Игра, финал которой - жизнь (СИ)

Она ему даже написала, в начале марта, дескать, успокоить, что Беллатриса на нее не взъелась. Хотя смотрит с ненавистью и задирала как-то пару раз, но явно опасается делать что-то хуже. Наверное, разнюхала как-то, что Роуз валькирия, и опасается. И ответ пришел. Почерк у него красивый, ровный, крупный. Писал, что очень рад новостям о том, что Розалина в порядке, передавал маме с папой привет. Розалина и письмо это сохранила и по воскресеньям перечитывала. И как будто бы он текст озвучивал, своим голосом…

И вот осталось уже совсем немножко, там и последний семестр. А она все никак не откажет Долохову. Плащ все чаще вспоминается, сжечь бы его, вот уж точно, вместе с пряжкой. Боялась, что все разрушит. А нет, не разрушил, ведь хочет же учить, и Экала говорила, что Розалина ему понравилась… Вспоминала все чаще поход в Тайную комнату, и объятия, теплые, домашние, совсем как папа ее в детстве обнимал…

- О чем думаешь? – Антонин. Сидит рядом, держит за руку. А ведь она его уже неделю не целовала. И на поцелуи не отвечала. Неужели не понимает? Неужели любит так сильно? Это она виновата, не надо было надежду давать… Ведь знала же, что не выбор, ведь боялась же. Вина прочными клешнями сжала сердце… А что у нее к нему помимо вины?

«Любовь? Так ведь нет. Жалко его, это да. Стыдно, совестно. Страшно – жизнь разрушила, лишь из-за своего дара. Не хотела, а разрушила. Любви нет. И была ли? Не знаю…»

- Ни о чем, - даже не обернулась. Отказать нужно, вот прямо сейчас. И так затянула донельзя, и ведь каждый день почти пытается, и решилась давно, а не может. Не идут эти слова, и хоть тресни… Напасть какая-то. Замолчали. Так, в тишине, и ехали всю оставшуюся дорогу. Напротив Бруксы сидели, хихикали, шептались. Роуз не хихикала. Настроения не было, да и какое тут могло быть настроение? Она ему жизнь испортила, и кто знает, чем это выльется? Хотела бы она знать, да откуда же?

«Завтра же, хоть клещами из себя выдавливать буду, скажу, что все», - решила уже почти в Лондоне. Встретил его отец. Поздоровался, теплее, чем обычно. Розалину даже обнял. Конечно, Антонин наверняка им сказал про свадьбу. Тетю Вирджинию огорчать жуть как страшно, но выхода нет. Она поймет, она добрая и умная. Антонин бы понял… Только бы понял…

Помогла миссис Долоховой с ужином, попела, а тете Вирджинии и так лучше стало, выглядит здоровее. После ужина попросила с ней кое-что обсудить. Женщина с радостью согласилась. Вышли в сад.

- Ты о свадьбе хотела? Тони мне на Рождество сказал, вы женитесь летом… - сияет. – Я так рада, что у меня такая невестка будет! Роззи, - девушка вздохнула. Она должна. Пересилила себя, только голос прозвучал, как чужой.

- Я с ним расстаюсь. Мне сделали выбор, и завтра я скажу об этом Антонину. Мне очень жаль, тетя Вирджиния, когда я согласилась, еще не знала, что выйдет так. Я буду вас навещать, если понадобится, просто… Я его не люблю. Не говорите ему, я сама завтра скажу.

- А любила? – закрыла глаза. Вспомнились его поцелуи, взгляд, и голос. И руки, нежные, теплые, родные. Это прошлое, этого никогда больше не будет. И отказ должен быть твердым. С трудом сдерживая слезы, покачала головой:

- Нет. – Когда открыла глаза, Вирджиния уже заходила в дом. Ни слова не сказала. Роззи вернулась внутрь, подошла было, но Долохова сделала вид, что ее даже не замечает. Пожелала семейству спокойной ночи и ушла в гостевую комнату. Так даже лучше. Вот бы и Антонин так. Так легче… И не так больно… Как уснула – даже не заметила…

Наутро позвала его к себе. Трудно, и язык как прилип к небу. Надо сказать, а страшно…

- Ты чего, Роззи? – обнял ее. – Что с тобой происходит? Милая?

- Ты… Пойми, пожалуйста. Ты еще встретишь девушку, которая тебя полюбит и с которой ты будешь счастлив. Не думай обо мне, отвлекайся, забывай, что мы с тобой по глупости напридумывали. Не надо… Найдешь девушку еще лучше, - долго говорила, просила не зацикливаться на ней и устроить свое счастье. Тяжело вздохнул, с болью посмотрел на нее. Понял.

