Подарок Тартини (СИ)

- На повестке дня остаётся ещё один вопрос, после которого можно считать наш педсовет оконченным. - Директор выдержал паузу, и с горьким торжеством перешёл к этому вопросу. – Наша школа не сможет получить статус лицея до тех пор, пока мы не научимся справляться с такими учениками, как Стас Алкин. Что нам с ним делать? Мы не можем тянуть его из класса в класс, и двойки его больше не могут лежать красным пятном позора на светло-голубых ликах этого заведения.

«Мы явились слишком поздно и чтобы спасти, и чтобы наказать, - сказал он угрюмо, - Хайд покончил расчёты с жизнью, и нам остаётся только найти тело Вашего хозяина».

- Между прочим, Дарья Алексеевна, речь идёт о Вашем ученике, и нам бы хотелось послушать, как Вы работаете над посещением и успеваемостью Алкина. Дарья Алексеевна!

- Мы явились слишком поздно и чтобы спасти, и чтобы наказать, - рассеянно произнесла Дарья, с трудом оторвавшись от книги и пытаясь понять, что от неё хотят.

Учителя, сидевшие рядом, недоумённо косились на книгу в её руках, а зычный голос директора возмущённо надрывался с кафедры:

- Простите, как понимать Ваши слова?

Он чуть поддался вперёд и тоже заметил причину, по которой молодая учительница отвлекалась во время столь важного собрания.

- Так-то Вы уважаете своих коллег! Вместо того, чтобы познакомиться  с методами их работы, выслушать их достижения и, в конце концов, принять живое участие в судьбе Алкина, Вы принесли на педсовет книгу! Кого же Вы позволили себе цитировать в столь неподходящем месте?

- Роберт Луис Стивенсон вложил эти слова в уста нотариуса Аттерсона, - громко ответила  Дарья и поднялась со своего места, - и мне кажется, что они очень точно отражают ситуацию со Стасом.

Притихшие и удивлённые учителя смотрели, как одна из них смело направилась к кафедре и остановилась возле директора. Когда она повернулась к залу и взглянула на своих коллег, все увидели, что Дарья сохраняет спокойствие.

- Если говорить о том,  принимаю ли я участие в судьбе этого мальчика, то давайте сначала подумаем, насколько это возможно, учитывая – как только что было сказано – тот факт, что мы просто по горло завалены этими бесконечными, не представляющими из себя никакой ценности, а потому никому и не нужными отчётами, списками, графиками – эти бесполезные бумажки крадут у нас время, которое мы могли бы уделить детям. Но об этом никто не задумывался. Так же, как и о том,  что браться за воспитание Стаса Алкина уже слишком поздно. Ему пятнадцать лет, его авторитеты сформировались года два назад и поверьте, в их число не входит никто из присутствующих здесь.

Дарья перевела  дух и продолжила, не замечая, как каменеют лица школьной администрации, и наоборот, оживляются молодые учителя.

- Бесполезно разговаривать со Стасом с позиции воспитателя и взрослого. Всем своим поведением мальчик уже давно говорит нам – признайте во мне личность, уважайте меня, чтобы я мог уважать вас! Мы же считаем его недостаточно зрелым, чтобы вести диалог на равных. А ведь он этого достоин. Я была у него в семье несколько раз и видела, что в тех условиях, которые созданы для него, наверное, благодаря только чуду сформировалась уникальнейшая и  интереснейшая личность. А мы по-прежнему печёмся о статусе лицея! – с презрением сказала Дарья и, оставив кафедру, направилась к выходу, млея одновременно от страха и смелости, которую она нашла в себе, чтобы преодолеть этот страх.

- Куда же Вы, Дарья Алексеевна? – голос директора не предвещал ничего хорошего. – Вы не хотите выслушать, что скажут по поводу  Вашей, я бы сказал, чересчур откровенной и не-объ-ек-тив-ной речи, завучи и учителя, работающие в классе, где учится Алкин?

О да, конечно, оппоненты уничтожат её, как только она согласится на дискуссию с ними.

- Через три минуты я должна быть в кабинете, где меня ждёт Стас, - повернулась к ним  Дарья, - это будет мой последний разговор с ним. Может быть, я ещё смогу повлиять на него, напомнив об аттестате, хотя всем известно, что эта корочка больше нужна его родителям, чем самому мальчику.

«Я уволена, я уволена», - жила в её в голове одна-единственная мысль, пока она шла по коридору, но её заглушала радость от того, что правда наконец-то прорвалась наружу. В таком противоречивом настроении Даша вошла в кабинет и увидела, что Стас уже ждёт её.

- Ты пришёл вовремя, - улыбнулась она, - хотя в такую погоду трудно заставить себя выйти из дома. Ничего, скоро зима кончится, а вместе с ней и наши погодные мучения! – весело говорила Дарья, совершенно не представляя, как будет строить дальнейший разговор, и чувствуя, что сейчас ей не хочется пропесочивать Стаса.

