсанты прекрасно понимали что происходит. Расстояние в пятьсот тридцать футов между крыльями для кораблей, несущихся на гиперскорости, могло стать фатальным — ударная волна, создаваемая выхлопом мощного гипердвигателя грузового крейсера, могла разорвать их шаттл в щепки. Грузовой крейсер, который был громадиной в сравнении с ними, мог отделаться вылетом пары-тройки систем, но для маленького пассажирского шаттла подобная встреча будет чревата катастрофой. Это как если шлюпка встретится бортом с несущимся навстречу Титаником.

— У нас нет времени, Леви, ты знаешь, что грузовой крейсер не сможет замедлиться за это время настолько, чтобы мы разошлись с минимальными повреждениями!

И опасения второго пилота были оправданными. На такой скорости отклонение на пятьдесят градусов грозило выходом из строя навигационных систем, а также исчезновением с радаров Лахму и Земли, если их занесет слишком далеко. На гиперскорости любые маневры запрещались именно из-за этого, так как рассчитать градус поворота не была способна ни одна вычислительная машина, поэтому тут могли работать только пилоты. Корабли, движущиеся на гиперскорости на автопилоте, были подобны фуникулерам, которые не могли и не должны были менять курса — железного троса. Полная остановка еще опаснее, так как небольшой шаттл превратился бы в невесомый полиэтиленовый пакетик, попавший в порыв созданного несущимся поездом потоком воздуха.

Был лишь один выход: не меняя скорости, отклонить их шаттл в сторону и отвести на безопасное расстояние, стараясь пройти сквозь создаваемую грузовым крейсером ударную волну.

Ривка замерла в кресле, побелев как полотно. Если они, согласно маневру, выбранному капитаном Дэвидсом, уйдут на пятьдесят градусов и на двадцать по диагонали влево вниз, то потеря связи с Лахму и Землей может стать самой меньшей из потерь. Учитывая сокращающийся разрыв, полететь могут и другие системы, вплоть до полного отказа всех трех двигателей и гиперпривода.

— Леви, выполнять! — рявкнул командир. — Торн, активизировать шлемы и подачу воздуха! Стопор защитных креплений!

Ривка почувствовала, что ее намертво пригвоздило к креслу, а из железного воротника летного костюма, в которые их нарядили перед вылетом, согласно инструкции по безопасности, выезжает и собирается вокруг головы шлем из высокопрочного эластичного пластика, который был втрое крепче любого бронированного стекла. Ривка, ощутив подачу воздуха в герметичный шлем, глубоко вздохнула; она тряслась, зная из уроков по летательным аппаратам и тренажеру, чем может закончиться подобная ситуация.

— Лахму-центр, Раптор ZX2, код HANA, маневр 50 градусов вправо, 20 вниз. Приступаю, — отправил короткое сообщение, информирующее о том где их придется искать, командир.

— Ручное управление, — сообщил электронный голос бортового компьютера, и командир вцепился в штурвал, отклоняя шаттл в сторону по прибору наведения буквально на глаз, так как в режиме гиперскорости автопилот мог лететь только вперед.

Курсанты были ни живы, ни мертвы. Была ли это ошибка диспетчера Бад-Тибира-подход или глюк локаторов навигационной системы — более не имело значения. На гиперскорости не работали никакие средства связи с Лахму или Землей, кроме радара, сообщающего о встречных и попутных суднах, и капитан действовал на свое усмотрение, согласно чутью, зная, что сообщение об их приблизительном местонахождении дойдет не сразу, а только когда их шаттл сбросит скорость. Окажись они вне зоны действия навигационной системы, оно может и вовсе не дойти. Риск был велик, но действия опытного экипажа, словно единого мозгового центра, внушали надежду.

Бортинженер обрубил связь между гарнитурами курсантов и экипажа, чтобы не распространять панику.

И тут…

Грохот бортовых приборов и скрип фюзеляжа, крик второго пилота и прерывающийся гул двигателя… Шаттл стало медленно закручивать в спираль, но такой скорости это было ощутимо настолько, словно их болтало в барабане стиральной машинки.

Страх, который испытывали еще не оперившиеся юнцы, мечтавшие стать пилотами, был практически осязаем. Кто-то, вцепившись в крепление, едва мог сдержать нарастающую панику, кто-то беспрерывно кричал — до хрипоты, до коллапса легких, до потери сознания.

Поток ударной волны встречного крейсера врезался в них, словно во флюгер и закружил, точно кленовую крылатку. Мигало освещение, писки и вой бортовых приборов сливались в единую какофонию звуков, неминуемо приближая к погибели. Ривка, сидевшая прямо за экипажем в первом ряду, видела, как стали болтаться руки потерявшего сознание второго пилота, словно в них не было костей, как у аэроменов на ярмарке, и вжималась в держатели кресла все крепче. Крики сокурсников раздавались все реже. Нутро готовилось вывернуться наизнанку, но она из последних сил старалась не отключиться в этом ужасе мелькающих перед глазами ламп и дисплеев приборов, в нарастающем гомоне сошедших с ума систем шаттла, в невозможности совладать с собственным телом, обездвиженным беспощадной физикой. И она почти отключилась, как и многие из тех, кто находился на борту, но, почувствовав вкус крови от прикушенной щеки, внезапно отрезвела, ощутив, как шаттл, который относило в неизвестность, в космическую бездну, постепенно замедляется, а пилот Дэвидс, с небывалой выносливостью противостоя сумасшествию центрифуги, в которую превратил их грузовой крейсер, пытается выровнять его, сбавляя скорость и переходя на сверхзвуковую и постепенно снижая ее до минимума. С громким хлопком выключился гиперпривод, и внезапно из салона стало высасывать воздух. Шлюз грузового отсека, открывшись, обнажил перед взглядом Ривки в отражении пилотских иллюминаторов ужас темноты открытого космоса, страх смерти…