О чем поет вереск (СИ)

Кровавая пелена, охватывающая разум зверя, уплотняется, и Мидир кричит, спрыгивая с коня и зло сверкая желтизной глаз:

— Назад! Не сметь! Назад!

Стражи вздрагивают: высокая фигура в черном плаще кажется им воплощением ночных кошмаров.

— Отойдите! Все отойдите! — подоспевший Эохайд оказывается как нельзя кстати, его узнают и успокаиваются.

Лучники и стражи с факелами отходят, но недалеко.

Мидир перебрасывает уздечку через седло, отдает повод спешившемуся Эохайду: его Гром не доверяет никому, кроме этого человека.

***

— Ты молчишь, мое сердце… — прошептала Этайн. — Уже давно.

Пальчики Этайн бродят по груди, снимая боль.

— Я подумал… — вздохнул Мидир. — Гром так доверял Эохайду! Давай покажу, что было дальше.

***

— Сделай так, чтобы они не подходили и даже не шевелились, — говорит он Эохайду, и король людей кивает. — Волк уже почти совсем волк. Если сорвется, мне придется его убить.

Мгновение, неразличимое для смертных, Мидир думает, сказать или не сказать, но все же произносит:

— Я бы не хотел.

Эохайд улыбается широко, перекладывает обе уздечки в одну руку и похлопывает Мидира по плечу:

— Я понимаю тебя. Надеюсь, убивать твоего волка сегодня не придется, — и приказным голосом командует, оглядываясь: — Не стрелять! Не подходить! Держать строй!

И хоть стражи вытягиваются в струнку, их лица белы от липкого страха. Красная пелена безумия волка ощутима не только для ши.

Мидир входит в факельный круг.

До ворот амбара примерно десять шагов, но уже отсюда Мидир видит: зверь молод, его холка — до бедра короля.

Медленный плавный шаг Мидира заставляет волка оскалиться, вздыбить шерсть на загривке, присесть на задние лапы и вытянуться — отсутствие страха настораживает, заставляя пугать намеренно.

Волк, не чуя страха, начинает настороженно двигаться навстречу Мидиру.

Ребра торчат, шерсть свалялась, зверь бережет левую заднюю лапу. Только глаза горят свирепой желтизной — сдаваться волк не собирается.

Тот же вид, что вызывает в Мидире жалость, заставляет людей ужаснуться: кто-то бормочет молитвы, кто-то ищет под кольчугой кроличью лапку или другой талисман, кто-то шипит проклятья волшебному зверю.

Чуткие уши волка подрагивают, прижимаются, он щерится явственнее. Мидир подходит ближе.

Под колтунами и слипшейся от крови шерстью становится заметен ошейник с оборванной цепью — именно от него разит полузнакомой магией, которая сводила скованного волка с ума и, похоже, держала его на одном месте: к белому ошейнику все еще присоединены пара звеньев зачарованной цепи.

Мидир идет медленно, волк двигается навстречу тоже небыстро, и больше всего короля ши пугает, что люди могут сорваться. Стрелы вложены, лучники выстрелят в любой момент. У одного стражника стучат зубы, в руке другого подрагивает меч. Мидир мимоходом прислушивается к человеческим страхам, самую малость успокаивая, — и видит в сознании разорванные трупы. Волк уже вырывался из окружений. Будучи едва живым!

Мидир останавливается, и красная пелена вновь старается поглотить ясный свет разума. Он понимает: надо спешить, но слишком быстро двигаться тоже нельзя — можно напугать людей.

Зверь рычит, поводя шеей. Мидир проверяет магией: а ошейник непрост! В нем заговор на смерть. И убить нужно его, короля волков.

Волк скалится все сильнее. Не от свирепости на людей или их оружие, неправедную судьбу или испытанную на себе жестокость! Волк щерится и мотает лобастой головой, стараясь стряхнуть желание броситься на своего короля. Уважение к пленнику растет: спасти такого подданного стоит любой ценой.

Мидир присаживается перед загнанным зверем на одно колено, готовясь в любой момент перекинуться и защититься. Волк смиренно склоняет голову. Красная пелена сильна, искра разума мигает в ней, как пламя свечи под ветром, но ши сильнее собственного зверя, даже когда он заколдован! Зверь глухо рычит, предостерегая, не давая поверить ему: этот волк сам не доверяет себе.