- Ты встретила выбор? – Кивнула. – Этот аврор? – снова кивнула. Догадался. Сам…

- Роззи, но я… Но мы… Мы столько лет дружили, были лучшими друзьями, и что же теперь?

- Он – мой выбор. Ты для меня лучший друг, и всегда им будешь. Но люблю я его. И буду любить…

- А меня… Меня ты вообще любила? – в голосе Антонина слышится что-то, похожее на отчаяние.

- Я… Я не знаю, - хотела сказать нет, но снова не вышло. Что за напасть такая? Ведь хотела же? И знала, еще утром, что надо сказать. Она и правда не знает, любила ли, но отказ должен быть суровым. Все говорили об этом. И мама, и Оливия, и Анна. А оно вон как, не получается… Странно. И страшно. - Я правда не знаю… - на глаза навернулись слезы. Отвернулась, чтобы их скрыть. Нельзя оставлять надежду. Успокоилась, обернулась. Стоит рядом, плечи опустились, весь как-то поник и увял. В глазах слезы. Мерлин, неужели ему всю жизнь так страдать придется? И все из-за нее…

От чувства вины сердце разрывается. Опустила глаза, чтобы не смотреть. Наговорила каких-то глупостей вместо короткого отказа. Зря, очень зря, напрасно… Взяла чемодан, начала складывать вынутые вещи, не зря не стала распаковывать. Если сейчас останется – просто не выдержит на них смотреть, сердце разорвется. Лучше уйти, так как-то честнее и правильнее, лучше исчезнуть. Она и Оливия так всегда говорит, лучше рвать, пока не так больно и страшно, а ему и так больнее всех будет. Она же дар получила раньше всех, неизвестно, как на нем это скажется. Собрала чемодан, надела куртку, подошла уже с чемоданом в руке к нему. Все так же и стоит, молча. Коснулась его руки. Хотела сказать что-то вроде «прощай», а вырвалось другое. Совсем другое. «Прости»… Пока еще хуже не наделала, вышла из дома, тетя Вирджиния даже не посмотрела на нее, хотя сидела напротив двери в гостиную. Дядя Николас смотрит с осуждением. Ненавидят ее, наверное. И он тоже, конечно… А может, оно и к лучшему. Трангрессировала из сада, домой. Пробежала мимо мамы, отец по пути успел забрать чемодан. Рухнула на кровать, лицом в подушку, разревелась от боли и вины… Мама присела рядом, прижала к себе.

- Тише, родная, тише. Что случилось? Мы тебя уж не ждали…

- Я отказала ему. Наконец-то отказала. – Произнесла сквозь слезы. – Мне стыдно… Мне его жалко…

- Это пройдет, дорогая, - прекрасно понимая, что это не так и вина лишь ослабнет со временем, шептала Лили, прижимая дочь к себе. – Поплачь, милая, станет легче… Ты молодец, что отказала. Ты молодец…

***

На каникулах же увиделась с мистером Реддлом. Пошла в Косой переулок за чернилами, без родителей. Уж самой восемнадцать лет, не маленькая. А он как раз из аптеки выходил. Узнал, приветливо улыбнулся.

- Роззи? Каким ветром?

- Да вот, мистер Реддл, за чернилами выбралась, - показала ему только что купленную склянку.

- А я могу тебя порадовать, - он улыбнулся. – Дамблдор дал добро, и мое начальство тоже. Буду по субботам по полтора часа тебя тренировать. Аврорату очень понравилась идея принять на работу валькирию, но хотят, чтобы ты сама была в своем решении уверена. Все же… Работа не простая…

- Я хочу помогать людям и защищать их! – глаза девушки сверкнули так, что Реддл умолк.

- Ну вот о чем я и говорю. А где мама с папой?

- Дома. Я одна выбралась. Кстати вот, - она достала из сумочки кнат и протянула ему. – Все никак не отдам, извините.

- Розалина, Мерлина ради, не стоит! – отказался было. Но девушка буквально сунула ему монетку в руки. Пришлось взять.

- Мы договаривались! Так – честно.

- Ну хорошо, хорошо. Кстати, с прошедшим днем рождения, - кивнул в сторону книжного магазина. – В знак благодарности за помощь хочу тебе подарить кое-что. Зайдем?

- Нет! – Розалина замахала руками. – Нет и не думайте!

- А как насчет стаканчика сока? – улыбнулся Томас. – И я подробнее расскажу про будущие уроки.

- Нас не так… Ну… Не так поймут… - покраснела буквально до ушей. Смутилась, опустила глаза.