Ночная духота (СИ)

Только граф заслонял заветный шкафчик. Я шла прямо к нему, стараясь не поднимать глаз выше идеально-отутюженной белой рубашки.

— Вы позволите?

Следовало дождаться, когда он отойдёт, и только тогда приблизиться к предательскому шкафчику, но я не могла остановиться и коснулась обнажённой рукой шёлковой ткани рукава рубахи графа. Парижанин не шелохнулся, и я тоже замерла с вытянутой рукой, не смея прервать соприкосновение. Наверное, это не продлилось больше мгновение. Извинившись, граф вежливо отступил в сторону. Его забавляла моя растерянность. «Дура, — злилась я на себя. — Китти, он играет с тобой, словно с котёнком. Меня зовут Кэтрин, Кэтрин…»

— Имя Кэтрин совсем не подходит тебе.

Я чуть не выронила ключи, которые успела достать из шкафчика, так близко прозвучал голос вампира. Зачем только я подумала про котёнка. Теперь бы собраться и протянуть ему ключи.

— Положи их на стол, — усмехнулся вампир. — Тебе ведь не нравится, когда американцы обращаются к тебе Катья…

Когда я наконец обернулась, граф всё так же опирался на кухонный островок. Он не приближался ко мне, просто говорил очень громко, не боясь потревожить сон Лорана.

— Раньше полуночи он всё равно не проснётся, — ответил на мои мысли граф. — Это серьёзнее, чем ты можешь себе представить. Иначе меня бы здесь не было. Ты можешь не спрашивать о причинах его болезни, я не раскрываю чужих секретов. Лорану решать, что именно ты достойна узнать.

Я кивнула, мысленно поблагодарив графа за использование слова «достойна». Мне только что достаточно вежливо, совсем по-французски, указали на моё место. Однако в сложившейся ситуации моё место меня более чем устраивало, а вот больше трёх часов в обществе парижского гостя — нет. Только гость продолжал улыбаться, а я под его взглядом — чувствовать озноб.

— Я прикрою окна, — сказал граф. — А ты высуши наконец волосы и возвращайся ко мне.

Парижанин растянул последний звук на французский манер, и я понадеялась, что он не заложил во фразу этой интонаций иной смысл. Возвращаться к нему не входило в мои планы. Я поспешила в спальню, пожалев, что на дверях отсутствуют замки, хотя какие засовы способны остановить вампира? Сердце бешено колотилось, и я чуть не отпрянула от зеркала, увидев свой бешеный, совершенно пьяный взгляд, и ещё… Мой шарф был полностью размотан и свободно лежал на плечах, выставляя на обозрение самую лакомую часть шеи. Я не сумела вспомнить, когда развязала шарф. И если это сделали пальцы графа, то что удержало его от укуса, и как теперь появиться в гостиной без трясущихся коленок?

Дождаться бы пробуждения Лорана здесь! Но граф не поймёт трёхчасового промедления. Клиф, он собирался в гости. Уже темно, так где же этот чёртов байкер! Я бросилась к тумбочке, но телефон остался на кухне. Пришлось шмыгнуть носом, но не от слёз, а холода. Если графа так заботит моё завтрашнее состояние, то, быть может, у него нет и в мыслях кусаться?

Руки так тряслись, что я чуть не сломала ноготь, когда открывала ящик, где лежал фен, а потом лишь с третьего раза попала штепселем в розетку. Горячий воздух обжигал, но я специально поставила максимальную температуру, чтобы быстрее высушить волосы, постоянно оборачиваясь на дверь. В итоге пара волосинок попала в мотор, и запахло гарью. Чёрт! Я выдернула шнур и бросила фен в открытый ящик. Не найдя расчёски, пригладила волосы пальцами и завязала шарф аж на два узла, решив, что возня с узлом позволит если не взять ситуацию под контроль, то хотя бы закричать, а не молча упасть в смертоносные объятья француза.

Гостиная оказалась пустой, но зато во дворе горели фонари. Граф дожидался меня на улице, ведь ему-то свет был не к чему. Я замерла на пороге, чтобы справиться к подкатившим к горлу комом стыда. Парижанин, воспитанный на полотнах Лувра, пристально рассматривал мой неоконченный рисунок.

— Глаза… —сказал он, не повернув головы. — Они у собаки слишком грустные. Это очень плохо. Или ты писала автопортрет?