- Только ли погодные? – спросил он с насмешливым подозрением.

- Не бери в голову, - с лёгкой укоризной ответила Дарья, - возможно, так думают директор, его замы и некоторые учителя, но я не из их числа.

- Да, - сразу согласился обычно такой упрямый мальчишка, - иногда я склонен к обобщению. Ведь Вы даже не читали мне лекций из-за разбитого стекла  в приёмной.

- Ты разбил его не нарочно.

- Но кто поверил? Вы были единственной, кто не приставал ко мне с нравоучениями, а просто позвонили родителям и сказали, что нужно заплатить за это дурацкое стекло.

- Стас, - мягко остановила его Дарья, - я пригласила  тебя сегодня не для того, чтобы говорить о моей исключительности. (Но чего стоила её речь на педсовете!) До конца учебного года осталось чуть больше трёх месяцев.

- Да уж, скорей бы! – вздохнул мальчишка.

- Если бы это был последний класс, - продолжала Дарья, - то уже ничего нельзя было бы исправить. Но у тебя впереди ещё три месяца и целый год, чтобы, наконец, решить, с каким аттестатом ты собираешься выпускаться из школы. Боюсь, что твой документ украсят не самые хорошие оценки.

Стас равнодушно пожал плечами.

- Кому они нужны?

- Пусть даже твоим родителям, но у них есть на это причины. Они хотят, чтобы их сын занял в этой жизни достойное место.

- Благодаря аттестату? – он сощурил глаза и вдруг резко ответил. – Выпуститься с одним из самых лучших аттестатов для меня не проблема. Но тогда меня точно засунут в этот ненавистный институт, и я пойду по папиной с мамой стезе!

- Твои родители замечательные актёры,  - искренне сказала Дарья, - у тебя есть все шансы стать их достойным продолжением.

Он упрямо покачал головой.

- Только не это!

- Хорошо, - согласилась Дарья, - тогда кем же ты себя видишь?

Стас придвинулся к ней вплотную и ей пришлось снять очки, потому что на близком расстоянии его лицо казалось невообразимо чётким и от этого болели глаза. Мальчишка посмотрел в них и тихо, но с решимой убеждённостью, сказал:

- Президентом нашей с Вами страны.

2. «Сон президента»

Виталий Александрович проснулся рано, как всегда, и виной тому была не привычка, а неотложная громада дел, которая ждала его в гулких стенах Кремля. Подходил к концу первый срок его президентского правления, а работы стало ещё больше, чем в самом начале, и Виталий втайне надеялся, что второй срок поможет ему навести в стране порядок, если только он получит необходимое количество голосов избирателей.

Но сегодня был первый день, когда он не думал об этом.

Разбудил первого и самого влиятельного человека страны загадочный и волнующий сон. К счастью, жена проснулась почти одновременно, и Виталий Александрович обрадовался возможности рассказать ей о своём сновидении.

- Ты выглядишь выспавшимся и посвежевшим, - опередила она его, проводя ладонью по гладким линиям упрямого подбородка, - наверное, это заслуга тех восточных трав.

- Травы? Нет! – решительно возразил Виталий. – Лена, мне приснился удивительный сон.

- Для меня удивительным представляется то, что ты вообще запомнил его. Ты всегда говорил, что тебе ничего не снится.

- В школе нам рассказывали о фазах сна, о том, что если разбудить человека во время медленной, он не вспомнит, что ему снилось, - парировал Виталий Александрович, - а сегодня я, видимо, проснулся на самом пике быстрой фазы. Этот сон был очень ярким, такого я не видел со времён студенчества! Мне приснилось, что я лечу на самолёте куда-то на Восток, - встретив внимательный взгляд жены, он уточнил, - лечу один, со мной только охрана. Надо признаться, это одиночество пугало меня во сне, пока я не понял, куда лечу. Самолёт приземлился в каком-то аэропорту, где уже было много других самолётов – больше двухсот, наверное… А рядом плескалось море, такое солнечное, спокойное… Я смотрел из иллюминатора на аэродром и думал о том, как это получилось собрать в одном месте правительственные самолёты всех стран. – Он замолчал, силясь припомнить как можно больше деталей, но сон уже ускользал от него. – Меня проводили по дороге, ведущей из аэропорта, к горе. Поднимаясь всё выше и выше по мраморным ступеням, я видел вокруг себя храмы и сады невообразимой красоты. Какие-то люди в восточных одеждах – очень красивые, с мужественными лицами и дружелюбными взглядами – указали мне путь среди садово-храмового ансамбля, и дальше я пошёл один. Потом слово всё подёрнулось туманом; следующее, что я помню, это как оказался в огромном просторном помещении за круглым столом, между президентом Ирака и премьер-министром Англии. Я смотрел вокруг и видел правителей всех стран: президентов, премьер-министров, шейхов и королей. В тот момент, когда я понял, что происходит, я проснулся.