Телешоу «Научи меня любить» (СИ)

- Левитация, – на полном серьезе заявил Анжело, неотрывно смотря Эгону в глаза и будто пытаясь внушить ему, что все, что он говорит, чистая правда. Лысый же парень, до которого периодически доходило все как до жирафа, побагровел не то от гнева, не то от стыда, но взял-таки себя в руки и продолжил:

- Так зачем вам был нужен Найтарус Макк? – Эгон не терял надежды провести нормальный допрос. Наивный.

- Он не был мне нужен ни тогда, ни сейчас.

- Тогда что вы делали в его квартире?

- Падали, дышали, калечили ранимую психику, – Анжело выразительно глянул на Найта. Тот лишь фыркнул, – я же уже говорил!

- Но вы же не просто так проникли в квартиру?!

- Да, не просто так проник, – кивнул журналист. – Просто так в нее упал.

- Черт побери, вы сами минутой ранее сказали, что хотели поговорить с Найтаруссом Макком! – уже взбесился Эгон.

- Я соврал, – чистосердечно признался Анжело.

- И на кой хрен?!

- Люблю врать, я же журналист! – неоспоримый довод.

- Но была же причина, по которой вы сюда проникли?!

- Была.

- Какая?!

- Не знаю, придумаю – поделюсь.

- Чертов ублюдок!

- Все мы журналисты из чертячьего мяса! – гордо заявил Кьярэ, разводя руками.

- Вы понимаете, что я имею права арестовать вас за незаконное проникновение на частную собственность?!

- Не можете.

- Это еще почему?

- Потому что я в нее не проникал.

- А что же вы сделали?!

- Упал, – терпеливо повторил Анжело.

- Да йоптвоюмать, вы что же, упали сначала из окна, затем пару раз упали в сторону кухни, и там уже упали в последний раз, поскользнувшись на перечнице?!

- Да все так и было, – Анжело кивал, делая каменное лицо в самые пиковые моменты, тогда как Бэйн уже содрогался в беззвучной истерике, а Стэм из последних сил сдерживал смех.

- Вы действительно думаете, что я вам поверю?

- А нет?

- Нет! Вместо этого я… – Эгон схватил тарелку с мясом и беззастенчиво умял все, что там оставалось. Анжело с открытым ртом наблюдал за тем, как последние вкусные кусочки мяса исчезают безвозвратно, и на глаза его наворачивались слезы.

- Это было мощно… – прокомментировал Стэм, закрывая глаза рукой и размышляя над тем, что мужики без баб дичают и сходят с ума. Взять хотя бы того же Эгона, у него наверняка черный пояс по дрочке. Сегодня он у допрашиваемых мясо съедает, а завтра что? Носки им стирать побежит?

- Бэ-э-эйн, он все съел, – захныкал журналист, повернувшись к другу, – ты представляешь? Все-все-все!

Оператору уже было плохо. Ладно, Анжело всегда был придурковатым, но от полицейского такого маневра он никак не ожидал.

«Только попробуй зареветь! Мужик ты или не мужик?!» – почуяв, что изнеженный журналист собирается на полном серьезе разреветься, нахмурился Марти. Кьярэ тут же взял себя в руки, зло засопел, глянув на Эгона и выпалил:

- Не нужен нам ваш дурацкий Найтарусс, ясно?! Он не интересный! Такой же высокомерный богатый пафосный гавнюк как и все ему подобные! Тот, кто действительно нам нужен – это Шут!

- Всем нужен Шут. Я только не пойму, причем здесь моя квартира? – недовольно проворчал на это Найт.

- Ты его цель, он придет за тобой.

- Но уж точно не в тот момент, когда я окружен кучкой долбоебов, – заметил брюнет, почесывая затылок.

- Дело говорит, – зевнул Стэм, с тоской обводя взглядом сугубо мужскую компанию. Нет, с какой стороны ни посмотри, а все равно не бабы.

“Хоть одну бы живую женщину! Пожалуйста!” – мысленно застонал он, но ничего не произошло. Видимо сегодня у высшей силы были дела поважнее, чем присылать озабоченному парню женщину… Да еще и живую.

- Этот разговор бессмысленный. Так и быть, мы закроем глаза на ваше преступление, списав его на мелкое хулиганство, но сейчас будьте добры, покиньте квартиру, – грозно навис Эгон над журналистом и оператором. Бэйн отсалютовал и ринулся было к двери, радуясь тому, что в Этот раз они вышли сухими из воды и им не придется провести следующие пятнадцать суток в одной комнате с бомжами и наркоманами. Анжело не сдвинулся с места.

