Сегодня мы отменяем Апокалипсис! (СИ)

Немного постояв, смотря на девушку сверху вниз, Чак грузно сел на песок, вытянув левую ногу и подогнув правую, он положил на колено согнутую в локте руку. Мужчина закрыл глаза, прислушиваясь к шуму волнующегося моря. Эти звуки напоминали ему о родном городе, при воспоминаниях о котором сердце радостно сжималось. Сидя с закрытыми глазами, ощущая песок на своих руках, Хэнсен ясно представлял, что находится в теплой и солнечной Австралии, а не на военной базе, отличающейся лишь серостью и холодностью своих стен.

От картинок родного города Чака заставили оторваться холодные женские руки, проникшие под его легкую куртку, скользящие по спине. Холод заставил напрячься не только мужчину, но и его мышцы, которые вмиг налились сталью.

- Ты сильный, - прошептала Ева, переведя взгляд с неспокойного моря на удивленно смотрящего на нее австралийца. Чувствуя, как мужские мышцы перекатываются под ее мягкими и нежными руками, Ева ничуть не смутилась, продолжая изучать тело блондина.

- Ты что делаешь? – Хэнсен подозрительно прищурил глаза, пытаясь на вид определить, есть ли температура у брюнетки или нет. Иначе, с чего бы ей себя так странно вести?

- Ты горячий, а я замерзла, - спокойно, не меняя интонаций в голосе, ответила русская, прекратив скользить руками, расположив свои ледяные, как у лягушки, конечности на спине у все еще продолжающего буравить ее внимательным взглядом мужчины.

- Так может, пойдем на базу в теплое помещение, а не будем морозиться на улице, рискуя подхватить простуду, - беззлобно хмыкнул Чак и тут же нахмурился, увидев, как затравленно брюнетка посмотрела на него после произнесенных слов. Словно маленький щенок, побитый хозяином за совершенную безобидную пакость. Почесав бровь, Хэнсен улыбнулся, пододвинувшись ближе и обхватив несопротивляющуюся девушку за плечи, обнимая застывшую каменным изваянием русскую, - но если хочешь, мы можем остаться здесь и просто помолчать.

Ева благодарно кивнула. Посидев немного в крепких и теплых объятиях, Волкова склонила голову ближе к мужчине, спрятав покрасневший нос на груди голубоглазого блондина. Расслабившись, брюнетка упустила тот момент, когда Чак подхватил ее, усадив на себя так, что она сидела боком на ногах австралийца, облокачиваясь верхней частью тела на него.

- Почему ты не разрешала никому тебя посещать? – спросил Чак, под этим «никому», конечно же, подразумевая себя любимого.

- Все мы с детства знаем, что человек смертен, что рано или поздно каждый из нас умрет, - глухо произнесла Ева, не ответив на вопрос, приподняв голову от футболки Хэнсена и устремив свой бессмысленный взор в песок, - но почему-то эти знания не спасают от потрясения, шока и боли, вызванных потерей близкого и дорогого человека. Почему родители не объяснили нам, что будет настолько больно, настолько херово, что захочется отправиться вслед за погибшим. Я чувствую, что оборвалась не только жизнь Марка, но и моя, - брюнетки тихо всхлипнула, Чак молчал, не собираясь останавливать исповедь сломленной внезапной трагедией девушки, - он был частью меня. Неотъемлемой половинкой. Каждый день, каждый долбанный день брат был со мной, да еще в материнской утробе мы были с ним вместе, - не скрывая льющихся без конца слез, Ева чувствовала нарастающую истерику, которую она уже была не в силах остановить.

Чак молчал, лишь успокаивающе поглаживая громко рыдающую брюнетку, которая, судорожно захлебываясь в своих слезах, не могла больше произнести ни слова. Прерывать этот безудержный плач, Хэнсен-младший не собирался, потому что он по себе знал, каково это – потерять любимого человека. Когда погибла его мама, он вмиг повзрослел. Чак помнил, как будучи девятилетним мальчишкой, не хотел показывать своего горе окружающим, заставляя спрятать боль утраты внутри, не плакать и не кричать, даже когда этого очень сильно хотелось. Но лишь плача на сильных руках отца по ночам, он выплескивал все эмоции, терзающие, разрывающие на части его душу. Сдерживание эмоций еще больше усугубляет горе, приводя к душевным травмам, которые шрамами останутся на всю жизнь. Лучше выплакаться, выплеснуть, не держать в себе. Спокойствие придет со временем, жизнь заставит смириться с утратой, но память будет помнить, причиняя хоть и отдаленную, но все же боль.

