Ночная духота (СИ)

Египтяне делили жизнь, как день и ночь, на двенадцать циклов, и тринадцатым как раз была смерть. Однако для древних жителей долины Нила смерть не считалась разложением, а наоборот виделась возрождением к новой жизни, потому что земная жизнь — всего лишь мгновение, а загробная — вечность. Нет, надо отогнать подобные мысли горячим душем и перестать проецировать на себя весь мировой фольклор. Хватает того, что моим возрождением занимается Лоран. Ну какое дело графу дю Сенгу может быть до очередной служанки сына, которых у того за несколько веков перебывало сотни.

Струи горячей воды охладили мысли, когда те готовы были взорвать мне голову. Я провела рукой по запотевшему зеркалу и взглянула на краснокожее отражение. Вот именно — я передам графа сыну и примусь за обещанный Клифу рассказ, в основу которого собиралась положить древнюю индейскую легенду. По дороге в аэропорт я сумею мысленно перенестись из страны пирамид обратно на землю койота и орла. И писать стану по-английски, потому что если кому-то и есть дело до моей писанины, то только Клифу, а если Лоран вдруг вспомнит про рассказ, я переведу написанное на русский.

Эта легенда попалась мне совершенно случайно, когда я перерывала документы девятнадцатого века для университетского проекта о культуре индейцев. Во времена, когда нога человека ещё не ступила на землю Калифорнии, безраздельно властвовали две стихии — добро и зло. Они вели бесконечные войны, и однажды добрый дух одолел злого. В то время вся земля, за исключением двух островов, была покрыта водой. На одном из них жил Койот, единственное живое существо в здешних землях. Однажды, подплывая к острову, он увидел плывущее по воде перо, и очень удивился. Внезапно из-за горы появился орел, и отныне они стали жить в полном согласии друг с другом, совершая частые прогулки от одного острова к другому. Койот плыл, Орел летел рядом. И вот настал день, когда, держа совет, они решили создать индейцев. И когда те были созданы, воды отступили, и показалась сухая земля… Потому до сих пор наши края называют землёй койота и орла.

Тогда я уже встречалась с Клифом и, зная его любовь к индейской культуре, спросила пояснить для меня современные названия, приведённые в документах. В тот же вечер мы отправились на прогулку в парк, где по верованиям местных индейцев как раз зародилась жизнь. Никогда не забуду невероятный трепет, который охватил меня, когда мы стояли в темноте на высокой горе и смотрели на простирающиеся у подножия городские огни, похожие на мириады ночных светлячков. Мне захотелось прийти сюда днём, но Клиф вновь сослался на жуткую занятость, и я принялась гнать от себя не дававшую покоя мысль. Он не желает тратить на меня свободное дневное время, потому как, кроме секса, ему от меня в действительности ничего не нужно. После той ночи я решила полностью закрыть от него сердце, чтобы потом не было мучительно больно расставаться, и действительно не влюбилась. Сейчас его власть надо мной не больше обычной власти вампира над смертной. Ничего личного.

Я подошла к прикроватной тумбочке и с ужасом обнаружила, что визитка исчезла. К счастью, я тут же отыскала её на полу, но не набрала указанный номер. Смысл договариваться о встрече, когда понятия не имеешь, что будешь делать в ближайшие дни. Быть может, теперь мне действительно придётся выполнять роль служанки. Я положила визитку обратно на тумбочку и придавила лампой, чтобы не потерять. Затем нацепила короткий сарафанчик, который купила вчера, ещё раз проверила, хорошо ли отвиселся сарафан, приготовленный для встречи с графом, достала шарфик и вышла на кухню как раз в тот момент, когда в дверь позвонили мексиканки. Быстро запихнув в рот подогретую в тостере вафлю, я с горечью взглянула на мольберт и взяла рюкзачок. Меня ожидало такси. Для транспортировки гроба пришлось снять микро-автобус. В аэропорту следовало оказаться до часа-пик. Опоздание будет чревато неприятностями вселенского масштаба — кто ж знает норов старого графа…

Я так и не вернулась в парк днём, и сейчас решила, что подобная прогулка станет жирной точкой в моих отношениях с Клифом. На вершине я распрощаюсь с прошлым и с чистой совестью позвоню питерскому парню. Заодно запасусь вдохновением для рассказа, а то пока меня хватило всего на пять абзацев.