— Просто сегодня ночью я не выспалась, — прошептала я пересохшими губами, борясь с желанием закусить нижнюю губу. Я предусмотрела всё, но мольберт напрочь вылетел из головы. Первое впечатление, похоже, непоправимо испорчено.

— Вчера ночью, ты хотела сказать, — граф продолжал стоять ко мне спиной. — Сегодняшней ночью ты ещё не спала. Ты желаешь, чтобы я отпустил тебя прямо сейчас?

Он обернулся, наглядно продемонстрировав прикрытый бледной ладонью зевок. Я тут же машинально повторила его жест, но зевок мой вышел куда более натуральным, и на секунду меня охватила пугающая слабость. Я непременно б упала, если бы рука вампира не легла заботливо мне на талию. По телу прокатилась волна дрожи, сравнимая с первыми объятьями ледяных вод Тихого Океана.

— Выпей воды.

Нить времени ускользнула от меня. Неужели я всё же свалилась в обморок, потому что сейчас уже сидела на диване, а граф протягивал мне стакан. В тусклом свете притушенных ламп я отметила, что кожа его имеет сероватый оттенок, а губы подёрнуты синевой, словно их обвели подводкой.

— Трансатлантика в грузовом отсеке — это не бизнес-класс, — скривил губы граф, и в то же мгновение я ощутила в своих руках ледяной стакан. Граф вновь возвышался надо мной скалой, будто и не наклонялся к дивану — не мог же стакан пролететь по воздуху! В воде не блестел лёд. Видно это руки графа охладили стекло настолько, что оно запотело. Я облегчённо перевела дух: то, что я не чувствовала исходящего от графа тепла, было хорошим знаком.

— Не расстраивайся, Китти. Многим великим не давались глаза. Модильяни вон так и не сумел написать глаза жены, потому что не понять её души.

— Это собака, — выдавила я из себя уже достаточно бодро. — Какая душа! Вы отвлекли меня вчера от работы звонком, и портрет ещё не окончен.

— О, прошу прощения, юная леди, — усмехнулся граф и отошёл к роялю. — Хорошо, когда есть, кого обвинить в своих неудачах, не правда ли?

— Я вас не понимаю, Ваше Сиятельство.

Я добавила великосветское обращение, потому что мне казалось, что английский в моих речах звучит слишком фамильярно, и я жалела, что не могу говорить с графом по-французски и использовать вежливую форму «vous»; впрочем, испанский с его «usted» был бы более уместен.

— Отчего бы тебе действительно не освежить в памяти французский? — сказал граф, поднимая крышку рояля.

— Я его забыла полностью, — ответила я правду и покраснела. — Лоран не пожелал освежить мою память. И, признаться, я вообще не слышала, чтобы он говорил с кем-то по-французски.

Я опустила глаза, не смея словами описать общение хозяина с нотными листами. С ними он ругался изысканным французским языком. Граф промолчал, присел к роялю и умело тронул клавиши, а я не могла совладать с пальцами, мёртвым кольцом обвившими стекло. Я боялась, что стакан треснет и поранит руку, но тело продолжало жить отдельной от моего сознания жизнью.

— Узнаешь мелодию?

Я не слышала, что граф играл, а видела лишь его бледное лицо. Каштановые бакенбарды смотрелись инородной печатью прошлого, которое вампиру было не суждено скинуть. Волосы лёгкой волной спускались на плечи, едва касаясь их, словно он не мог целый год найти время для посещения цирюльника. На Лоране удлинённое каре смотрелось по хипповски небрежно, а графу не помешало бы прилизать отросшие волосы гелем. В неровном свете настенных светильников парижанин стал выглядеть чуть старше. Возможно, Лоран похож на мать, и граф действительно приходится ему отцом. Лицо гостя избороздили то ли тени, то ли морщины. Хотелось подойти и смазать их, словно след сажи. Встать и подойти… Я поднялась с дивана и осторожно ступила на ковёр, ощутив босыми ступнями ласковое покалывание ворсинок. На пути к графу меня задержал рояль, в который я со всей дури влепилась животом. Я так и не разжала пальцы, стакан будто прилип к коже, но я спокойно подняла левую руку к узлу шарфа.

— Красивые ирисы, — сказал граф, прервав игру, и моя рука тут же скользнула по груди вниз и ощутимо ударилась о рояль. — Посмотри работы лорда Лэндсира. Он писал портреты собак, как писали в то время людей, раскрывая антуражем характер. Он обожал ньюфаундлендов. Он изображал их за работой. Странно, согласись, и непонятно: животное, презрев природный страх, спасает чуждую себе особь…