Фазы неизбежности (СИ)

— Есть шанс, что вы передумаете? — выслушав графскую отповедь, поинтересовалась Дарэм, заранее догадываясь, каким будет ответ.

Как неоднократно говорил ей сам фон Кролок, люди его волновали мало. Уж точно меньше, чем его собственный моральный комфорт. Свои многолетние изыскания и эксперименты Их Сиятельство проводил исключительно ради себя, не желая оставаться зависимым от чего бы то ни было, включая кровь, ну а человечеству всего лишь повезло, что цели этих изысканий предполагали заодно и снижение количества жертв среди мирного населения.

— Ни малейшего, — полностью подтверждая ее догадки, отозвался фон Кролок и, внимательно посмотрев на Дарэм, добавил: — А что же ты сама, Нази? Мне действительно любопытно, если теория применима на практике, ты сочтешь возможным для себя регулярно спать с незнакомыми тебе мужчинами?

Пожалуй, ответ на этот вопрос интересовал графа даже больше, чем он готов был признать. Невзирая на то, что фрау Дарэм не была скована никакими обязательствами и, формально являясь вдовой, имела статус свободной женщины, у самого графа на этот счет имелись несколько иные взгляды. Фон Кролок не «заявлял о своих намерениях» впрямую, как это было принято между людьми. Во многом оттого, что сам еще до конца не был уверен в том, каковы же на самом деле эти намерения и насколько далеко они простираются, однако он совершил нечто куда большее. Он дал Нази Дарэм бессмертие, и она, пускай неохотно, пускай еще не до конца, но все же приняла этот «подарок», оставшись в замке на правах уже не гостьи, а полноправной обитательницы. Зная характер этой женщины, Кролок всячески избегал лобового давления, не без оснований полагая, что это приведет к строго обратным результатам. Он позволил Дарэм самой выбирать форму отношений, так же, как степень их близости, и плоды подобного подхода были налицо — поняв, что граф ни на чем не намерен настаивать, с каждым новым месяцем Нази медленными, неуверенными шагами пересекала разделявшую их пропасть, которую сама же и создала после инициации. И предполагаемые посторонние мужчины, претендовавшие не на душу, но на хладное тело фрау Дарэм, в планах графа были абсолютно лишними. Так что фон Кролок искренне надеялся, что Нази, всю жизнь едва ли осознававшая себя именно женщиной, а не бесполым членом нежно любимого ей Ордена, своим ответом не вынудит его саботировать ее исследовательские начинания.

— Интересные же вы задаете вопросы, — тем временем пробормотала Дарэм, и на ее лице, к вящему удовлетворению графа, на секунду проступило нечто похожее на смесь отвращения и крайней степени неловкости. — По идее, должна счесть. Все же это куда гуманнее убийства… но… послушайте, вы же понимаете, что бросить такую догадку просто так мы не можем? Хотя бы для развития последующих теорий мы должны знать, верная она или все-таки ложная, и о ней смело можно забыть.

— Я ничего не имею против того, чтобы подтвердить или же опровергнуть идею в целом, — фон Кролок едва заметно пожал плечами, — однако испытывать мы ее будем определенно не на мне.

«И не на тебе».

Этого граф так и не сказал, но Нази прекрасно «услышала» это уточнение так, как если бы Кролок произнес его вслух. И, надо признать, Дарэм была унизительно этому рада, несмотря на то, что, по сути, сама же и была инициатором эксперимента.

От смутной радости по поводу того, что сам Кролок тоже не горит желанием «вырабатывать в себе склонность к беспорядочным связям», Нази предпочла попросту отмахнуться, не желая даже вдумываться в природу ее появления.

На некоторое время в комнате воцарилось молчание, во время которого граф и Нази задумчиво смотрели друг на друга, и, судя по всему, мысли их двигались в одном и том же направлении.

— Кстати, Ваше Сиятельство, а где Герберт? — глубокомысленно спросила Дарэм.

— Герберт, если ты уже удовлетворил свою неуемную тягу к подслушиванию чужих разговоров, может, соблаговолишь, наконец, зайти? — почти одновременно с ней произнес Их Сиятельство.

— Ах, значит, я, по-вашему, здесь самый небрезгливый, так что гожусь для черной работы? — широко распахнув дверь в комнату Нази, поинтересовался виконт, возмущенно скрещивая руки на груди и всем своим видом демонстрируя степень собственного негодования. — Между прочим, не только у вас есть чувство собственного достоинства!

