Орудия смерти. Город Костей (СИ)

– Жаль, что Жерара нет – он бы тебя мигом усыпил своей занудной болтовней.

Люси уселась на кровать и взяла блокнот:

– Вообще-то я никому не разрешаю смотреть мои рисунки.

– Почему? – Нацу выглядел таким взъерошенным, словно только что проснулся. – Ты неплохо рисуешь. А некоторые рисунки вообще отличные.

– Этот блокнот – мой дневник. Хоть я и не записываю свои мысли, а зарисовываю их, все равно это очень личное.

Нацу сделал обиженное лицо:

– Дневник в рисунках, и меня там нет? А как же бурные фантазии?

– Неужели в тебя влюбляются все девчонки?

Он сразу сдулся:

– При чем тут любовь? Скорее…

– А ты не пытайся постоянно играть роль очаровашки, – посоветовала Люси. – Представляешь, насколько легче будет – всем?

Нацу рассматривал свои руки, маленькими белыми шрамами уже похожие на руки Ходжа, хотя кожа на них была пока еще более молодая и без морщин.

– Если ты устала, я могу помочь заснуть… Хочешь, расскажу сказку?

– Ты серьезно? – изумилась Люси.

– Как никогда.

Нацу выглядел почти печальным. Люси положила блокнот на тумбочку и, улегшись в кровать, свернулась клубочком:

– Ну, хорошо.

– Закрой глаза. Жил-был мальчик…

Люси тут же перебила:

– Сумеречный охотник?

– Конечно. – В голосе Нацу промелькнула горечь. – Когда мальчику исполнилось шесть лет, отец подарил ему сокола. Папа сказал ему, что соколы – хищники, они убивают других птиц. Это небесные Сумеречные охотники.

Мальчик и сокол невзлюбили друг друга. Острый клюв птицы пугал мальчика, а блестящие глаза как будто все время следили за ним. Стоило мальчику подойти поближе, как сокол тут же набрасывался на него и ранил клювом и острыми когтями. Целыми неделями руки мальчика не заживали. Сокол жил на воле больше года, и теперь его уже невозможно было приручить, но мальчик старался изо всех сил, потому что так велел папа. Он проводил с соколом все свое время, разговаривал с ним, не давая уснуть: ведь усталую птицу приручить легче.

Вскоре мальчик выучился набрасывать путы на ноги и крылья сокола, умело надевал на его голову колпачок и мог держать птицу на привязи. Зная, что во время дрессировки сокол должен находиться в колпачке, мальчик сидел с ним рядом и гладил по крыльям.

Он приучил его есть с руки. Сначала сокол не прилетал за едой, а потом начал клевать с руки с такой силой, что разбивал ладони мальчика в кровь. Но мальчик все равно очень радовался – ведь у него уже кое-что получилось. А еще он хотел добиться от сокола доверия, даже ценой собственной крови. Со временем мальчик оценил красоту сокола, его крылья, созданные для быстрых полетов, его скорость и ловкость, беспощадность и… нежность. Мальчик любовался, глядя, как сокол камнем летел к земле. Когда ему удалось научить птицу прилетать на руку, мальчик почти закричал от восторга. Потом сокол стал садиться мальчику на плечо и зарывать клюв в волосы. Сокол полюбил его.

И вот настало время, когда птица была не просто обучена, а обучена как следует. И тогда мальчик пошел к отцу: он надеялся, что папа будет гордиться им. Но папа взял в руки послушную птицу и свернул ей шею. «Я просил, чтобы ты научил сокола слушаться. – С этими словами отец швырнул мертвое тело птицы на землю. – А ты научил его любить тебя. Соколы не домашние любимцы, они неистовые и дикие, сильные и жестокие. Ты не обучил его, а сломал!»

Отец ушел, а мальчик еще долго плакал над трупом любимой птицы. Наконец папа приказал слуге унести мертвого сокола и похоронить его. С того дня мальчик перестал плакать и на всю жизнь запомнил урок: любовь – это уничтожение, и если тебя полюбят – значит уничтожат.

Едва дыша, Люси открыла глаза.

– Ужасная сказка, – возмущенно заявила она.

Нацу сидел на краю кровати, подтянув колени под подбородок.

– Правда? – тихо произнес он.

– Отец мальчика – просто чудовище. Это история про жестокое обращение с детьми. Жаль, я не знала, какие сказки принято рассказывать у Охотников на ночь. Видимо, только те, после которых приснится какой-нибудь кошмар…

– Иногда от рун бывают ночные кошмары, – сказал Нацу. – Если тебе их нанесли в слишком раннем возрасте.