Лоран отлично заперт в гробу, ключ убран, и мексиканки слишком дорожат своей работой, чтобы что-то воровать, да и воровать тут вообще нечего — не ноты же с белого рояля! Я попросила уборщиц захлопнуть дверь, когда будут уходить, и шагнула под палящее солнце. Пришлось зажмуриться и опустить глаза, что позволило отметить аккуратно подстриженный газон и совершенно неподрезаные кусты роз — надо бы сделать «амигос» выговор, только я не смогла вспомнить, в какой день те приезжают. Вечером срежу огромный букет роз, и никто не заметит беспорядка. Впрочем, какое дело вампирам до розовых кустов. Хотя, это ведь французские вампиры, да ещё и аристократы, а у них все должно быть действительно «comme il faut» (Как надо, франц.).

========== Глава 7 ==========

Парк оправдал название «Чёртовой Горы» по полной. Нога занемела на педали тормоза. Вот уже четверть часа я крутилась на нескончаемом серпантине, как в замедленной съёмке. На узкой двуколейке приходилось держаться середины дороги, чтобы не сбить велосипедиста и прижиматься к отвесному краю, чтобы разминуться со встречной машиной. Изгибы были настолько круты, что впереди виднелось лишь бескрайнее небо, создавая пугающее ощущение полёта. Только рождённый ползать летать не может, но свернуть с серпантина, не добравшись до верха, не представлялось возможным. В глаза било солнце, и оно было страшнее дождя и темноты. Я боялась лишний раз выжать педаль газа, и настолько вывела из себя севшего на хвост лесничего, что тот даже включил мигалку. Толку-то! Я не чувствовала чужую огромную машину настолько хорошо, чтобы приблизиться к обрыву. Лесничий пошёл на слепой обгон, заставив моё бедное сердце провалиться в пятки.

Ещё на подъезде к парку я прокляла своё желание отыскать Тростниковую вершину, на которой по легенде жил знаменитый койот. Ночью все возвышенности казались одинаковыми, а днём приняли различную форму, но все как один были бледно-жёлтыми, выжженными солнцем, и выпуклые, будто их вылепили из папье-маше на манер яичных упаковок. Наконец-то показалась долгожданная будка лесничего. Я отсчитала достаточное количество долларовых купюр и, получив в обмен парковочный талон и карту парка, спросила:

— Не подскажете, которая вершина тростниковая?

Доллары застыли в руках лесничего. Дядька так сосредоточенно вглядывался в вершины, что я рассчитывала получить точные координаты вплоть до количества ярдов. Но за минутой молчания последовали пожатие плечами и встречный вопрос:

— А что это за вершина?

— Да так, не важно, — махнула я рукой, поняв, что обратилась не по адресу.

Запарковала машину, я долга искала парковочный тормоз, который оказался под ногами. Окружающую красоту портила раскалённая духота, от которой я поспешила укрыться в здании музея, напоминавшем средневековый замок и, блаженно вдохнув охлаждённый кондиционерами воздух, принялась исследовать стенды, но не нашла никакой информации о месторасположении вершины. Однако той ночью Клиф уверенно показал мне её. Неужели пошутил, чтобы удвоить мой восторг от мысли, что мы стоим в самом центре мироздания?

В одна тысяча восемьсот шестом году из ближайшей католической миссии сбежали обращённые индейцы, и посланные следом солдаты, не найдя следов беглецов, списали свою неудачу на происки нечистой силы, и за местом закрепилось название «Monte del Diablo», дьявольские заросли. Англоязычные поселенцы переиначили название, и парк уже получил название «дьявольской горы» — «Mount Diablo». И если гора и не стоит в середине индейского мира, то точно служила точкой отсчёта для раздела земель Калифорнии и соседней Невады. Для пущей важности на смотровой площадке оставлен чугунный компас, от которого, впрочем, пришлось отдёрнуть руку, настолько тот накалился под палящим августовском солнцем.