Игра Канарейки (СИ)

Он взглянул ещё раз на Антелию, которая лежала на земле с мутными глазами, будто залитыми молоком. Каетан видел такие глаза не раз.

Он хищным зверем яростно заметался по полю боя, отрубая конечности, сбивая с ног и полосуя всех, до кого мог дотянуться его серебряный гвихир.

Каетан помнил мягкую гладкую кожу Антелии, рыжий свет костра, тепло отражающийся от неё, мягкий шёпот эльфки под холодным далёким небом, её жадные быстрые поцелуи и его руки у неё на талии. Не к месту здесь было бы говорить о любви. Не было никакой прочности, смерть всегда ходила где-то рядом, ночью хрустела ветками в кустах, говорила на Всеобщем языке. Они оба готовы были положить свои жизни ради свободы, которую никогда не видели, но не готовы – за мелкие и яркие крупицы счастья, которые только что отобрал у них какой-то d’hoine.

Каетан столкнулся лицом к лицу со смутно знакомым ему эльфом. Когда они ещё были зелёными, им случалось встречаться на тракте, в засадах и во время больших штурмов. Каетан точно не помнил, как его зовут, только то, что после имени он приставил «aep Evellienn», то есть «отовсюду», что было уж чрезмерно самонадеянно и горделиво.

Эвелиэнн, будем называть его так, растянул губы в показавшейся Каетану мерзкой улыбке, крепко сжал рукоять меча двумя руками, открыл скоя’таэльскому командиру свою спину. Вокруг было напряжённо и многолюдно, дриад загоняли всё глубже в чащу, поэтому Каетану тоже пришлось довериться.

В два меча они собрали вокруг себя целую гору трупов, оба были в крови, будто их облили ею из бочки. От измождённости Каетан пропустил очередной удар, тот пришёлся ему на левое предплечье, сквозь кожаную куртку щедро полила кровь. Всё тело эльфа пронзила чудовищная боль, здоровой рукой он попытался остановить кровоток, отступая ближе к спине Эвелианна. Тот быстрым резким движением рубанул мужика, который нёсся на них с палицей - он рухнул наземь. Эвелианн резко развернулся лицом к командиру, тряхнул головой и рубанул по груди и уже раненной руке. Гвихир выпал на землю, звякнул и блеснул на солнце.

Каетан повалился на четвереньки, задыхаясь.

– Ты сдохнешь как пёс, – плюнул Эвелианн на Всеобщем.

В глазах двоилось, Каетан даже не мог точно сказать, кто из стоящих над ним эльфов был настоящим, не то, чтобы попытаться защититься.

– Скоя’таэльский выродок. – Эвелианн проткнул насквозь руку Каетана.

Он взвыл, прохрипел со всей злостью, которая у него только была на таких, как этот эльф:

– Bloede… minteoir!

– Зато я останусь живым, – хмыкнул Эвелианн и ещё раз ударил Каетана.

Скоя’таэльский командир провалился в темноту.

Каетан пришёл в себя через полдюжины дней. Его тут же напоили травяным отваром, пахнущим ромашкой, и он снова уснул. Сон был болезненный и мучительный, появлялись лица его матери, Антелии, всей его ганзы и эльфа, который его убил.

Или не убил?

Каетан не открывал глаз, но чувствовал, что лежит прямо на земле, на собранном в кучу ельнике. Он пошевелил кончиками пальцев сначала на руках, потом – на ногах. Тело откликнулось тягучей болью. Каетан открыл глаза.

Рядом с ним сидела прекрасно дикая дриада.

– Caelm,– певуче произнесла она.– T’essea aebenn. Bealubenn.

– Aep arse… – прохрипел Каетан слабым голосом. – Conas?

Дриада смотрела на него своими огромными зелёными глазами и не отвечала.

– Conas? – грубее повторил Каетан.

– Do aerm.

Эльф приподнялся на локтях, борясь со слабостью, вдруг повалился на бок. Хотел опереться на левую руку и снова приподняться, но окончательно упал на спину. Над ним наклонилась дриада, с интересом рассматривая его лицо. Каетан поморщился, поднял вверх руки, чтобы рассмотреть.