Тонкая кожа перчаток летит прочь, Мидир кладет руки за уши зверя, мгновение — и ошейник слетит… но что-то останавливает короля. Пальцы ши, обретя магическую чувствительность, ласкают белый металл, выспрашивая, требуя, — и тот подается.

Ловушка! Столь любимый друидами второй наговор, ловко спрятанный под первым! И потому неощутимый. Но стоит снять ошейник — зверю конец.

Мидир поглаживает шерсть зверя, теребит уши, досадуя: неужели этому волку, его волку, почти спасенному, не уйти от судьбы? Да и есть ли судьба в этом мире?

Сила слов иногда спасает. Снять нельзя. Нельзя распилить, разломать. Но есть слабый шанс… «Терпи, мой волк», — посылает в сознание зверя Мидир и сжимает пальцы на металле, нагревая его все сильнее. Смягчить боль нет ни времени, ни сил.

Ошейник трещит, рассыпаясь в искры, а заговор — в ничто. Вместо волка — незнакомый юноша. Ребра торчат заметнее, чем у волка, щеки ввалились, глаза запали, но продолжают гореть гордым желтым огнем. Левая нога повреждена, грудь в глубоких ранах, а теперь, стараниями Мидира, добавился ожог на шее.

Сила ши в Верхнем убывает куда быстрее, взять ее неоткуда, но остатков волчьему королю хватает, чтобы унять боль волка, исцелить ожоги как на шее юноши, так и на своих ладонях, пока пелена боли от прожженных до костей рук не заволокла сознание. Ши платят за быстрое восстановление повышенной чувствительностью: благой, не в силах вынести телесную или душевную муку, легко может впасть в сон-жизнь. Но с собой Мидир справится, а терять спасенного не хочется.

Он сбрасывает плащ и накрывает плечи измученного юноши:

— Я Мидир, волчий король. Кто ты, как тебя зовут и отчего ты был пойман?

— Мой король, — голова склоняется ниже, глаза потухают, ладонь прижимается к сердцу в приветствии волков. — Я узнал вас. Я волк, но я не помню своё имя…

Волчий король выдыхает: что же должно произойти с волком, чтобы он забыл собственное имя?! Имя — основа ши!

— Но я помню ту госпожу, которая желала мне унижения, а вам смерти. Она друидка, злая, старая, она жаждет крови…

— Боудикка!

***

— Боудикка?! — гневно повторила Этайн.

Она приподнялась, опершись о плечи Мидира.

— Этайн, я не хотел…

— Не может быть!

— Ложь недопустима для мага.

Боудикка настолько не связывалась в его сознании с Этайн, что волчий король не подумал про кровное родство, священное для ши. Но она вновь поразила Мидира:

— Держать волка, вольного зверя, на привязи, выставлять на потеху толпы? Из-за чего? Из-за личной обиды? Что он ей сделал?!

— Не волк, а я. Видишь ли, Боудикка вроде как прокляла меня и Джареда еще на земле — и пригрозила отомстить. Ей было тогда лет пятнадцать… Если тебе интересно, я не спал с ней.

— Обманутые ожидания? Теперь я лучше понимаю ее злость! — неожиданно рассмеялась Этайн. — Ты, мое сердце, можешь околдовать любую.

— Магией улыбки и голоса. Нет, далеко не каждую, — потрепал Мидир огненные кудри.

— Но… — выдохнула Этайн, опустив голову. — Откуда она тебя знает? Как вы познакомились?

— Я спас ее.

— Ты спас ее, а она хочет тебе отомстить? — вознегодовала Этайн. — Я люблю ее, но иногда совсем не понимаю.

— Я спас ее, когда убивал тех, кто погубил Мэрвина… моего старшего брата, отца Джареда. Помнишь, я говорил тебе, что хотел помочь? — Этайн кивнула. — Я опоздал.

Мидир замолчал, пытаясь смирить ярость, каждый раз охватывающую его при мыслях о смерти брата.

— Не серчай, мое сердце, — погладила его грудь Этайн и прижалась щекой. — А почему ты просто ее не отпустил?

— Отпустить ее я мог, разве отрезав язык.

— Ты же…

— Вот и Джаред был против, — усмехнулся Мидир. — Пришлось ей пожить с нами, пока я не разобрался с… — волчий король запнулся, но все же договорил, — с кровной местью. Боудикка знала про нас. И решила проникнуть в Нижний любым путем, когда поняла, что ничего не выйдет ни со мной, ни с Джаредом, отдала его друидам на заклание в обмен на силу.