Письмо Потомкам

– К ним и ведет, куда упала. – Прошептал Стефан и больно укусил за ухо. – Идём, ужас ты ходячий!

– Летящий на крыльях ночи… – съязвила я.

– Вот-вот, хорошо хоть, осознаешь. – Улыбнулся он, не поняв моей человеческой издевки. – Тебя заждались все.

– А Майя… Она же из-за Кайна переживает, я же вижу. Нужно исправить все!

– Эх, молодёжь! – крепко сжав меня в охапку, Стефан повёл к старейшинам. И я шла, не в силах забыть золотые глаза девушки.

***

Сорок старейшин обсуждали приезд послов и ждали уже десять минут несносного человека, втайне ухмыляясь моим проделкам. Ругать меня не стали, видя мои детские невинные глаза и прикушенную нижнюю губу.

Я для них всё равно что ребенок.

Зал, в котором мы собрались, был одним из древних построек. Он был заложен ещё до рождения гемм, затем перенесён с материка на остров. Как единственное немного уцелевшее после всепоглощающей войны. Сиднейский оперный театр, вернее его малая часть, перенесенная и дополненная. Я впервые увидела его вот так, на расстоянии руки. Геммы гордились им, год от года украшая фресками.

– Вы хорошо поработали, Рионн. Её не отличить от геммы, – похвалили госпожу они, разглядывая меня.

Рионн по-кошачьи улыбнулась клыками, довольно. Остальные глазели, словно пытаясь разглядеть во мне человека. Но не могли. Поэтому тоже довольно улыбались.

– Вы присаживайтесь пока, а мы призовём вас позже. – Обратился ко мне шепотом Калахин.

Вот так всегда. Ждали, а зачем? Я могла бы ещё погулять… Но в зал зашел ОН.

Древнее его геммы я не видела. Это был тот, о ком я только читала – льорт Руит'та'Сарэй. Второй после Святейшей. Мужчина лет сорока, седой, как и все старейшины. Золото глаз, которые так и сверлят тебя. Лицо, на котором нет и тени улыбки. Грубые черты лица, которые не тронуло время и жизнь в Шим'Таа. Если бы не глаза, я посчитала его человеком.

– …послы будут через три недели, я как глава Зала, старейший льорт Казари шерн Милош, беру на себя ответственность передать слова каждого. Начнем.

В огромном зале были не только старейшие. Здесь собрались все главы домов, среди которых я чувствовала себя немного чужой. Если бы не тепло Стефана, сбежала бы к чертям… Или к Майе, пытать её.

Что это было за странное дитя?!

– Но почему послы? Почему не Император, если он так желает нашей гибели? – возмутились среди гемм.

– Мы не знаем. За все эти годы мы не видели его ни разу. Он слишком боязлив, чтобы идти на риск…

– То есть нет шансов его вызвать? Что за низость? – шептались геммы. – Посылать к нам андроидов, ухмыляясь за спиной.

Они были в гневе, прикрывая им страх и отчаяние. В воздухе так и пахло печалью. Валькирии войны уже кружились над нами… Был даже слышен шорох крыльев.

Казари шерн Милош сжал руки в замок, подпирая подбородок. Его лицо, покрытое письменами, было печально, губы сведены в ухмылке.

– Мы пытались, но безнадежно… он слишком беспокоится за свою жизнь…

– Вернее, за её подобие, – отчего-то сказала я, полагаясь на шум толпы. Но стояла тишина, и мои слова были слышны каждому. Как обычно, длинный язык…

– Поясните, – обратился ко мне Казари. – Ваша логика сейчас далека от нашей. Даже будучи людьми, мы утратили это с веками.

Я присела в поклоне каждому, руки прижав к груди. И начала на гарами, единственный способ убедить их в моём знании ситуации.

Танцуя среди сложных шипящих, срывая покровы и надевая пелену, я высказала свое мнение.

– Когда я жила в Империи, я узнала о том… что Император вечен. Несмотря на различные титулы и имена, повелитель у людей один. Его разум копируется тщательно, но слабое здоровье и раздутое самомнение не позволяют поддерживать тело системой жизнеобеспечения. Поэтому его сознание перемещается от клона к клону. Или в любое здоровое тело. Если вы…

Шум прошёлся по толпе.