— Порой, глядя на твое поведение, я сильно в этом сомневаюсь, — усмехнувшись, откликнулся граф и добавил: — Проходи, присаживайся. Полагаю, несмотря на твои громкие заявления, нам все же найдется, что обсудить.

— Даже и не знаю… — окончательно вдвинувшись в комнату, заявил молодой человек, которого, похоже, благодаря своевременному подслушиванию не требовалось вводить в курс дела. Герберт покрутил головой, глядя, куда бы сесть, и, поскольку в покоях графа, отданных Нази в бессрочное пользование, кресел было всего два, недолго думая, улегся на живот поперек кровати, подперев ладонями узкий подбородок и болтая в воздухе обутыми в щегольские туфли ногами. — Любовь — это такая тонкая материя, веление души, полет чувства, пламя страсти…

— …Водоворот эмоций, оползень желаний, селевой поток вдохновения, — перебил сына фон Кролок. — Мы по достоинству оценили все богатство метафор, которое ты способен предъявить миру, так что можешь переходить к следующему пункту.

— Вот вечно вы, папА, влезете и все испортите своим невыносимым занудством, — досадливо скривился виконт, но тем не менее, послушно «перешел»: — Я имею в виду, что чувственные удовольствия — всегда нечто спонтанное, и превращать этот прекрасный порыв в какой-то там лабораторный опыт — это низко!

— Как по мне, так одно другому не мешает, — сказала Дарэм, которая подозревала, что Герберт, пользуясь своей внезапно образовавшейся незаменимостью, просто набивает себе цену, развлекаясь от всей души. И судя по насмешливо-снисходительному взгляду, которым Их Сиятельство разглядывал собственного отпрыска, подозрения эти были более чем оправданы. — В кои-то веки совместишь приятное хоть с чем-то полезным.

— Ах, так? — молодой человек сурово сдвинул светлые брови, прожигая Нази взглядом самого оскорбленного существа на свете. — Раз вы у нас, матушка, такая исключительно полезная, в отличие от меня, то ступайте и сами совмещайте, что пожелаете. Вы это придумали, вам и карты в руки. А я не могу. У меня, знаете ли, что-то нет настроения!

— Я тоже не могу, — хладнокровно заявила Дарэм, уже привычно пропустив «матушку» мимо ушей. — Я пока еще не слишком хороший менталист, и способна завалить весь эксперимент. К тому же я понятия не имею, как у вампиров срабатывает… все, что там отвечает за «чувственные удовольствия».

— Как ко мне в мозги лезть, так менталист из тебя хоть куда. А что до прочего… — виконт хмыкнул и, покосившись на графа, широко улыбнулся, выставив на всеобщее обозрение идеально белые, слегка заостренные клыки. — Ты всегда можешь спросить у отца. Уверен, он тебя с готовностью просветит, как у нас все работает. Не только в теории, но и на практике. С демонстрационной, так сказать, частью.

В ответ на это заявление Нази раздраженно поджала губы, не найдясь сразу, что бы такого ответить скалящемуся во все тридцать два вампирских зуба юноше, однако отвечать ей и не потребовалось, поскольку Кролока, в отличие от нее самой, пронять чем-то подобным было попросту невозможно.

— Какая трепетная забота, — невозмутимо сказал он. — Однако, полагаю, вопросы какого бы то ни было просвещения мы с Нази при необходимости решим и без твоего активного участия. А сейчас предлагаю тебе перестать ломать эту комедию и вернуться, наконец, к делу. Если ты отказываешься, скажи об этом прямо и не трать попусту мое время. Летние ночи достаточно коротки и без твоих сомнительных острот.

Граф легко поднялся на ноги и прошелся по комнате, сложив руки на груди и задумчиво постукивая когтистыми пальцами по предплечьям. Герберт и Дарэм, как по команде, повернули головы, наблюдая за его передвижениями.

— Я не говорил, будто отказываюсь! — пошел на попятную юноша, напоследок бросив на Нази короткий и донельзя ехидный взгляд, свидетельствовавший о том, что этот «бой» Герберт все-таки выиграл, оставив последнее слово за собой. — В принципе, я даже готов пойти вам навстречу и, вспомнив юность, вновь принести себя на алтарь науки. Но мне нужно, чтобы кто-нибудь из вас толком объяснил, что от меня требуется. Разумеется, помимо страсти и нежности, коими полнится моя трепетная душа!