Он задумчиво посмотрел на Люси. Вечернее солнце, пробивавшееся сквозь занавески, превратило его лицо в контрастный набросок, выполненный в технике кьяроскуро, искусно передающей игру света и тени.

– Если вдуматься, история не так уж плоха. Отец просто хотел закалить мальчика, чтобы тот стал несгибаемым.

– Нет, в жизни надо быть гибким, – сказала Люси, зевая. Несмотря на содержание рассказа, монотонный голос Нацу навевал на нее сон. – Иначе просто сломаешься.

– Сильные не ломаются. – Нацу ласково провел ладонью по ее щеке. Глаза Люси были плотно закрыты. Ее тело словно растеклось по кровати. Девушка чувствовала, что сейчас растворится и исчезнет. Она проваливалась в сон, а в голове эхом звучали слова Нацу: «Он дарил мне все, чего бы я ни захотел: лошадей, оружие, книги, даже охотничьего сокола».

– Нацу, – попыталась позвать его Клэри, но так и не смогла: сон уже крепко держал ее в своих объятиях.

***

Люси разбудил настойчивый призыв: «Вставай!» Что-то щекотало лицо. Волосы? Она резко вскочила и сильно стукнулась головой.

– Ай! Ты меня ударила! – произнес девичий голос.

Возле кровати стояла Эльза; она зажгла свет и с негодованием смотрела на Люси. Длинная серебристая юбка, расшитая блестками кофточка, ногти – как сверкающие монеты, в алые волосы вплетены мерцающие бусинки. Эльза напоминала лунную богиню. Люси хотелось ее убить.

– А кто тебя просил лезть ко мне в лицо? Я чуть не умерла от страха. – Люси потерла ушибленное место над бровью. – Ладно. Что случилось-то?

Эльза показала рукой на темное небо за окном:

– Скоро полночь. Пора выезжать на вечеринку, а ты до сих пор не одета.

– А я и не собиралась наряжаться. Так пойду. – Люси показала на свои джинсы и майку. – А что? По-моему, нормально.

– Нормально?! – Казалось, Эльза вот-вот упадет в обморок. – Даже нежить отказалась бы надеть твое тряпье! Будешь на вечеринке как белая ворона в таком… скромном виде. – Видимо, она хотела употребить гораздо более хлесткое слово, чем «скромный».

– Я и понятия не имела, что туда надо идти в вечернем наряде, – мрачно отозвалась Люси. – У меня с собой ничего нет.

– Тебе придется взять кое-что из моих вещей.

– Ну уж нет. – Люси сразу вспомнились одолженные топ и джинсы, которые были ей велики. – В смысле, не надо. Правда.

***

– Спасибо, лучше я пойду в своей одежде, – пыталась спорить Люси, смущенно стоя перед огромным зеркалом в спальне Эльзы.

– Не говори ерунды, – ответила та. – Ты выглядишь на восемь лет и, хуже того, как примитивная.

Люси воинственно задрала подбородок:

– Твоя одежда мне не подходит!

– Посмотрим.

Эльза порылась в шкафу. В ее комнате словно взорвался зеркальный шар: на черных стенах мерцали золотые завитки; одежда валялась где только можно – на смятых черных простынях на кровати, на спинках деревянных стульев, на полу возле гардеробной комнаты и у высокого платяного шкафа. Туалетный столик под зеркалом, обрамленным розовым мехом с блестками, был уставлен всевозможными баночками с блеском, румянами и пудрой.

– А у тебя здорово! – Люси стало тоскливо: вспомнились оранжевые стены ее собственной спальни.

– Спасибо. – Эльза появилась из гардеробной с маленьким комком черной материи в руках, который она кинула Люси.

Развернув его, Люси засомневалась:

– Какое маленькое!

– Оно тянется, – объяснила Эльза. – Примерь.

Люси помчалась в крошечную ванную, выкрашенную в ярко-синий цвет, и натянула платье. Оно оказалось очень узким, с тонким рубчиком по всей длине ткани. Люси даже боялась вздохнуть, когда шла в спальню. Сидя на кровати, Эльза надевала украшенные камнями кольца на пальцы ног, обутых в босоножки.

– Радуйся, что у тебя такая плоская грудь, – произнесла Эльза. – Я не могла носить это платье без лифчика.