– Если вы, – продолжила я, – предложите ему взамен штамм вируса или зараженное локально тело, то он сам явится к вам.

Геммы замерли.

– Вы так в этом уверены… Но вы слишком малы для мира. Даже это мы слышим впервые, – удивилась Сара, одна из старейшин. С интересом слушая меня, она всё же сомневалась.

Я молча опустила край сари и оголила левую руку. Сняв браслет, я не смотрела на то, что хотела показать геммам. Но всё равно я видела уродливый шрам и вывернутую плоть, смягчившуюся от времени в отражении их лиц и глаз.

– Мой… муж, – с трудом произнесла я, – и пара моих друзей когда-то работали на противников Империи. Шпионили… искали информацию. Мой муж был замечательным скользящим, он смог проникнуть в глубины памяти Императорского Дома. И узнать об этой тайне, рассказав ее только мне. Эти шрамы – следы от «Мечтателя», меня пытали. Выжигали память, как и у всех, кто узнал эту тайну… Но они пытали меня как простого человека, а не евгениума. Мой… мой муж не выжил, он принял всю вину на себя. А меня, измученную и прощённую, забрала к себе мать. Остальное вы знаете.

Тишина. Геммы в ужасе смотрят на охраняемые мной следы прошлого, а я замираю в ожидании.

– Человек может быть прав. Она не может пойти против нас, записанная в Семейном реестре, но можем ли мы довериться? – предложил кто-то из старейшин.

– Нет. Не можем, она – всего лишь человек. Мы еще не ее Родина. – усмехнулся Казари. – Но у нас нет другого выбора. Если сообщить Императору об этом даре, взамен потребовав его приезд лично, то…

Он замолчал.

– Но как мы узнаем, что это он, а не кукла?

Казари сделал жест, означающий «сон, иллюзия»

Играть свою роль до конца.

– В глазах людей мы слишком сильны и можем предугадать любое. Так давайте не дадим им в этом разочароваться… Это единственное оружие, что нам осталось. – Горько заметил шерн Милош.

И признавать это было страшно.

Более чем.

Вечером мы собрались домой. Старейшины дали мне благословение позже совета, проверили на знания древних языков. Я достаточно прозрачно намекнула про запас кофе, и мне пообещали сквозь смех, если всё выйдет. Если нет, то какое там кофе – выжить бы.

Через три недели на земли Шим’Таа впервые ступит тот, чьё имя неизвестно.

Император.

А у меня их головы не выходила та печальная мелодия, из шкатулки геммы, чьё имя нельзя было упоминать вслух при Рионн.

Майя.

И мысль о том, что Старейшины продумали даже мое признание, не выходила из головы. Святейшая запретила им влиять на человеческие судьбы, поэтому я – всего лишь инструмент в их умелых руках.

Я – человек.

Танец восьмой

– Льюти, а что такое за слово, война? – спросила меня как бы невзначай Ума, пачкая и себя, и мою постель в какой-то адской смеси, которую принесла с собой в крио. По лицу было видно, что смесь, хоть и тошнотворная, но вкусная. Рядом сидела Тамара и просто молча смотрела на меня своими огромными золотыми глазами. Разглядывала моё новое обличье.

Я отложила книгу, которую рассеянно читала последние минут пятнадцать – именно столько прошло с момента появления в моих покоях маленьких гемм. Они ворвались с безумным видом, переругиваясь меж собой, кто же сообщит мне новость; но, увидев меня, замолчали.

Естественно, увидеть ширрах подобной себе, они не ожидали. Меня никто из домашних ещё такой не видел. Потому Тамара и сидела молча, в шоковом состоянии. А Ума, маленькая шпионка, давно об этом подозревала и изменения во мне никак не потревожили ее.

– Война. – Коротко и сухо произнесла я. – А зачем тебе знать?

Странно слышать это слово от тебя, моё маленькое дитя. Больно и странно…

– Просто в доме пахнет этим словом. Везде этот гадкий запах! – фыркнула девочка.

Та-ак, приехали!

– А мама знает, что для тебя слова пахнут? – Удивлённо заломив бровь, посмотрела я на девочку.

Она покачала головой, неловко и совсем не по-человечески отрицая. – У меня недавно это началось… – пискнула Ума, роясь в тарелке. – Я иду, а по дому клубками свернулись всякие штуки. Правда, когда мне скучно, я с ними играю…