Правая рука была совершенно цела, только покрыта свежими розовыми бороздами шрамов. Левая…

Вообще-то Каетан знал это. Знал до того, как увидел – тот эльф проткнул ему запястье, и было чудом, что он не умер от потери крови. Из глаз покатились крупные слёзы, командир скоя’таэлей стал тихо и грязно ругаться на всех известных ему языках.

Левая рука была отсечена по локоть.

Единственная ладонь забилась мелкой дрожью, он накрыл ею лицо. Дриада молча сидела рядом, ничего не говорила, и только за это он был бесконечно ей благодарен.

Всю жизнь наибольшим злом ему представлялся род человеческий. Они – приблуды и кровавые завоеватели, убийцы сынов Aen Seidhe, разбойники, истребляющие Старшие Народы. Но способности биться за свободу, а самое главное, его веры в то, что говорили ему с детства, командира скоя’таэлей лишил его брат - такой же сидх, много лет проливавший грязную кровь. И купившийся на лживые обещания людей.

Каетан пробыл в Брокилоне ещё несколько недель. Молчаливая дриада перевязывала и кормила его, а если и говорила, то только тихо обещала эльфу, что всё будет хорошо. У неё не было типичной холодной отстранённости и диких повадок, ещё виднелась мягкая слабая девочка, которой она была лет десять назад.

Проходилось учиться жить заново, одеваться без помощи, есть и размахивать мечом, не теряя равновесия. Каетану было сложно, больно и горько. Молодая дриада не разрешала ему уходить далеко от поляны, сама почти всё время проводила, сидя на толстом поваленном дереве и наблюдая за каждым движением эльфа.

Он старался ни о чём не думать, не рассуждать и не делать выводов.

Когда пришло время уходить, молча и отстранённо выполнил просьбу дриады. Дриады всегда просили это за помощь скоя’таэлям. Это был вопрос их выживания и единственное, чем он мог ей отплатить. Он лежал на мягких еловых лапах, смотрел на звёзды, проглядывающие сквозь кроны деревьев. Дриада нависала над ним, мягко и легко целуя. Она пахла можжевельником и одуванчиками. Каетан несколько раз ловил себя на том, что видел лицо Антелии, слышал её голос у себя в голове.

Утром он вышел к Ленточке, умылся сам и выполоскал в ней снятый с какого-то трупа плащ. Набросил на себя и направился к ближайшему скоя’таэльскому лагерю. Он всё ещё был командиром, пусть и вся его ганза была мертва. Каетан уже не был уверен ни в чём, даже в том, хотел ли он продолжать ползать по лесам и отстреливать купеческие обозы. Нужно было рассказать о предателе, предупредить братьев и сестёр.

1149 год.

Вызима выросла из пепла и груды камней, оставленных эльфами от гномьего города. Она расширялась, становилась больше. В столицу Темерии стекались ремесленники и торговцы. Под её воротами быстро возникла маленькая деревушка, где в основном селились мирные представители Старших рас, которых не пускали за стены, обездоленные войной беженцы и нищенствующие кметы.

Был холодный осенний вечер. По улице, больше похожей на реку разлитой грязи и нечистот, вели маленькую эльфку. Два высоких статных скоя’таэля не тащили её за собой только потому что отчего-то решили, что обращать внимание на неё было ниже их достоинства.

Один них, с лицом, обезображенным длинным уродливым шрамом, подошёл к маленькому покосившемуся дому и ударил дверь ногой. Через несколько секунд она открылась. На пороге стоял старый худой эльф с бледным безразличным лицом и серебряной проседью в пшеничной косе. Его левая рука начиналась от локтя. Эльф оглянул пришельцев, шагнул в сторону, пропуская их внутрь. Один, тот, что стучал в дверь вошёл, подтолкнув девчонку внутрь. Второй остался стоять снаружи, придерживая руку на гарде меча.

В комнате горела тусклая лампадка, на столе лежала краюха хлеба, в очаге дымился казан с водой. Под потолком на верёвках сушились травы. Маленькая эльфка, чумазая и напуганная, с лезущими во все стороны светлыми волосами и огромными серыми глазищами, забилась в угол возле двери. Её пугали скоя’таэли, приведшие её, толком она не знала ни Старшей речи, ни Всеобщего, только ужасающую его смесь, на которой говорили в ганзе, где она родилась.

– Caedmil, – сказал скоя’таэль, усаживаясь за стол. Однорукий тут же поставил перед ним чарку дымящегося травяного отвара.