- Я никуда не пойду! Я дождусь Шута и возьму у него интервью! – заявил он уверенно.

“Да ладно?” – приподнял Бэйн одну бровь.

- Да ладно? – вслух выдохнул Эгон, который был выше Анжело больше чем на голову и в полтора раза шире.

- Да, – тем не менее Кьярэ был непреклонен.

- Ну, это мы еще посмотрим, – благодушно улыбнулся Эгон, поднялся со своего места, обогнул стол и схватил опешившего Анжело за шкирку как шкодливого котенка.

- Эй! Я протестую! Я это... Не трогай меня! Я сказал, не трогай! – завопил журналист, вцепившись в стол. – Я еще не дождался Шута! – воскликнул он, будто бы это могло остановить Эгона. Детектив практически отодрал парня от стола, закинул его на одно плечо и, несмотря на его трепыхания и вопли, дотащил блондина до выхода и буквально выкинул за дверь. Бэйн прогулочным шагом последовал за другом.

- Больше здесь не появляйтесь! Попадетесь мне еще раз на глаза – арестую! – пригрозил Эгон и захлопнул за собой дверь.

- Ха! – громко выкрикнул Анжело, поднимаясь на ноги. – Да-да, ты не ослышался! Я сказал «Ха»! Так просто вы от меня не избавитесь, иначе бы меня не называли Анжело Кьярэ! – выдохнул он гневно. – Пошли, Бэйн... Нам надо составить новый план.

«Новый план? – мысленно застонал оператор, – Опять из-за тебя ввяжемся в какое-нибудь гавно!» – Бэйн не предполагал, он констатировал факт.

Сегодня в мире коробок было крайне мрачно. Яркие радуги, что обычно освещали все вокруг и накрывали коробочные небоскребы разноцветными переливами, на этот раз затянуло перламутровыми облаками, в которых то и дело блистали ядовито-зеленые молнии. Иногда искусственные электрические разряды спускались вниз к пустому городу и ударяли в коробковый дом или дерево, которое тут же вспыхивало зеленым пламенем и горело до тех пор, пока последняя коробочка, являющаяся его составляющей, не превращалась в красный пепел. Пламя не перекидывалось на другие дома, коробковый бордюр или искусственных людей, сжигая только четко выверенную цель. Вместе с тем по городу, предвещая бурю, гулял холодный, пронизывающий ветер. Он подхватывал еще горячий красный пепел, и разносил его по всему городу, окрашивая дома, пестрящие надписями, рекламами и фотографиями продукции, для которой были созданы коробки – элементы строений – в грязно-красный, кровавый цвет.

Шут сидел на коробковой лавочке, что располагалась на главной улице Коробколандии – так он называл свое детище – и наблюдал за тем, как красные облачка пепла, гонимые ветром, клубятся над коробковой дорогой и оседают на нее. Сегодня Шут был задумчивее обычного. Он всматривался в переливающиеся облака, которые нависали над городом перламутровым одеялом, и считал то и дело раздирающие их молнии. Буря разворачивалась, казалось, прямо над головой фигуры, поэтому после каждой молнии неотъемлемо тут же раздавался раскатистый гром, но он был совсем не похож на гром из реального мира: шумный и грозный. В этом месте гром напоминал громкий отчаянный стон или даже визг, настолько режущий слух и пугающий, что даже сам Шут ежился, слыша его. Ежился и улыбался.

Шут обожал наблюдать подобные бури и слушать гром, вздрагивая и борясь с желанием поскорее скрыться от всего этого ужаса под коробковой крышей одного из небоскребов, макушки которых сейчас терялись в перламутровой вате. Но как бы страшно ни было Шуту, он не уходил, а упорно сидел на лавочке, и даже когда одна из молний ударила в дерево всего в паре метров от него, фигура не сдвинулась с места. А все потому, что Шута привлекал страх. Ему казалось, что нет ничего более благородного, чем это всепоглощающее чувство, которое было способно заглушить и гнев, и страдания, заставить забыть об остальных проблемах и сконцентрироваться на одной единственной мысли. Ведь если вас хватают на улице, связывают, кидают в машину и куда-то везут незнакомые вам люди, вам больше не важно, что вчера вас бросил парень, через месяц могут уволить, а одному другу вы должны кучу денег. Вас больше не беспокоит кот, который нассал вам в ботинки, не раздражают соседи, которые любят пылесосить в третьем часу ночи. Вы даже были бы счастливы прямо сейчас пойти и предложить выпить чашечку чая человеку, который вас всегда подначивал и подшучивал над вами, тем самым портя вам настроение. Все это становится таким милым сердцу. Все это оказывается любимой жизнью.