Истерика продолилась еще долгое время и продолжалась бы, если бы первая холодная капля дождя не упала бы на макушку Евы, заставив ту оторваться от уже насквозь пропитавшейся слезами майки блондина. Подняв заплаканное лицо с покрасневшими глазами к небу, затянутому серыми свинцовыми облаками, брюнетка перевела тоскливый взгляд на Чака, судорожно вцепившись в легкую ткань куртки.

- Я не хочу возвращаться в палату, - Волкова не успела договорить, как сильно ударил гром, окатив сидящую парочку тонной воды.

- Не можем же мы сидеть под таким проливным дождем. Заболеем! - стараясь перекричать гром, крикнул Хэнсен, ощущая, как намокли даже его трусы. – Да и что, мы тебе гипс выжимать что ли будем!

Девушка обреченно посмотрела на пенящееся море, накатывающее волнами на берег, и неловко приподнялась с мужчины, чуть не упав, благо блондин любезно подставил локоть. Взяв костыли, Ева медленно побрела к двери, поморщившись от неприятной боли, вновь напомнившей о себе. Да и лекарства она давно не принимала. Чак, заметив, что дождь набирает обороты, осторожно подхватил вскрикнувшую от неожиданности брюнетку, одной рукой взяв под коленками, а другой за спину.

- Так будет быстрее, - пояснил Хэнсен, скорее для себя, чем для девушки, объясняя свой порыв.

Прикрыв за собой дверь ногой, так как руки были заняты, Чак пошел по коридору, прижимая к себе сжавшуюся в комок брюнетку, которая при приближении к палате все больше и больше скрючивалась, пытаясь, по-видимому, стать незаметнее.

- Ты не туда завернул, - хриплым голосом произнесла Ева. Похоже, что десяти минут под дождем ей хватило, чтобы простыть. Ах, ну да, еще же бегание по базе босыми ногами и подорванный иммунитет. Не надо быть гением, чтобы сложить все эти обстоятельства и сделать одно единственное верное умозаключение.

- Мы не идем в медкорупс.

- А куда?

- Увидишь.

Ева обиженно замолчала. Весь остальной путь они провели в молчании. Хэнсена это устраивало, давало время для размышлений.

- Это же твоя комната?! – приподняв бровь, сказала Волкова, не выказав какого-либо удивления, словно она знала, что мужчина несет ее

именно сюда.

Чак хмыкнул, словно поразившись проницательности и догадливости девушки, но ничего не сказал. Осторожно поставив брюнетку на пол, мужчина достал из кармана специальную карту и открыл дверь, пропуская девушку вперед, как истинный джентльмен, коим он никогда не был.

«Хорошо, что в палате стоял старый допотопный замок, еще времен правления Путина и Обамы», - проскользнула ехидная и мимолетная мысль в голове Волковой, тут же улетучившись в неизвестном направлении.

Совершенно ничего и никого не стесняясь, девушка стянула с себя всю мокрую одежду, скинув ее прямо на пол, не особо заботясь, что так она помнется и не высохнет. Оглушительно чихнув, Ева в одном нижнем белье прошлепала к кровати, быстро, насколько позволяла растянутая стопа, юркнула под одеяло, натянув пуховую перину до самой макушки, пряча холодный нос и ноги в тепле. Чак, глядя на всю эту картину, беззвучно хмыкнул. Собрав все разбросанные по полу женские вещи, он развесил их на стуле и дверце шкафа, а после бесшумно скрылся в ванной, спустя минуту из которой стали доноситься звуки льющейся воды. Выйдя из душа через десять минут, в одних штанах, вытирая на ходу все еще мокрую голову, Хэнсен-младший подошел к своей кровати, с некоторым удовлетворением заметив, что брюнетка оставила ему половину, причем именно ту, на которой он больше всего любил спать. Забравшись под одеяло, мужчина лег так, чтобы не соприкасаться кожей с девушкой, но та сама, словно идя на источник тепла, прижалась спиной к его животу. Чак вздрогнул от контраста их температур: если русская была холодной, то он наоборот, прямо таки пылал жаром.